Читаем без скачивания Боевой топорик Яношика - А. Дугинец

Гриша пожимает уже безжизненную руку старика и бросается в речку.

В воде холодно. Темно. Луна скрылась. Где-то далеко позади на все голоса лают и поскуливают овчарки, оголтело свистят гестаповцы, тяжело ухают по гулкому берегу большие кованые сапоги.

Мало-помалу все звуки стихают. Вода кажется теплее, приятнее… Гриша плывет на спине, отдыхает… И кажется ему, что не Эльба это, а родной Иртыш…

В костре догорел последний уголек. Перед тем как совсем погаснуть, он вспыхнул небесно-синим огоньком, покраснел ярче обычного, в последний раз освещая пещеру и свернувшегося возле теплого камня беглеца, потом изогнулся тонкой оранжевой змейкой, почернел и угас.

У человека, вынужденного долгое время скрываться, вырабатывается особое чутье, ощущение близкой опасности.

Идет он густыми лесами, глубокими ущельями, выбирает безлюдные тропы да теневые стороны, случается, что забудется, начнет напевать или насвистывать и вдруг, ни с того ни с сего, остановится, застынет, весь превратится в слух и внимание.

Кругом ни звука, ни шороха. Только собственное сердце стучит усиленно и четко, будто твердит: «Не верь! Не верь! Не верь!»

И уж лучше не верь обманчивой тишине. Вслушайся, всмотрись…

Гриша проснулся. Он еще ничего не слышал, не видел, но был уверен, что кто-то приближается к пещере.

Кто? Человек? Горный олень? Дикие козы? Орлица вернулась отомстить?

Ничего не видно. А на сердце давит, гнетет.

Такое ощущение бывает перед грозой. Проснешься — и чувствуешь: надвигается на тебя что-то тяжелое, душное. Посмотришь — грозовая туча. Но в эту ночь на небе, густо усыпанном звездами, не было ни облачка. Ущелье, доверху заполненное темно-лиловым туманом, напоминало полноводную спокойную реку. На противоположном берегу этой дымящейся реки, из-за голой скалы с одинокой горбатой сосной осторожно, как пленник из-за ограды концлагеря, вылезала огромная багровая луна.

Послышался далекий шорох камешков под чьими-то ногами.

«Гардисты, — мелькнула догадка. — Не хватает попасться в их лапы возле самой Туречки!»

Гриша скомкал плащ. Смёл в пропасть пепел от костра. Туда же бросил обглоданные кости ягненка. Остатками хвороста прикрыл пепелище. И, лишь убедившись, что следы ночевки скрыты, ушел по карнизу утеса к гнездовью орлов. Ни на миг не спускал он взгляда с тропинки, ведущей к пещере. Луна уже оторвалась от скалы, поднялась над сосной и стала бледной, почти прозрачной. В ее свете плоские камешки на тропе блестели старым, потускневшим серебром, будто бы кто-то нес из пещеры клад позеленевших слитков да так спешил, что половину растерял в пути.

Укрывшись за каменной глыбой, Гриша стал ждать. Здесь его так просто не возьмешь. Зато каждого, кто появится на тропинке, он мог подстрелить. Одно плохо: уж очень несет падалью в этом гнездовье, среди тлеющих костей.

«Черти, сколько ягнят уничтожили! — подумал Гриша. — А я жалел, что разорил гнездо».

Сухое шуршание камешков приблизилось. Раздался тихий, осторожный посвист.

На серебристой тропинке появился парнишка лет четырнадцати, одетый в белые, туго обтягивающие суконные штаны и полотняную белую рубашку. На лохматой голове белая шапка, похожая на берет. Оглянувшись, он сердито кому-то махнул и вполголоса проворчал:

— Чего еще там? Ёжко, скорей!

— Сам скачешь, как козел, потому что дорогу знаешь, — раздалось в ответ, — а Тоно — первый раз.

Говорили они по-словацки. Но Гриша все понимал. Этот язык он изучил еще в Бухенвальде, когда попал в группу чехословацких коммунистов.

Наконец и Ёжо показался на тропе. Ростом он был ниже товарища, но полнее и, пожалуй, сильнее. Неуклюже болтался на нем заплатанный серый пиджак с плеча взрослого человека.

Мальчики остановились рядом. Луна бросала от них тень к орлиному гнезду.

— Цирил, может, вернуться к нему? — спросил Ёжо.

— Никуда не денется. Тропка тут одна. Пока разведем костер, придет.

— А вдруг испугается, что дома его хватятся, да вернется назад?

— Один побоится возвращаться. Успокоенный этим доводом, Ёжо спустился следом за другом к пещере.

— Почему так мало хвороста? — строго спросил Цирил. — Поленился?

Ёжо почесал остриженную под ерша черную голову, недоуменно посмотрел на небольшую кучку хвороста и пробормотал:

— Я собирал много. Очень много…

— А-а-а… — иронически откликнулся Цирил. — Это орлы забрали… Зайчатину жарить. Ладно уж. Пока нет Тоно, расскажи лучше, что нового узнал от Божены.

— Что ж нового… В Батеванах среди бела дня партизаны устроили собрание, а когда нагрянули гардисты, все как сквозь землю провалились. Возле Ружомберга полетел под откос поезд с эсэсовцами, ехавшими на фронт с Райских Теплиц.[2] А в Турчанском Святом Мартине партизаны взяли в плен немецкого генерала.

— Ух ты! — в восторге воскликнул Цирил. — Целого генерала?

— Нет, половинку.

— Я хотел сказать — настоящего…

— Конечно, не игрушечного! Да еще, говорят, очень важного. Такого, что самим Гитлером был поставлен над всей словацкой армией!

Гриша перевесил винтовку через плечо, прижался к скале и, подставив более чуткое правое ухо, даже приоткрыл рот, чтобы шум от дыхания не мешал слушать.

Вспыхнул костер — в пещере стало светло, луна отошла куда-то далеко в сторону. Она всегда убегает от костра.

Появился третий парнишка, толстый, видимо тяжелый на подъем. Цирил достал откуда-то лом и отвалил камень, который еще вечером заинтересовал Гришу.

За камнем открылся лаз в пещеру. Цирил вполз туда и подал наверх три кирки, лопату с коротким черенком и ломик с расщепленным, как козье копытце, концом. Пока Цирил с горящей свечой в руке вылезал из ямы, Ёжо выбрал себе кирку поудобнее.

Белоголовый толстяк, пришедший последним, стоял в стороне и на все приготовления смотрел широко раскрытыми глазами. Ясно было — он здесь впервые.

— Держи, Тоно! — подавая отекающую свечу, сказал Цирил. — Иди сюда. Вот здесь, внизу, копотью свечки пиши свое имя.

Новичок молча и сосредоточенно начал водить горящей свечой по стенке пещеры. Трудился он долго. Наконец к тайному списку прибавилось и его имя.

Когда с этим делом было покончено, Цирил взял свечу, погасил и, повернув ее другой стороной, выковырнул из стеарина иголку.

— Руку! — сурово насупив черные брови, сказал он новичку.

Тот, не давая руки и смущенно оглядываясь, спросил:

— Может… может, она и не здесь?

— Что-о-о?!

— Ну, валашка Яношика…

«Валашка Яношика?!» — насторожился было Гриша, сразу вспомнив наказ Вацлава Гудбы. Но тут же догадался, в чем дело, улыбнулся и проникся еще большим уважением к незнакомым ребятам.

Он уже знал, что валашка в прямом смысле этого слова — топорик с длинной, как тросточка, рукояткой. В былые времена валашка считалась грозным оружием словаков, особенно в руках легендарного Яношика. И едва ли найдется хоть один словак, который в детстве не пытался отыскать могучее оружие народного заступника.

Слышал Гриша, что живет в народе поверье, будто валашка бесстрашного Яношика хранится где-то в горах, в расщелине скалы или в пещере. Впрочем, один лесник, у которого Гриша, раненный в стычке с бра-тиславским гардистом, прожил целую неделю, уверял, что Яношик спрятал свою валашку не в скале, а в лесу, что он с размаху глубоко вогнал ее в ствол старого дуба и лишь рукоятка осталась торчать. А чтобы никто недостойный не нашел топорика, рукоятка зазеленела, расцвела как и другие ветки дуба. Однако лесник уверял, что волшебная валашка сама откроется тому, кто решится, подобно Яношику, смело, не жалея собственной жизни, сражаться за народ. На недоуменный вопрос Гриши, как же это произойдет, лесник уверенно ответил, что черенок топорика, как стрелка компаса, сам повернется к достойному.

— Может, она вовсе и не в этой пещере, — высказал свое сомнение Тоно. — Ведь Яношик любил голи,[3] а это обыкновенная скала.

— Голи яношиковцы любили, пока все находились на свободе, — возразил Цирил, — а когда самого Яношика поездили в крепость да поставили целый полк стражи, хлопцам было уже не до прогулок на голях, и стали они прятаться по пещерам да под водопадами.

— А, чего тут уговаривать! — махнул Ёжо. — Не хочет, пусть катится. Только если проболтается!..

— Сразу — катится! — обиделся Тоно. — Я просто к тому, что никто же по-настоящему не знает, где она спрятана.

— Вот и хорошо, что не знают, — сказал Цирил. — Знали, так давно бы какие-нибудь жулики нашли…

— Но почему вы ищете ее тут, а не в другом месте? — упорствовал Тоно.

— Да ты посмотри хорошенько! Посмотри! — уже горячился Цирил. — Видел сосны да буки на самой середине тропы? По скольку им лет?