Читаем без скачивания Апрель. Книга первая - Сергей Петренко

К слову, материалы эти, да и сами Настоящие корабли вовсе не отличались по весу от обычных. Пробудить их волшебные свойства, поднять в воздух могла особая магия. Откуда секреты заморских магов попали к здешним корабелам — в точности неизвестно, но полагают, что не все прилетевшие из-за океана погибли. От них-то и выведали секреты. Самих чужаков никто будто бы не видел — во всяком случае, никаких достоверных свидетельств нет. А слухи ходили — самые разные, диковинные и совершенно противоречивые. Говорили даже, будто Бродяги — и есть те люди из-за моря, которые выжили после Волны. Корабли свои они кое-как починили, но очень странно — кто видел, рассказывали, что суда эти уж больно ветхи, пробоины не заделаны, мачты как были сломаны, так и остались торчать обломками; щелястые борта жутко скрипят, то и дело какая-нибудь деревяшка и вовсе отваливается.

Когда корабль не выдерживает и рассыпается окончательно, Бродяги с помощью верёвок и гвоздей собирают из груды драгоценных останков странные сооружения: то ли плоты, то ли сараи, то ли что-то ещё диковинное, ни на какую привычную постройку не похожее. Путешествуют Бродяги скрытно, и чаще — «стаей», видимо, для безопасности. Появляются вдруг, невесть откуда, в пустынной местности; обыкновенно — среди лесистых холмов, чтобы удобнее было прятать свои «летающие сундуки».

Чёрный Гнилень очень сердился. Поделать с ведьмами он ничего не мог, а сами ведьмы болотных жителей не боялись, однако ссориться с Хлюпастыми им тоже радости мало — соседи удобные, с понятием, все старинные привычки друг друга знают. Поэтому-то Большая Ха сказала гостю, чтоб тот обождал. А сама вышла из хижины, припала к колодцу, истаяла, комком серого тумана просочилась по болотным подземным протокам…

На самом краю болот, у холмов, жила девочка-хромушка. Чудная такая девочка. На одну ногу хромая, на один глаз косая, ходила летом и зимой в ветхом платьице, а кто её первый раз на снегу видел, думал: пропащее дитё, ещё до ночи схрупает её Мороз.

Но «дитё» не пропадало; только, выбираясь к человечьим тропам, накидывало на хрупкие плечики тяжёлую кожушину, чтоб человеков не смущать. Косы она странно заплетала: до плеч волосы прямо лежали, а от плеч тугими хвостиками мотались. В косичках ленточки — синяя и зелёная. На ногах зимою валенки болтались, но тоже — больше для виду.

Рассказывали, ехал однажды через холмы чужой человечина на санях, догнал девчонку. А девчонка как раз без кожушины шла и без валенок. Пригласил человечина её к себе в сани, горячим питьём угостил, под шубу упрятал. Доехали до постоялого двора. Человечина девчонку в комнату увёл, велел чан большой с горячей водой ставить.

Утром хозяин двора, не достучавшись, дверь с петель сбил, ни девчонки, ни человечины не нашёл. Коней с санями по-честному в город вернул, родичам, и деньги, что при человечине были. Родичи только спросили, что и как.

— Так ведьмы ж… — объяснил хозяин.

…Позвала Большая Ха девчонку:

— Ты водяника заморочила?

— Че морочила? Ниче не морочила. Всё рассказывала, как сама знаю.

Большая Ха зубы на нижнюю губу положила и шипит:

— Ну, тогда началось.

А Большая Ха знала, что говорит. Потому что сама девчонке когда-то расписала, как первый раз всё увидела.

…Ночь. Вылезала из-за гор луна — здоровущая, ноздреватая, даже запах ночных трав от неё менялся, острый делался, будто с перцем. То, что в тень ушло — ещё чернее становилось, чего сияние коснулось — то будто из мармелада сделано. Аж лизнуть хочется. И весь мир будто в дырках. Каждая дыра — нора, из норы что угодно вылезет, или сам ныряй в те места, куда ногами не дойдёшь.

Небо странное. Далёкое-далёкое. Ну, то есть оно и всегда далёкое, но так оно просто далеко, а тогда как бы слоилось: ближняя даль, а за нею — дальняя даль, и всё это без края — хоть лети всю ночь, и всюду — свои звёзды.

Жуки ночные орали, как резаные. Наверное, очень им воздух и свет нравились.

И тут из-за холма, заслонив луну, вынырнули эти. Гуртом. Десяток их или больше. Ни на что не похожие развалюхи: не то корабли, не то сараи. Беззвучно над высокой мягкой травой скользнули, пронеслись, уселись в редколесье.

Пока по небу летели, думалось — луна в их дыры просвечивает. Но корабли опустились, а два-три слабых огня сквозь ветви и траву всё маячат.

Большая Ха сама хотела подойти к Бродягам поближе. Посмотреть. Потрогать заморские деревья, которые летают. Ей казалось, они на ощупь — как те самые вещи, что иногда так хочется унести из снов.

Не пошла. Почему не пошла… Вроде понятно, словами не расскажешь.

Кто говорит, будто ведьмы летают? Ничего они не летают, вовсе. Скользят они. Над самой землёй, над водой стоячей, над травою. Иногда, если туман — над туманом; тогда поднимаются выше — выше кустов, переносятся через овраги, над самыми верхушками деревьев. Бывает, ведьмы катаются на ветре. Когда буря, ураган, мгла. Ведьмы умеют становиться лёгкими. Очень-очень лёгкими. Но всё-таки они не могут летать.

Девчонку звали Дзынь. Это целая история, хоть и небольшая.

Однажды к Рогатой косе причалил корабль. Много дней держался глухой штиль. Такой мёртвый, что даже ветряной колдун на корабле ничего не мог поделать, и капитану пришлось посадить «Лунную бабочку» у края болот, между топями и морем. Он, конечно, мог посадить «Бабочку» в море, дождаться ветра и идти по воде; но, во-первых, «Бабочка» слишком долго оставалась в воздухе, пересохла и требовала кое-какой работы в доках. Водяные обычно не брались за «человековскую возню», но могли поспособствовать, да и случай оказался особый. К тому же, цель путешествия была довольно далеко от моря, в Цветочной долине, оттуда даже реки не текли, поэтому «Лунной бабочке» всё равно пришлось бы ждать большого ветра.

«Лунная бабочка» была как раз одним из тех удивительных кораблей, что по слухам состояли из заморской древесины не меньше чем наполовину. Неудивительно, что юный водяник Брэндли в тот же вечер вертелся у причальных мачт. От немедленной авантюры с проникновением на борт его удерживала одна мысль — хозяином «Бабочки» был, по слухам, известный живодёр и скряга Буций Лух, любивший распускать руки. Кулаки у него были тяжёлые, и говорили, что двоих чем-то не угодивших матросов он лично прибил, а ещё изуродовал юнгу-сироту только за то, что тот пробежал прямо перед его носом. Юнга ослеп на оба глаза и потом утопился, так что жертв Луха по-настоящему было трое. Как бы ни был сказочно богат Лух, у правосудия давно чесались по нему руки, поэтому говорили, будто Буций последние года три носа не кажет из своего замка на горе Шикелетине. Само собой, поднять руку на младшенького Хлюпастого — это вам не сироту изувечить, но ведь всё это объяснять предстоит потом… Вот Брэндли и вертелся вокруг да около, облизываясь и сопя.