Читаем без скачивания Черное перо на осеннем ветру - Александр Носов

– У тебя слишком правильный почерк, чтобы чего-то добиться в жизни, никаких признаков фантазии, импровизации, ты слишком точный человек. Такие как ты, напоминают паровоз, ползущий по рельсам, поставят его так он всю жизнь, туда и обратно ползёт, ни шагу в сторону, всё по графику и по маршруту.

Редактору его почерк нравился и только ему разрешил подавать подготовленный материалы, написанные от руки. Редактор сначала взглядом окидывал исписанные страницы и причмокивал от удовольствия своими толстыми губами. Его глаза, уставшие от однообразия машинописных текстов, отдыхали на этих ровных строчках с казалось, ожившими буквами. Редактор даже не вдумывался в прочитанный текст, а только привычно скользил по страницам.

Возможности Слипака ему были давно известны, и он считал, что мысли способны удивить, заинтересовать, тем более заинтриговать читателя здесь не найти.

Судьба распорядилась так, что свою работу в газете они начинали вместе у жёлчной и худой Маргариты Аполинариевны, заведовавшей отделом писем. Она сидела у открытого окна, не выпуская сигареты из тонких губ с наметившимися лёгкими усиками под длинным носом, и постоянно с кем-то ругалась по телефону. Тогда они напоминали друг друга молодых грибков в тёмных брюках, белых рубашках с комсомольскими значками; стрижеными затылками и новенькими дипломами. Всем своим видом они выражали готовность сорваться с места и броситься по указанию её желтого прокуренного пальца, увенчанного перстнем с бриллиантом. Маргарита Аполинариевна на секунду оторвалась от телефона и сквозь зубы с потухшей сигаретой каждому давала указания.

– Письмо с жалобами: Один пусть едет в колхоз, а другой на строительство больницы, в понедельник жду материалы.

Слипак неделю лазил по этажам стройки, пытаясь разобраться в деталях очевидной и скучной ссоры бригадира с начальником участка, который за пьянство лишил того премии.

В результате Маргарита Аполинариевна безжалостно почёркала его произведение, в котором он пытался установить причинно-следственную связь между беспробудным пьянством и скотскими условиями жизни в рабочем общежитии.

– Не в ту сторону смотрите, Слипак, просто непонятно, как вы не замечаете очевидных вещей и напускаете какую-то тоску.

Из-под её твёрдой руки, от многостраничного опуса осталось только несколько абзацев.

– Учитесь у Вашего товарища, Слипак, его материал почти полностью пойдёт в субботний номер.

Бойкая и ловкая рука его однокашника и умение вовремя уловить то, что от него требуется, открыли двери для карьеры.

Теперь он занимал кабинет главного редактора с кондиционером, а молоденькая длинноногая секретарша Оля с пухлыми губками по его первому зову ставила на стол чашку кофе и смущалась.

Слипак нашёл для себя удобное место в самом углу у окна и отгородился от шумной компании шкафом с папками, где мог спокойно составлять и решать кроссворды или разбирать шахматные партии, решать этюды.

– Воображения не хватает – незатейливо и привычно ворчал редактор, не выпуская изо рта трубку.

Машинально он вставлял в текст метафоры и обороты, что как-то расцвечивали бухгалтерскую точность репортажа. За годы руководящей работы он приобрёл импозантную внешность и тщательно поддерживал своё новое реноме. Совершенствовал имидж. Слипак за двадцать лет почти не изменился и сохранил свою комсомольскую внешность, и только густой веер мелких морщинок, и впалые щёки, редкие жёлтые зубы напоминали о безжалостном течении времени. Газета приобрела новое звучное название и наполнилась рекламой и прочими объявлениями.

– Только по старой дружбе я тебя держу – редактор в сердцах бросил Слипаку на стол его очередной материал и разразился умной тирадой о новом времени, когда каждый зарабатывает свой хлеб сам. Все старания Слипака создать текст, который сможет ублажить редактора, в последнее время были напрасными. Тираж газеты постоянно сокращался, и пропорционально возрастала требовательность редактора.

– Если ещё хотите получать зарплату, то каждый должен организовать хотя бы одно платное объявление в газете. Понятно? – и он даже вынул трубку изо рта и пристально обвёл взглядом своих сотрудников, молча жавшихся у стены. Слипак чувствовал, что он теряет почву под ногами, его привычный мир разрушался и теперь он с тоской вспоминал то блаженное время, когда, выйдя с работы, он мог себе позволить себе с лёгким сердцем спуститься в парк и до темноты безмятежно играть в шахматы на скамейке, пополнять свой маловыразительный бюджет.

Благодаря точности, скрупулёзности, логическому складу ума ему когда-то поручали в газете вести шахматную рубрику, составлять кроссворды, шарады, ребусы, собирать различные курьёзные случаи из жизни известных людей.

Теперь на подобную ерунду места почти никогда не хватало, и Слипак с тоской листал в папке записи шахматных этюдов, которые он откапывал в центральных шахматных журналах.

Неожиданность и завершённость шахматных комбинаций завораживали его интригующей красотой, феерией победы которые исчезли из современной жизни.

Послушные его воле фигуры на шахматной доске, могли выстроиться в замысловатую комбинацию, заканчивающуюся неожиданным уникальным ходом. Каждая фигура существовала с определённой целью, своим пребыванием на доске в конечном итоге обеспечивала торжество великолепия, гармонии, а главное победы! Всё здесь имело своё основание, начало, развитие и обязательно логическое завершение.

Когда-то он пытался найти подобную логику и в жизни, Слипаку даже казалось, что он её обнаружил и жил тогда с какой-то скрытой радостью: когда маленькая пешка принимает участие в какой-то гигантской комбинации.

Но вдруг всё перевернулось с ног на голову, Слипак с каким-то ужасом обнаружил, что все фигуры начали хаотично двигаться. Навсегда пропали простота и определённость, а главное, исчезла видимая цель всей жизненной композиции.

Его опасения переросли в хаос и беспредел, нашли соё подтверждение в многолюдных митингах, невообразимом росте нулей на денежных знаках и внезапном исчезновении шахматных журналов.

В это смутно-дикое время изменчивая судьба послала Слипаку эту забавную игрушку, которая так пришлась ему по душе. Быстротечность человеческого бытия постоянно оказывает желание оставить после себя след, отметить свой путь на этой земле. Египетские пирамиды, плотины перекрывшие реки, иногда отвратительная мазня пьяного художника, объявленного гением, теория о прибавочной стоимости – всё это проявления и утверждение человеческой гордыни и страха перед небытием.

Слипаку жизнь уготовила место за шкафом у окна, с видом на тесный дворик с горой пустых ящиков и кирпичной стеной. Выход его амбиции находили в почерке. Вместо расхлябанных и перекошенных строчек у него рождались изысканные и утончённые произведения каллиграфии, которые невозможно было сразу выбросить в корзину для мусора.

Все свои и даже черновые записи, Слипак тщательно изо дня в день подшивал, а по окончании года, даже переплетал и ставил очередной том на полку.

Иногда он брал наугад эту толстую книгу и листал страницу за страницей, из которых и состояла вся его жизнь. Поэтому одной из немногих его слабостей была любовь к различным письменным принадлежностям и аксессуарам.

Незаметно для самого себя он собрал их целую коллекцию, для которой пошил специальный чехол, напоминавший пулемётную ленту, которой когда-то обматывались революционные матросы.

Поэтому Слипак как должное воспринял этот слепой случай, подаривший ему эту уникальную, замечательную вещицу, которую он мог по достоинству оценить. Через лупу Слипак старательно рассматривал узоры на бронзовых боках чёрного пера. Здесь переплелись змеи, циркуль и какой-то замысловатый орнамент из геометрических фигур. Металлические, пластмассовые, деревянные ручки рождались в фабричном грохоте и рассыпались миллионами детей-близнецов по всему свету. Такие стандартные вещи рождали и похожие мысли, которые густо заполняли газетные, журнальные страницы, после чтения, которых на следующий день иногда сложно было вспомнить хотя бы несколько абзацев.

Чёрное перо оставляло на бумаге тонкий, ровный след и у Слипака сразу появилось желание что-то им написать. Он с удивлением обнаружил, что после одного написанного слова сразу рождалось другое. Его рука начинала непроизвольно добавлять к буквам какие-то завитушки, и почерк стал постепенно напоминать художественную вязь. С каким-то недоумением он смотрел теперь на исписанные страницы, пытаясь понять, и что движет и кто управляет его рукой. Глаза за сорок лет привыкшие к чёткому однообразию теперь странно вздрагивали, когда видели, как искусно чёрное перо округляло букву. Первое время он даже раздражённо краснел, пытаясь справиться с этой напастью, и старался медленно выводить слова. Скоро рука начинала дрожать от напряжения, и выступал холодный пот. Наконец чёрное перо словно почувствовав нарастающую слабость, начинало произвольно двигаться и на бумаге опять появлялись завитушки.