Читаем без скачивания Знакомство категории X - Дидье Ковелер

Брюно потерял работу, Жан-Батист искал ее, а мне платили за то, что я ничего не делаю. Я не стал им о себе рассказывать из уважения, а еще чтобы не чувствовать себя одиноким. Чтобы казалось, что я не один такой. Они не задавали мне вопросов: им хватало собственного прошлого. Жан-Батист был преподавателем французского языка и литературы, Брюно — пожарным. Первый наблюдался у врача по причине депрессии, второго отстранили от работы по дисциплинарным соображениям. Подробностей я не знал. Вокруг нас шуршали газетами, отмечали галочками объявления о работе и зачеркивали цифры на лотерейных билетах. А мы ничего не отмечали и не зачеркивали, мы молча ели и лишь иногда обсуждали прогноз погоды — а что еще остается делать тем, кто потерял веру в людей и в себя.

Полчаса за чашкой кофе с молоком и бутербродом, проведенные плечом к плечу с двумя бедолагами, которые цеплялись за последнюю соломинку, чтобы не сорваться в пропасть, помогали мне вновь обрести то, что я потерял с тех пор, как приехал во Францию, — собственное достоинство. Но таких громких слов я не осмеливался произносить вслух. Потом я возвращался в свою жизнь, слегка отогретый тихим унынием моих собратьев по несчастью, так же как и я, оказавшихся не у дел. Кому-то на земле было хуже, чем мне, правда, это мало что меняло, и я ничего не мог для них сделать, мне оставалось лишь молчать и поддакивать. Время от времени я нарочно оставлял в туалете купюры, но, возможно, их подбирали другие. Однажды утром Жан-Батист вышел оттуда и спросил, чье это. Мне стало стыдно, и я опустил глаза, тогда как сразу несколько человек подняли руки.

Впрочем, в последнее время Брюно сильно изменился. Я чувствовал, что он заставляет себя сохранять унылый вид лишь из солидарное™ с нами. Я был уверен, в его жизни произошли какие-то перемены. Может, встретил кого-нибудь или нашел работу и решил пока никому об этом не говорить, но теперь он с жалостью смотрел и на меня, бездельника в тренировочном костюме, и на Жана-Батиста в пиджаке не по сезону, неудачника, перемешивающего в остывшем кофе собственную жизнь, наблюдая за тем, как тает сахар. В наших отношениях сразу что-то разладилось, теперь уже двое из троих оставляли чаевые.

Сегодня утром Жан-Батист покинул компанию первым, как всегда по средам. Попрощался, взял свой пустой портфель и пошел отметиться у психолога, где, как правило, молчал в течение часа и врач продлевал ему больничный. Вот тогда-то Брюно наклонился ко мне и сказал: «Мне пора на работу». Банальность этой фразы как-то не вязалась с интонацией, с которой он ее произнес; в ней слышалась не просто гордость за то, что он снова при деле, тут было что-то еще — непонятное, вызывающее. Он предложил пойти с ним, если у меня нет других дел, посмотреть, где он работает. Я согласился. Он добавил: «Тебе будет полезно, отвлечешься».

Вот так я и очутился на съемочной площадке. Сидел в углу на каком-то кубе, слева от прожектора. Брюно весь так и светился, посматривая на меня, радовался, что я вижу его в другой обстановке, где его знают, ценят, где он нужен. В перерыве между дублями он подходил ко мне и, красуясь, спрашивал: «Ну, как я выгляжу? Натурально?» Брюно играл роль почтальона, который приносит посылку. Звонит в дверь, ему отвечают: «Войдите». Он входит. Получательница уже сидит верхом на другом почтовом служащем. Он здоровается и говорит, что нужно расписаться за посылку. Она благодарит его и просит не стесняться — одна дырка свободна. Тогда Брюно снимает фуражку и вручает ей «посылку» по полной.

Тут появляется агент по недвижимости — приводит клиентов, чтобы показать квартиру. Эту роль играет Талья. Она спрашивает у тех, с кем пришла, — девушки в поясе для чулок и мужика с седой гривой, — понравилось ли им то, что они увидели. Они говорят: «Да» — и начинают ее раздевать, воодушевившись примером почтовой троицы, и вот уже две команды пыхтят на одной кровати.

Происходящее не помогало мне отвлечься, скорее даже наоборот. Я возбудился, но в этом было что-то ностальгическое, не более того. Приехав во Францию, я спал со всеми женщинами, которые меня хотели, однако по мере того, как падали мои акции, это случалось все реже и реже. А сидеть и смотреть, как играют другие, — это как раз то, что я делаю профессионально на протяжении каждого матча. Брюно подмигивал мне, впечатывая получательнице. Я улыбался в ответ, давая понять, что болею за него и горжусь, не хотел его огорчать, пусть даже для меня в положении наблюдателя ничего нового не было.

И тут с типом, который пришел смотреть квартиру, что-то случилось, режиссер скомандовал: «Стоп». Талья прекратила свои страстные стоны и глянула украдкой, как ее партнер вынимает свой обмякший агрегат. Актер попросил сделать перерыв, уточнив, что все в порядке.

И исчез в своей гримерной. Тем временем гримерша освежила Талье макияж. Через пять минут он вернулся, бодрый, зрачки расширены, прибор в превосходном состоянии, но, как только возобновили съемку, снова сдулся. Режиссер взбеленился, сказал, что актер слишком стар и слаб для такой роли и что ему пора на пенсию. Тот парировал, что он звезда. Кто-то из осветителей предупредил, что, несмотря на перерывы, задержек сегодня не будет. Режиссер поставил актеру ультиматум, тот попросил всех замолчать, оттолкнул участливо тянущиеся к нему руки, проглотил какую-то таблетку и закрыл глаза. Троица Брюно продолжала заниматься любовью вхолостую, косясь по сторонам и ожидая возобновления процесса. Через три минуты звезда развернулась и, сжав зубы, покинула площадку — член так и не встал.

Так как съемочный день нужно было заканчивать, Талья предложила попробовать «того парня в черном». Прошло несколько секунд, прежде чем я догадался, что речь идет обо мне. Режиссер критически окинул меня взглядом.

— Ты в любительском снимался? Свингом балуешься? Справка есть?

Брюно был очень рад за меня. Он растолковывал мне вопросы и сам же на них отвечал: да, да, я тот еще любитель этого дела, групповухи обожаю, справка есть, но я не взял с собой, не знал, что понадобится. Талья заявила: есть у меня справка или нет, а с любителем без презерватива она сниматься не будет. Режиссер заартачился: резинка бликует. Осветитель подтвердил, что придется менять свет. Помощница возразила: по правилам страховой компании я должен быть в презервативе. Режиссер завопил, что работать в таких условиях совершенно невозможно. Сверху спустился какой-то толстяк в пиджаке и начал орать, что он снимает порно, чтобы люди могли расслабиться, а если ему будут морочить голову всякими капризами, то он уволит всех к чертовой матери.

Пока они ругались, Брюно шепнул мне на ухо, что все утрясется: обычные разборки, люди они милые, настоящая семья, и, если я им понравлюсь, то легко смогу, как и он, получать «в черную» в три раза больше пособия. Я плохо представлял, сколько это, но изобразил очень заинтересованный вид. Он был так счастлив, что может поделиться своей удачей. Все разочарования и перенесенные в клубе унижения улетучивались при виде добродушной улыбки безработного, у которого подходил к концу срок выплаты пособия и которому удалось вернуться к нормальной жизни только благодаря тому, что у него получалось возбуждаться по команде.

— Скажете, когда будете готовы, — произнесла растянувшаяся на кровати Талья, прикуривая сигарету.

Все повернулись к ней. Получательница посылки закричала, что во Франции закон запрещает курить на рабочем месте. Талья затянулась и посоветовала ей вернуться на родину. Брюно воспользовался сменой темы, чтобы спустить с меня штаны и показать режиссеру мою «машину», напомнив о времени. Воцарилась тишина. Я старался ни на кого не смотреть, пока они оценивали мои данные. Странно было вновь стать центром внимания, да еще таким вот образом. С другой стороны, это оказалось так легко, что я почувствовал себя отмщенным. Помощница разрешила ситуацию: в любом случае, попробовав меня, они ничего не теряют, всегда можно вырезать, если у меня ничего не получится, а иначе весь день пойдет коту под хвост. Одно было ясно: сбой Максимо страховка не покроет, у него на этот случай по контракту три дня в запасе.

По всей видимости, этот аргумент оказался решающим. Режиссер закричал: «Грим!» — и все сразу стали очень ласковы со мной. Ассистентка режиссера объяснила, что мне делать, дала листок со словами в этом эпизоде, Брюно отрепетировал их со мной, актрисы помогли раздеться и принялись осыпать льстивыми похвалами и ласкать, чтобы я был в форме, пока осветители переставляли прожекторы. Я уже так привык, что на меня никто не обращает внимания, что сейчас почти готов был расплакаться. Потом гримерша прогнала девушек и с суровой дотошностью принялась охаживать меня своей кисточкой. Я чувствовал себя цыпленком, которого обмазывают перед тем, как поставить в духовку. Единственной, кто не двинулся с места, была Талья, она лежала на постели и в ожидании продолжения съемок играла в геймбой, а когда наши взгляды встречались, мило мне улыбалась.