Читаем без скачивания Бутик и окрестности - Сергей Роледер

Тем временем не видевшиеся с ночи конкретные мужчины докурили по сигарете и уселись в свои вездеходы. Трамвайное движение в городе возобновилось. Вскоре вагон покинул главную улицу и покатил по Сиротскому проспекту (бывшему Коммунизма). Здесь все было уж совсем по-старому: ящики возле ларьков, обшарпанные бочки с квасом, вырытые прошлым летом канавы. Туркунову стало тоскливо и глупо. Он ехал за миллионом, так и не решив, зачем он ему. На что он его будет тратить? И где? В этом овощном? Или в той галантерее? Или в салоне «Ля Мур» на центральной улице? «Лучше отдать жене и забыть», – решил он, расставаясь с трамваем на площади.

В лотерейном офисе долго проверяли его личность, измеряли рост, вес и объем легких. Туркунов прятал глаза от обнюхивающих его сотрудников конторы. Чтобы не смотреть в пол и тем самым не вызвать еще больше подозрений, он пялился в висящий на стене огромный плакат. Плакат был отпечатан на редкой в их городе дорогой глянцевой бумаге. На нем очень радостная и красивая девушка висла на шее у обалдевшего от счастья хлопца. Тот стоял на Красной площади, около ГУМа. Вокруг него кружились банкноты по тысяче рублей каждая. Сделав пару кругов, они улетали в ГУМ. Вместо них оттуда выпархивали невиданные доселе Туркуновым товары народного потребления с чудными заморскими лейблами или, как сказал бы он, этикетками. С другой стороны к парочке бежали официанты в бабочках с подносами. Излишне говорить, что на тех подносах дымились не сосиски в тесте, а различные французские яства, украшенные икрой запрещенных к употреблению пород рыб. И потела под ярким московским солнцем не бутылка «Московской», а вино «Бордо» с коньяком «Камус» (в туркуновской транскрипции).

Наконец, кассирша с выражением председателя медкомиссии еще раз осмотрела предъявителя и, вздохнув, швырнула в пакет десять пачек денег. Таким образом Туркунов – за неимением лучшего – был признан годным.

На выходе милиционер заговорщицки спросил:

– Подвезти?

Туркунов замешкался, милиционер еще тише посоветовал:

– Лучше подвезти, мало ли чего!

Туркунов выглянул на улицу и вспомнил, что там действительно всего много… плюс милиционер.

– По паре косых нам с Кириллычем отрежешь, и доставим куда хошь в лучшем виде, – сообщил служитель порядка, подсаживая клиента в УАЗик. Туркунов еще не знал, куда он хочет, но уже нащупывал пачку «косых» с целью ее распечатывания. Получив гонорар, милиционер поделился с Кириллычем и, хлопнув того по плечу, скомандовал по-гагарински: «Поехали!»

– Так куда, миллионер, говоришь, едем? – спросил он с воодушевлением. У Туркунова перед глазами крутились лица всей его родни и знакомых, включая сотрудников по работе. Ни к кому из них не хотелось. В горле пересохло. Выступил пот температуры утренней росы. Лица кривлялись, гримасничали и вдруг стали превращаться в купюры. Обанкнотившись, они устремились вон из машины, в серое здание Пролетарского суда, которое как раз проезжал милицейский УАЗик. Повинуясь воспаленному туркуновскому воображению, здание вдруг обернулось ГУМом.

– На вокзал! – прохрипел Туркунов, судорожно хватаясь за горло.

Постановка

Туркунов ехал в Москву. В купированном вагоне ехал. Хотя поначалу купил билет в плацкартный. Он вообще надеялся, что билета ему не хватит, и он поедет домой сдаваться жене.

В Москве он уже был, еще когда закончил десятый класс на «хорошо» и «отлично». Мама решила наградить его поездкой в столицу. Решила заранее, деньги откладывала весь год и билеты доставала за полгода. Но все равно с переплатой. Тридцать лет спустя Туркунов заявился на вокзал пусть и с миллионом, но без брони, связей и наглости. Попробовал прорепетировать фразу «Плачу две цены!» – не получилось. Голос срывался на унизительный фальцет, а «плачу» перешепелявилось в «прошу». Туркунов поднялся в кассовый зал и вздохнул с облегчением – очередей в кассы почти не было. Значит, не было и билетов. Во всяком случае, на Москву и на Черное море. Еще со студенческой юности, когда Туркунов путешествовал в последний раз, он помнил, что на эти два направления билетов не существовало в природе. То есть их нужно было либо доставать через Сан Саныча, либо ехать «по-студенчески» – в тамбуре.

Туркунов просунул нос в окошко и, глядя на железнодорожную кассиршу снизу вверх, как собака из-под забора, с надеждой спросил:

– На Москву билетов нет?

– А куда б они делись? – был ответ.

Через час ошарашенный Туркунов сидел в купейном вагоне. Из багажа у него были только два полиэтиленовых пакета. В одном лежала дюжина слипшихся пирожков с минтаем, в другом миллион на дорогу – или наоборот. Из глаз Туркунова капали слезы.

За окном моросил дождь. Этим дождем родной, постылый Туркунову город маскировал его настроение и прощался с ним. Кто знает, на сколько? Может быть, навсегда! А что удивительного? Туркунов шел на дело. На такое дело, коэффициент смертельной опасности которого зашкаливал за все приключения Джеймса Бонда и мог сравниться разве что с миссией Штирлица в эсэсовском бункере. Туркунов собирался растратить миллион в Москве, причем за короткий срок, пока его не хватились родственники (о том, что его отсутствие может пройти незамеченным в течение двух-трех дней, он не сомневался). И если за спиной Д. Бонда маячила массивная тень разведки Ее Величества, а Штирлиц после вечернего коньяка отбивал телеграмму могучему Алексу, то Туркунову надеяться было не на кого. Он в этой схватке со злом мог рассчитывать только на себя.

Вечер прошел в нервном пережевывании почерствевших пирожков, а также в поиске места для миллиона и полуботинок на резиновой подошве. Соседи попались в целом интеллигентные. Их звали Анатолий, Изабелла Никифоровна и Панкратик. Анатолий был папа, Изабелла Никифоровна – его теща, а Панкратик – их сын и внук лет трех. Он отличался от своих родственников живостью натуры и крайней любознательностью. На время заключения в купе предметом его пытливого интереса стали стоптанные туфли незнакомого дяди и полиэтиленовый пакет, который тот норовил спрятать за спину. Один раз мальчику удалось обмануть взрослого. Пока тот запихивал подальше башмаки с выдернутыми Панкратиком шнурками, малыш проник в сумку и ухватил пачку денег. Еще секунда, и сто тысяч разлетелись бы по вагону. В последний момент Туркунов захлопнул пакет вместе с детской рукой. Панкратик угрожающе зашипел, а Туркунов умоляюще зашептал: «Отпусти, мальчик. Это кака, будет вава».

– Отлынь, злыдень! Тебе чо мужик сказал?! – перевел Анатолий, не отрываясь от газеты «Жизнь криминала».

– Отстаньте от ребенка, пусть играется, – заступилась бабушка.

Анатолий стоял на своем. Изабелла Никифоровна не могла поступиться принципами. Дискуссия о методах воспитания Панкратика продолжалась следующие три часа. Сам Панкратик в ней не участвовал. Он играл с дядей в «Ну-ка отними миллион». Упорство и изобретательность в его действиях позволяли предположить, что через десяток лет на фоне молодого Панкрата Остап Бендер будет казаться унылым лохом.

Наконец в купе выключили свет, и мальчика со скандалом уложили спать. Словесный бой между зятем и тещей перешел в режим окопной перестрелки из мелкокалиберных орудий с глушителями. Туркунов уже выучил наизусть историю семейной жизни несчастливых Изабеллы Никифоровны, Анатолия, Панкратика и его мамы. Но повторение – мать учения. Кроме того, кое-какие детали, часто интимного характера, противники приберегли до утра. Перестрелка продолжилась на железнодорожной заре под завывание Панкрата. Ребенок не желал кушать ни яичко, протягиваемое заботливой бабушкой, ни колбасу, которую подбрасывал с другого конца матерщинник-папа.

С неприглянувшимися ему продуктами Панкратик поступал просто: швырял в стены с небольшого детского размаха. Туркунову удалось пару раз увернуться – до того как долька помидора попала ему аккурат за шиворот. Выловив томат в районе пупка, Туркунов вернул его хозяевам и на том решил покинуть купе. Кормление Панкратика входило в фазу, опасную для здоровья окружающих. Еще больше пугала миллионера реакция нервного Анатолия на индифферентность тещи к проблемному поведению ее внука. Туркунов рассчитывал постоять в коридоре полчаса, пока все уляжется. Но оно не улеглось до самой Москвы. Анатолий орал не хуже Панкратика. Изабелла Никифоровна каждые пятнадцать минут выскакивала в коридор в рыданиях, но, утерев нос и взглянув на испуганного Туркунова, бросалась обратно с гримасой матроса Железняка. Проводник решил было вмешаться, но получил удар колесом и предпочел ретироваться, пока Панкратик не применил остальные запчасти доломанного им от скуки пластмассового трактора.

Наконец за окном показались разбомбленные подростками вагоны и покореженные бетонные плиты, воткнутые в грязь как свечки в шоколадный торт. «Столица нашей Родины» – догадался Туркунов. Он хотел вздохнуть с облегчением, но вышло наоборот – с напряжением. Получился даже какой-то нервный смешок. Покорение Туркуновым Москвы начиналось.