Читаем без скачивания Тракт. Дивье дитя - Максим Далин

– Кто! Чай, машина и играет.

– Машина…

– Точно. А то – и человечий голос из трубы: только кружочек вставь и покрути. Да тяжелый такой – страсть.

– Кружочек тяжелый?

– Голос тяжелый, паря. Не душевный.

– А музыка душевная?

Влас задумался.

– Да нет… Правду сказать, и музыка не то, чтоб очень душевная.

– А зачем недушевную-то слушать?

– Так он, Силыч, и машину-то еще не купил…

Прохожий рассмеялся. Влас усмехнулся тоже и принялся чиркать спичкой, чтобы закурить цигарку.

– Вот Силыч-то и говорит. Людям, говорит, нужна умственность и для души тоже… Вот старатели, те душевно поют. Аж слеза прошибет иной раз. Все о жизни своей, о разнесчастной…

– Почему – о разнесчастной?

– А какая у них жизнь? – оживился Влас. – В холоде, да в голоде, да в мокрети – роют-роют, как кроты, да в воде-то по колено, да в ямах этих ихних… Тыщу пуд песка выворотят – на ноготок золота намоют. Да и то – фарт, слышь, надобен, а без фарта что ж… Вот подфартит которому – он сей момент в Прогонную, в лавку да в кабак. Себе одежу справит, бабе – одежу, конфект-пряников, а до винища дорвется – и спустит все до нитки. Пропьет последнее – и на прииск в рванине…

– Так, стало быть, не золото им нужно, а водка?

Влас рассмеялся и закашлялся.

– Скажешь еще! Золото всем надо. Золото – оно что ж… Как же. А водка – она сама по себе.

– И тебе нужно золото?

Влас фыркнул так, что обернулся чалый жеребчик.

– А кому не нужно? Ты, паря, даешь. Коли бы у меня да золото было, я б развернулся. Разве я бы тут стал бы? Я б всем показал кузькину мать…

– Что ж на прииск не идешь?

– Дурак я на прииск идти. Фарт не знай, будет ли, нет ли – а разбой да поножовщина округ золота завсегда ходит. Зарежут за грош – и поминай, как звали. Самые они непутящие люди, да и отчаянные. Нет уж. Не в чилиндре хожу, да зато кусок хлеба верный и никто на меня и на добришко мое не польстится… Да и где нарыть сколько надоть – ты ж ведь в контору отдай, а контора-то себе на уме. Пронюхают, что золотом-то пахнет – мигом участок-то в казну, а ты ступай себе… А коли потаишь от казны-то – перекупщик заживо шкуру сдерет. Вот и останется все то же солнышко – грошик с орлом…

– А тебе сколько надо?

Было это так сказано, что у Власа екнуло сердце. Будто даже померещилось, что прохожий парень, как в старательских россказнях, сейчас раскроет свой чудной чемоданчик – а там все самородки – да и скажет: «Бери, мол, Влас, за добрую твою душу и жизнь безгрешную».

Морок был так силен, что Влас кашлянул и пробормотал:

– Ты, все ж, на телегу сел бы… Чего даром ноги-то утруждать…

Парень усмехнулся.

– Да ведь устали кони, а я не устал. Сколько золота-то надо тебе?

Да нет, просто любопытствует он. Вот же примерещится – Влас ухмыльнулся собственной глупости.

– Сколько. Мельонт. Золота пуд да еще тыщу деньгами.

– А что делать с ним будешь? – сказал парень не по делу серьезно.

– Что делать… Ужо найду что.

– Секрет, что ли?

– Зачем секрет… А только… Что делать… Было бы золото, а что делать, ужо сыщется. Загуляю тогда, паря. Барином жить стану, рысаков заведу, самых наилучших, коляску на резинах… Дом в три этажа построю… Завод там, али контору какую…

– Зачем – контору?

– Ай, как зачем? Так ведь… чай, любой барин этак… Чтоб работали на него, стало быть… чтоб денежки текли…

– Зачем – текли? Пуд золота – мало?

– От же глушь-то еловая! – Влас ухмыльнулся и сплюнул. – Чай, деньги-то – вода. Враз утекут – и не знай, как звали. Тут по-умственному надоть. Не все трать, а с расчетцем…

– Стало быть, золото нужно тебе, чтоб другие тебе золото добывали?

– И то. По-людски-то и завсегда так: кому свезло, тому, значит, свезло. А кому не свезло – тот хребет ломит на везучего-то…

– А…

– А чего ты хотел? – вялое согласие парня отчего-то Власа раззадорило. – Чего ж – пуд золота найди и в монастырь спасаться ступай? А денежки дуракам-пьяницам отдай, свои кровные-то? Нет, ты скажи, так что ли?

– Не ведаю, – ответил парень равнодушно и потянулся.

– Ишь ты, какой праведник нашелся! – разошелся Влас. – Не иначе дед Вакулич – всякого научить готов, как жить-то по-божьему, а сам, чай, своего не упустит! Ни старому, ни малому житья не даст – ажно и в ските его харахтеру не выдержали! Так, что ли, по-твоему-то следует?

– Не ведаю я, – ответил парень по-прежнему беззлобно и лениво. – И сам я не праведник, и не видал праведников-то, где знать-то мне…

– Ишь тихоня, – не мог успокоиться Влас. – Со всем согласный, а в мыслях у себя, чай, всякую каверзу думаешь! Знаю я этаких-то, насквозь вижу…

– Слабенько видишь, – сказал парень весело. – Я уж забыл, о чем говорил с тобой, а ты все ту ж дугу гнешь. А что я в мыслях думаю, скажу, пожалуй. Вон, впереди, никак, огонечки? Чай, Прогонная…

Влас присмотрелся. Глаза у парня, похоже, были острее, чем у него, но и он разглядел в тумане помаргивающие огоньки. Ворчать сразу перехотелось.

– Ишь, глазастый-то, – сказал Влас обрадовано. – И точно: никак, окошки в кабаке у Силыча светятся. Гляди-ка, и не заметили, как уж приехали. Хорошо вышло-то!

– Хорошо, – отозвался парень. – Ни разбойников не повстречали, ни конокрадов – зря, чай, лес глазами-то стриг, а, Влас?

– Ишь ты, – удивился Влас. – А когда это я тебе имя-то называл?

– А ты и не называл. Ты, по дороге едучи, сам с собой разговаривал. Пропадет, мол, Влас, твоя головушка… А, не так?

– Уши-то у тебя, паря, как у совы… Чай, за версту слышишь, – сказал Влас с легкой завистью. – Мне б такие… Да тебя-то как кличут? Не добро, когда ты мое имя уж знаешь, а я твое – нет.

– Егором звали, – сказал парень. – Егорка Марин, если знать желаешь.

Влас чуть не поперхнулся, услыхавши. Но тут же сообразил, что это опять действует на него лесной морок. Мало ли Мариных-то в окрестных краях? Уж верно, не один десяток…

– Ну ладно, Егорка, – пробормотал он смущенно. – Чай, приехали уже…

Темная громада Силычева дома выступала из тумана, светясь окнами. Уже можно было различить даже смутные очертания колодца и коновязи.

– Точно, что приехали, – сказал Егорка и почему-то вздохнул.

Не по-деревенски большой дом Устина Силыча стоял на самом тракте, на бойком месте. Всяк, кто шел или ехал с запада, из уездного города или еще дальше, первым делом видел именно его – двухэтажный дом, крытый железом, где в первом этаже помещались лавка и трактир, да в дальних комнатах жил сам Устин Силыч с женой и сыном, а во втором – сдавались комнаты для проезжающих. В трактире едва ли не целую ночь горел свет; заведение это считалось между местными жителями и самым веселым, и самым буйным в окрестностях.