Читаем без скачивания Сказки для взрослых - Игорь Гергенредер

Незнакомка пососала трубку, в усмешке показала четыре клыка. Затем, сунув трубку за пояс, достала из-за пазухи черепаховую табакерку и принялась заталкивать табак в ноздри. Барон был в ужасе, но скрывал дрожь. А тут у него хлынули слезы. Вдобавок заурчало в голодном брюхе.

- Чего тебе надо? - спросил он старуху дрогнувшим голосом. - Хочешь, завтра же велю привезти сюда четыре бочки черного пива и воз охотничьих сосисок?

- Хорошо наперченных сосисок! - уточнила старая дама. - Прибавь воз сахарных голов да полвоза сырных, бочку мозельского и бочонок сладкой тминной водки, потому что я тут не одна!

После этих слов на барона, впервые в жизни, чихнули: да еще несколько раз. Затем вновь раздался старчески-надтреснутый повелительный голос:

- Пусть привезут также тринадцать корзин ванильного печенья в меду. Но это не все! Я не хочу, чтобы ты безобразничал в моем лесу! Зная твой нрав, я все же позволяю тебе смеяться здесь не особенно громко во все дни, кроме четверга. Но если ты в четверг засмеешься в Темнющем Лесу, тебе уже никогда не вернуться в твой замок!

Барон все сделал по уговору. Даже прислал сверх положенного бочку вишневой наливки. В Темнющем Лесу больше не хохотал. А однажды стерпел и не велел подсыпать горящих углей в промокшие башмаки, которые слуга, страдавший ревматизмом, поставил на пень посушиться на солнышке.

Зато уж в своем неприступном замке хозяин вел себя хуже прежнего. К обычным безобразиям прибавлял все то, что поостерегся натворить в лесу. Негодник обожал невысоких хрупких молодиц, тоненьких и легких, как тростинки. Он так их и называл: "Мои тростиночки!" Во время попоек с ними откалывали разные штучки.

Обычно хозяин и гости, налитые пивом и вином, разгоряченные, красные, раздевались донага. Они завязывали друг другу глаза, уши залепляли тестом и становились посередь зала, широко расставив ноги. Женщины, такие же нагие, прильнув к полу, вертко проскальзывали у них между ног наподобие ящериц. Если мужчина угадывал момент и ему удавалось сесть на молодицу, он тут же проделывал с нею увлекательное дельце... Если же женщина успевала проскочить под ним, она получала три звонких серебряных талера.

Как-то, предаваясь излюбленному развлечению, барон велел позвать силачку Виолу и приказал ей снять с себя все до последней нитки. Девушке пришлось сажать на спину хозяйских любимиц. Могучая красавица держала на себе тоненькую молодицу, а нагие мужчины и женщины водили вокруг хоровод, хохоча до упаду. Барон плеснул на Виолу пивом, и она, и без того вся дрожавшая от стыда и обиды, зарыдала.

- Перестань реветь! - заорал барон. - Или я оболью тебя горячей жженкой!

Он был сыт игрой и, одевшись, стал хвалиться перед гостями диковинными курочками, которых ему доставили из заморской жаркой страны. На головках у курочек были пуховые мячики. А перебрав оперение птицы, можно было найти у каждой двенадцать перышек с изумрудными глазками.

Тут хозяину доложили, что у кухни попрошайничает бродяжка с вороной и уверяет, будто его ворона - говорящая. Барон ухмыльнулся, готовясь сыграть шутку, и велел привести нищего. Тот был синий от холода и робко переминался с ноги на ногу в ярко освещенном зале. Взъерошенную ворону бродяжка держал под мышкой.

- Мы услышим сейчас умные речи, - объявил барон. - Итак мы ждем и не пропустим ни словечка!

Бродяжка поклонился, пошептал вороне на ухо и посадил ее на плечо. Птица раскрыла клюв, похрипела и выговорила:

- Кха... кхор... кшо...

- Горшок? - вскричал хозяин, притворяясь разгневанным. - Кого здесь назвали горшком?!

Бродяжка упал на колени.

- Ваша милость, - взмолился он, - мы шесть ночей провели под открытым небом, а нет ничего опаснее для горла, чем сырость весенней ночи! Птица хотела сказать: "Хорошему хозяину - хорошего до крыши!" Если ваша милость прикажет дать ей теплого питья, она скажет: "Привет дому сему!"

Барон подмигнул слуге - принесли кружку.

- Извольте выпить подогретого меда, сударыня, - предложил вороне слуга, расшаркиваясь.

На самом деле в кружке был ледяной уксус. В него бросили ртуть, потому от кружки шел парок. Ворона сделала большой глоток, и глаза у нее закатились.

- Негодяй! - закричал барон на бродяжку. - Она пьет и молчит! Признайся, что хотел надуть нас!

Бродяжка встряхнул ворону - она раскрывала клюв, закидывала голову. Птица очень старалась заговорить, но смогла выговорить лишь:

- Пи... пи... при...

- Так приветствует нас это чучело?! - изображал ярость барон. - Первым делом выпила, а теперь - пи-пи?

Какой разразился хохот! Курочки так раскудахтались, что казалось - и они захлебываются хохотом. Дрова в камине и те вдруг лопнули разом - словно от смеха. Тут кто-то сказал:

- Ничего смешного!

Вмиг стало тихо, все ошеломленно и жадно искали глазами сказавшего. Наконец его увидели на балке, что под сводом зала соединяла колонны. Это был любимый хозяйский павлин Пассик, изумительно красивый, гордый и говорящий.

- Она - такая же говорящая птица, как я, а это необыкновенно! произнес Пассик и закончил без страха, хотя и с некоторым трепетом: - Смешон тот, кто смеется над необыкновенным!

- Ах так, - сказал барон, прищуриваясь. - Посмеемся и дальше! - он громко обратился к гостям: - Все знают про ворону в павлиньих перьях. Поглядим на павлина в вороньих!

Бедную ворону ощипали, а ее перьями утыкали схваченного Пассика. То-то потеха для гостей и слуг!

Продолжая насмешки, сборище принялось за еду и питье, слуги подносили новые яства. Досталась и бродяжке его миска похлебки. Ему позволили расположиться на соломе в углу, вместе с охотничьими собаками. Но на ощипанную ворону псы злобно зарычали. Они, наверно, разорвали бы ее, если б Пассик не помог ей скрыться с их глаз.

Птицы добрались до кухни. Там павлин участливо подставил вороне крыло, и она, по его совету, влезла в горшок со свиным нутряным салом. Сало покрыло ее толстым слоем и защитило от холода. Затем Пассик открыл запертую на засов клетку с молодыми фазанами. Их недавно поймали и теперь откармливали засахаренными каштанами и грецкими орехами к праздничному столу, но фазаны, к счастью, еще не успели разжиреть и не разучились летать. Павлин перекинулся с ними парой слов, и они усадили ворону в лукошко из-под яиц.

Когда слуги с кушаньями в суматохе распахнули дверь, птицы вылетели на открытую галерею: они держали клювами ореховый прут, а на нем висело лукошко с вороной. От неожиданного хлопанья крыльев одна служанка уронила на пол телячью отбивную; другие слуги разинули рты, глядя вслед стае, и девушка сумела незаметно поднять отбивную и положить опять на тарелку.

Птицы достигли Темнющего Леса до наступления ночи. Они уселись на поляне у Камышового Озера, а передохнув, прилетели к дуплу старшего духа поприветствовать его. Старуха благосклонно им кивнула, а кобчик так и вытягивал шею из гнезда в ее космах, с вожделением разглядывая фазанов.

Довольно покуривая трубку, Флик дер Флит велел отнести ворону в теплое дупло старого ясеня, а на ее больное горло наложить повязку из сухого мха и паутины. Пассику предложили дупло липы.

- Ни в коем случае! - отказался павлин. - В дуплах пахнет летучими мышами! - и выбрал толстый платан с множеством больших извилистых ветвей, который красовался на краю поляны.

- Экий капризник! - благодушно усмехнулся Флик. - Так и быть, придется нам и его, и остальных беглецов взять под покровительство. Верно я говорю, прекрасная Адельхайд? И что думаешь ты, Виллибальд, мой добрый толстяк?

Духи согласились, ответив вкрадчивым шорохом камыша и трогательным писком утенка.

Когда утром на поляне появились люди барона, уже обшарившие четверть леса, их ждала в самый раз поспевшая снедь. Над костром румянился кабан, подвешенный к крепкой перекладине, которой послужило молодое деревце. На вертелах из ивовых прутьев красовалась разнообразная дичь. Уставшие слуги здорово проголодались и, конечно, не раздумывая накинулись на еду...

А тут от ручья так свежо и заманчиво повеяло! Насытившись, люди побежали к нему, легли на берег, склонили головы и стали с превеликим удовольствием пить прохладную воду. При этом одни говорили - она, словно березовый сок, а другие утверждали - смородиновый. На слуг напал сон, и все сладко захрапели на берегу.

В это время на поляну выбежал маленький слуга. Он не поспевал за другими на коротеньких ножках и, выбиваясь из сил, падал на землю, чтобы, переведя дух, спешить дальше. Увидев остатки пира, он сунул в рот всего по кусочку. В горле у него пересохло, но ведь он давно привык есть всухомятку. Как его ни тянуло к ручью, коротыш, терпя жажду, поспешил осмотреть кусты и деревья по краям поляны.

Прямо перед ним на низкорастущей ветви платана сидел павлин. Не привыкший ночевать под открытым небом, он всю ночь промучился от холода без сна и теперь задремал на утреннем солнышке. Слуга влез на дерево и схватил его: