Читаем без скачивания Душистый день после долгого дождя - Душан Душек

Отец набрал пригоршню красной смородины, высыпал её в раструб выжималки и начал жать сок. Аделка смотрела, как он пальцами одной руки приминает смородину, а другой рукой быстро вращает ручку, — и вот уже на дно миски упали первые капли густого красного сока.

Аделка испугалась, что отец смолол свои пальцы.

У неё перехватило дыхание.

Но отец рассмеялся, снял руку с выжималки и набрал новую пригоршню смородины.

Аделке полегчало, но только немножко, самую капельку. Отец продолжал свою работу. В миске прибывало соку, а в тарелке росла горка зёрнышек и сухой кожуры. Ничего страшного не произошло, но Аделка облегчённо вздохнула только тогда, когда смородина кончилась. Отец только посмеивался, а мама тем временем процедила сок и дала ему отстояться. Потом приготовили сахар. Отец разобрал и сполоснул выжималку, и Аделка увидела, что она не зря боялась, потому что в машинке пряталась острая спираль — это она молола всё, что ей давали.

Через час-другой сироп был готов.

Отец включил свет на кухне, а мама высыпала сахарный песок из бумажных пакетов прямо в смородиновый сок. Пока отец мыл бутылки, мама перемешивала сок деревянной ложкой. К тому времени, как стемнело, сахар растворился. Аделка прислушивалась: сперва сахар поскрипывал в кастрюле, но потом покорился ложке, скрипел всё тише и наконец совсем перестал. Сироп был готов. Отец с мамой через воронку разливали его по бутылкам, а мама ставила бутылки на кухонный стол.

Потом Аделке дали попробовать.

На дне кастрюли оставалось немного сиропу, который не вошёл в бутылки. Отец достал три стакана и разбавил в них сироп минеральной водой. Глядя на родителей, Аделка для начала понюхала, а потом отпила его первой. И чем больше она пила, тем вкуснее он ей казался. Ароматная смесь сока с минеральной водой щекотала нос, и в этом аромате было ровно столько же вкуса смородины, сколько сахарной сладости, — ровно пополам. Такого вкусного сока она ещё не пила.

Аделка ещё раз посмотрела на выжималку и очень обрадовалась, потому что теперь она нисколько её не боялась.

Открытие

Она подумала: какая я была глупая, но теперь я буду умнее, ведь без этой выжималки у нас бы не было такого вкусного сока.

И Аделка стала размышлять.

Она попросила маму сделать ей ещё стакан сока, ушла в комнату и уселась на огромный диван. В рамке дверей Аделка видела, как отец носит бутылки в кладовую. А за порогом лежал треугольник света, который послала ей кухонная лампа, чтобы она не боялась в темноте.

Аделка пила и думала: наверное, каждый страх можно превратить во что-нибудь хорошее — и тогда он не испугает меня, а обрадует, нужно только постараться немножко.

Вот и страх перед выжималкой превратился в сладкий смородиновый сок.

Пёрышки

Аделка сидела, потягивала сок и размышляла.

«Во что бы мне превратить петушиные перья, зелёный и коричневый блеск метёлки, в которой меня подстерегает клюв и куриные зубы? Можно превратить их в пушистый цветок. А может, в метёлке и нет никакого клюва, может, в ней живёт такой же клубок тепла, как у меня в пуховом одеяльце, или даже целых два клубка».

Она быстро закрыла глаза, чтобы представить это себе.

Все пёрышки на свете такие тёплые и лёгкие, а какого они цвета — не важно, главное — в каждом есть птичье тепло, они греют петуха и кур, и белых гусей тоже.

И меня греют.

И ещё как греют!

А когда птицы их обронят, как славно летят эти перья, как плавно падают с высоты! Вокруг ясный день, ветер веет, а солнце превращает их в огоньки — ах, как славно они летают!

И я с ними!

Аделка вознеслась и полетела на отцовских руках в свою комнату — она и не заметила, как заснула. В ямочках на щеках остались ещё смешинки, и ей было весело; она ещё не совсем спала. Аделка радовалась, что утром проснётся, про всё вспомнит и уже ничего не будет бояться — страхи кончились.

И так оно и было.

В метёлке из перьев спало такое же тепло, как у неё в волосах, когда зимой у неё зябли руки и она прятала их в волосы, чтобы согреть.

И не было там никакого клюва.

И никаких зубов.

Только немного пыли на перьях, ведь это была метёлка — и утром на балконе Аделка вытряхнула из неё пыль, чтобы перья ярче блестели.

Снова собирался дождь.

Двери

Все ждали хорошей погоды, но больше всех — Аделка; первые её каникулы превратились в один сплошной дождь. Иногда ей казалось, что дождь уже выбился из сил, тучи выцвели и посветлели, но почему-то из них лило ещё сильней. Через неделю всё должно было измениться. Тучи обещали уйти — это Аделка услышала по радио, — и дождь действительно перестал. Это случилось в ту самую ночь со вторника на среду, когда она трижды просыпалась и каждый раз боялась.

Было тихо, только вдали шумела речка, — может, это она разбудила Аделку?

«Что это будит меня? Ещё никогда я столько раз не просыпалась за ночь; может, уже утро, но тогда под веками у меня было бы светло — а там сейчас темно».

Вдруг ей показалось, что она поняла, отчего проснулась: кто-то хлопнул дверью, кто-то ушёл из дома — отец или мама, или, может, оба.

«Ах, какая же я глупая, опять боюсь, а ещё говорила себе, что этого никогда больше не будет! Я же знаю, что меня никогда не оставляют дома одну. Даже днём. А не то что ночью».

Но заснула она только тогда, когда нашептала себе в подушку: «Никто никуда не ушёл. Все спят. И ты спи!»

Слёзы

И всё же они ушли.

Аделка проснулась в третий раз. Это уже начинало сердить её: если бы один раз или два, а тут она снова проснулась — и опять кругом темно. Она сказала себе: «Я спала только секунду или две, и сон ещё не успел прийти ко мне». Но потом ей показалось, что она спала дольше, потому что за окном и занавесками посветлело и уличный фонарь уже готовился ко сну.

Ночь — это большая чёрная птица, утром она улетает, а вечером возвращается.

Потихоньку светало. Вторник ушёл ночью, а вместо него пришла среда.

Аделка встала с постели, погладила одеяльце, чтобы в нём осталось тепло, и отправилась к маме. Сейчас она шмыгнёт к ней в постель, притулится и закроет глаза. И будет спать. Или будет просто лежать и улыбаться в темноте, за маминой спиной будет дышать отец, а вместе с ним будет дышать его одеяло. А утром она опять проснётся.

Всё будет так, как бывало всегда.

Но на этот раз…

В спальне она нашла только пустые и холодные постели. Аделка не хотела верить своим рукам, когда они коснулись подушки, а не длинных маминых волос, которые Аделка иногда расчёсывала ей перед сном. Аделка торопливо включила ночник. И теперь уже не поверила своим глазам, потому что постели в самом деле были пусты.

Аделка закричала:

— Мамочка!

В доме было тихо.

А потом опять пробили часы.

Четыре или пять?

Аделка села на постель и хотела снова закричать, но вместо этого у неё только подбородок затрясся.

Все силы покинули её, в глазах сразу отсырело, а во рту пересохло. Аделка говорила себе: «Ушли, а меня бросили — ночью! Ну вот теперь я обязательно буду бояться».

И она в самом деле боялась — и ещё как! Если бы Аделка сложила все свои прежние страхи в один, всё равно он был бы меньше того страха, который сидел теперь во всех уголках дома, готовясь запугать её и съесть. И к тому же Аделка сама не знала, чего же она боится, просто боялась, потому что осталась одна, — и это было хуже всего. Такой страх невозможно было превратить во что-нибудь. «Что же со мною будет, что я буду делать одна?» — думала Аделка. Но потом она устыдилась, что думает только о себе и забывает про папу с мамой, ей ведь нужно и за них бояться, хотя она никогда не забудет, как они с ней поступили. Кто знает, что с ними и где они сейчас?

Аделка начала беспокоиться и о них и сразу заметила, что чем больше о них беспокоится, тем меньше боится за себя.

А когда Аделка не смогла больше выдержать на одном месте, она встала с маминой постели, оставив на подушке темнеющую лужицу своих слёз, как будто дождь лил не только на дворе, но и в спальне, и потихоньку побрела на кухню.

Тень

Аделка везде повключала свет и везде немножко боялась — в маленькой комнате побольше, а в больших поменьше. Но в кладовку не заходила.

На кухне Аделка развела в стакане смородиновый сок минеральной водой, подсела к столу и вдруг улыбнулась, так что ямочки появились на щеках. Она подумала: вместо слёз, которые я выплакала, напьюсь-ка я смородинового сока, и мне будет легче. Аделка подобрала под себя ноги и вся уместилась на стуле — такая она ещё была маленькая и такая одинокая, что снова хоть плачь.

Но потом она сказала себе: пусть я маленькая, но когда на меня светит лампа, на стене появляется большая тень — это тоже я, но уже большая, а большие ведь не плачут.

Мама

Из крана капала вода и звенела точно так же, как звенел дождь по листьям деревьев, когда Аделка проснулась ночью и услыхала тихие стоны. Тут она опять вспомнила мамины вздохи и подумала: «Бояться нужно не только за маму, но и за маленького брата, которого все так ждут. Ах, я ведь совсем про него забыла! Разве так можно? Нужно было прислушиваться получше и вылезть из постели, как только хлопнула дверь! Маме можно было бы помочь, повздыхать вместе с ней — и маме сразу стало бы легче».