Читаем без скачивания Разбойничий рай - Гилберт Честертон

Сидели все в каком-то особом открытом вагончике, который изобрел и приспособил склонный к технике гид, руководивший поездкой деловито, учено и умно. О разбойниках больше не говорили, но меры предосторожности приняли: у гида и у сына были револьверы, у Мускари - шпага.

Поместился он чуть поодаль от прекрасной англичанки; по другую ее сторону сидел патер Браун, представившийся всем и больше не сказавший ни слова. Банкир с сыном и гидом сидели напротив. Мускари был очень счастлив, и Этели вполне могло показаться, что он в маниакальном экстазе. Но здесь, на кручах, поросших деревьями, как клумба цветами, она и сама воспаряла с ним в алые небеса, к золотому солнцу. Белая дорога карабкалась вверх белой кошкой, огибала петлей темные бездны и острые выступы, взбиралась все выше, а горы по-прежнему цвели, как розовый куст. Залитая солнцем трава была зеленой, как зимородок, как попугай, как колибри; цветы пестрели всеми красками мира. Самые красивые луга и леса - в Англии; самые красивые скалы и пропасти - в Сноудоне и Гленкоу; но Этель никогда не видела южных лесов, растущих на круче, и ей казалось, что фруктовый сад вырос на приморских утесах. Здесь не было и в помине тоски и холода, которые у нас, англичан, связаны с высотой. Горы походили на мозаичный дворец после землетрясения или на тюльпановый сад после взрыва. Этель сказала об этом поэту.

- Наша тайна,- отвечал он,- тайна вулкана, тайна мятежа: и ярость приносит плоды.

- В вас немало ярости,- сказала она.

- Но плодов я не принес,- сказал он.- Если я сегодня умру, я умру холостым и глупым.

Она помолчала, потом неловко произнесла:

- Я не виновата, что вы поехали.

- Да,- кивнул Мускари.- Вы не виноваты, что пала Троя.

Пока они беседовали, лошади вошли под сень скал, нависших, словно туча, над особенно опасным поворотом, и остановились, испугавшись внезапной тьмы. Кучер спрыгнул на землю, чтобы взять их под уздцы, и потерял власть над ними. Одна из них встала на дыбы, во всю высоту коня, когда он становится двуногим, заскользила куда-то, проломала кусты и упала с откоса. Мускари обнял Этель, она прижалась к нему и закричала. Ради таких минут он и жил на свете.

Горные стены багровой мельницей закружились вокруг него, но тут случилось нечто еще более странное. Сонный старый банкир встал во весь рост и прыгнул из вагонетки в пропасть, прежде чем сама она туда упала. На первый взгляд то было самоубийство, на второй - оказалось, что это точно так же разумно, как внести деньги в банк.

По-видимому, богач был энергичней и умней, чем думал поэт: он приземлился на мягкой, зеленой, поросшей клевером лужайке, словно созданной для таких прыжков. Правда, и остальные упали туда же, хотя и не в такой достойной позе. Прямо под опасным поворотом находился кусочек земли, прекрасный, как подводный луг,- зеленый бархатный карман долгополого одеяния горы. Туда они и упали без особого для себя ущерба, только мелкие вещи рассыпались по траве. Первым поднялся на ноги Браун, в Фрэнк Харрогит услышал, что он бормочет: "Господи, почему мы именно здесь упали?"

Моргая, священник огляделся и нашел свой нелепый зонтик. Рядом с ним лежала широкополая шляпа Мускари, подальше - запечатанное письмо, которое он, взглянув на адрес, отдал банкиру. С другой стороны в траве виднелись отнюдь не нелепый зонтик мисс Этель, и тут же, рядом, маленький флакончик. Священник взял его, быстро открыл, понюхал, и его простодушное лицо стало серым, как земля.

- Господи, помилуй" - тихо сказал он.- Неужели это ее? Неужели беда уже пришла?

Он спрятал флакончик в карман и прибавил:

- Наверное, я имею на это право, пока не узнаю побольше.

Горестно глядя на девушку, он увидел, как она встает из цветов, и Мускари говорит ей:

- Мы упали в небо. Это неспроста.

Смертные карабкаются вверх, падают вниз. Только боги падают вверх.

Она вставала из цветочного моря таким блаженным видением, что священник совсем успокоился. "В конце концов,- подумал он,- Мускари может носить с собой яд, он любит мелодраму".

Когда дама встала, держась за руку поэта, он низко ей поклонился, вынул кинжал и перерезал постромки. Лошади поднялись на ноги, сильно дрожа, и тут случилась еще одна удивительная вещь. Спокойный темнолицый человек в лохмотьях вышел из кустов. На поясе у него был странный нож, изогнутый и широкий. Поэт спросил его, кто он, но он не ответил.

Поэт огляделся и увидел, что откуда-то снизу, опираясь локтями о край лужайки, на него смотрит еще одна оборванец с дубленым лицом и коротким ружьем. Сверху, с дороги, в них целились четыре карабина, а над ними темнели четыре лица и сверкали ненавистью восемь глаз.

- Разбойники! - вскричал Мускари.- Ловушка! Эцца, застрели-ка кучера, а я займусь этими. Их всего шесть штук.

- Кучера,- сказал Эцца, не вынимая рук из карманов,- нанял мистер Харрогит.

- Тем более! - нетерпеливо сказал поэт.- Значит, его подкупили. Застрели, потом вы окружите даму, и мы пробьемся через них.

Он бесстрашно пошел по траве и цветам прямо на карабины, но никто не последовал за ним, кроме молодого Харрогита. Гид стоял посреди лужайки, держал руки в карманах, и его длинное лицо становилось все длиннее в предвечернем свете.

- Ты думал, Мускари, что из меня ничего не вышло,- сказал он,- а из тебя вышло. Но я тебя обогнал, слава моя больше. Я творил поэмы, пока ты их писал.

- Да что ты встал! - закричал Мускари.- Что ты порешь чушь? Надо спасать женщину! Кто же ты такой, честное слово?

- Я Монтано,- громко сказал странный гид.- Король разбойников. Рад видеть вас в моем летнем дворце.

Пока он говорил, еще пять человек вышли из кустов и встали, ожидая его приказаний. Один держал в руке какую-то бумагу.

- Гнездышко это,- продолжал царственный гид,- и пещеры там, пониже, называются Разбойничьим раем. Его не видно ни снизу, ни сверху. Здесь я живу, здесь умру, если жандармы найдут меня. Смертью своей я распоряжусь сам.

Все глядели на него не дыша, только отец Браун облегченно вздохнул.

- Слава тебе, господи! - пробормотал он.- Это его яд. Он не хочет попасть в руки врага, как Катон.

Король разбойников тем временем говорил все с той же грозной вежливостью:

- Остается объяснить, на каких условиях я буду развлекать моих гостей. Достопочтенного отца Брауна и прославленного Мускари я отпущу завтра утром, и мой эскорт проводит их до безопасного места. У священников и поэтов денег нет. Поэтому я позволю себе выразить свое благоговение перед высокой поэзией и апостольской церковью.

Он неприятно улыбнулся, а отец Браун заморгал и стал слушать внимательней. Монтано взял у разбойников бумагу и говорил, заглядывая в нее:

- Все прочее ясно выражено в этом документе, который я дам вам прочитать, после чего его вывесят на всех деревьях долины и на всех развилках в горах. Суть его вот в чем: я сообщаю, что взял в плен английского миллионера, мистера Сэмюэля Харрогита, что я обнаружил у него две тысячи фунтов, которые он мне и вручил. Безнравственно говорить неправду доверчивым людям, так что придется это осуществить. Надеюсь, мистер Харрогит-старший сам вручит мне эти две тысячи.

По-видимому, беда возродила в банкире угасшее было мужество. Он сунул красную, дрожащую руку в жилетный карман и вручил разбойнику пачку бумаг и писем.

- Прекрасно! - воскликнул тот.- Теперь о выкупе. Друзья Харрогитов должны передать мне еще три тысячи, что до оскорбления мало, принимая во внимание ценность этой семьи. Не скрою, если денег не будет, могут произойти неприятные для всех вещи, но сейчас, господа и дамы, я обеспечу вам все удобства, включая вино и сигары. Рад вас приветствовать в Разбойничьем раю.

Пока он говорил, сомнительные люди в грязных шляпах вылезали буквально отовсюду, так что даже Мускари понял, что пробиться сквозь них нельзя. Он огляделся. Этель утешала отца, ибо ее любовь к нему была сильнее, чем не лишенная снобизма гордость за него. Поэта, нелогичного, как все влюбленные, это умилило и раздосадовало. Он сунул шпагу в ножны и бросился на траву. Священник присел рядом с ним.

- Ну как? - сердито спросил поэт.- Романтик я? Есть в горах разбойники?

- Может, и есть,- отвечал склонный к сомнению священник.

- Что вы хотите сказать? - резко спросил Мускари.

- Я хочу сказать, что Эцца, или Монтано, очень меня удивляет,- ответил Браун.

- Санта Мария! - воскликнул поэт.- Чем же именно?

- Тремя вещами,- тихо сказал священник.- Я рад вам о них рассказать и узнать ваше мнение. Во-первых, там, в ресторане, когда вы выходили, мисс Харрогит шла с вами впереди, отец с гидом - сзади, и я услышал, как Эцца говорит: "Пускай ее повеселится. Беда может прийти каждую минуту". Мистер Харрогит не ответил, так что слова эти что-нибудь да значили. Я предупредил ее брата, что ей угрожает беда, но я и сам не знал, какая. Если он имел в виду происшествие в горах, это просто чепуха - не станет же сам разбойник предупреждать жертву. Какая же беда должна случиться с мисс Харрогит?