Читаем без скачивания Криминальная фантастика (сборник) - Ила Опалова

И сейчас он, приговоренный к казни, должен за все это отвечать. Отвечать за Бога.

Преступник вздрогнул: за ним пришли. Он почувствовал, как ноги его стали ватными.

Приговоренный увидел то, что увидели миллионы зрителей: посередине зала находилась прозрачная узкая, но высокая кабинка, под куполом которой на тонкой жердочке величаво сидел белый голубь.

Левая стена зала была стеклянная, за ней толпились люди с фото- и кинокамерами.

«Как в цирке», — с душащей его злобой подумал преступник, ему захотелось упасть на пол и забиться в истерике.

А за стеклом стены не слышно для приговоренного продолжался разговор, свидетелями которого были миллионы телезрителей.

— Господин Дионов, — журналист, с аффектированным выражением ужаса на подвижном лице, чуть наклонился к ученому, — Вы хотите «угостить» зрителей кровавой сценой? Или это особая казнь? В чем ее примечательность?

— Если под словом «казнь» понимать отделение души от тела, то именно это и произойдет, — стал с удовольствием объяснять ученый, — Но казни-убийства не будет. В тело преступника, освобожденного от его энергетического ядра, так сказать, черной души, войдет новая — безгрешная — голубиная, то есть энергетическое ядро того голубя.

И ученый быстрым жестом показал на белоснежную птицу, сидящую в прозрачной кабинке.

— А куда вы отправите преступную душу?

— В тело птицы.

— Но… вы не боитесь за голубя?

— Эта птица настолько добра и безобидна, что душа преступника очистится и избавится от своих пороков. Мы переселяли души овец в волчьи оболочки. Результаты поразительные: хищники стали неузнаваемы. Они дружелюбны и послушны.

— А что вы скажете об овцах?

— Так у них же нет волчьих зубов, поэтому их злой нрав не опасен. Кстати, лишенные клыков, они через короткое время перестают быть агрессивными. И надо заметить, эти овцы более умны, чем их обычные собратья.

— Таким образом, больше нет проблемы смертной казни? Все эти споры: казнить или не казнить — потеряли смысл?

- Конечно! — радостно закивал ученый. — Своим изобретением мы уничтожаем смертную казнь. И не только сохраняем преступникам жизнь (а ведь они тоже люди!), но меняем коренным образом их преступную природу.

Красавец-голубь белого цвета сидел на карнизе и, склонив вбок голову, внимательно смотрел вниз, где сновали люди. Воздух был жирный от зноя и пыли. Птица взглядом выхватила из людского потока нарядно одетую женщину, везущую в коляске малыша. Вот она остановилась у газетного киоска и, выбрав журнал, села на скамью, целиком уйдя в рассматривание ярких картинок.

«Наверное, моду изучает. Вот дура, хоть бы коляску поставила в тень… Ребенок у нее изжарится», — думал голубь, с интересом наблюдая, как малыш, похныкивая, старается освободиться от мешающей ему простынки. Вот простынка сползла, открыв голенькие ножки ребенка. Расправив крылья, голубь спланировал на крышу киоска.

Беззубый рот малыша обиженно кривился, голубые глаза наливались слезами, кожа была нежная, розовая…

Белая птица тихо опустилась на край коляски. Острым клювом она прицелилась в голубой глаз.

В психиатрической лечебнице, в крохотной служебной столовой, сверкающей металлической чистотой, пили горячий кофе два санитара: подвижный, спортивного сложения парень и грузный, с мертвеющим взглядом, мужчина.

— А этот шизик из тринадцатой палаты, правда, ученый? — спросил молодой санитар и тут же перевел любопытствующий взгляд на пышные, поблескивающие сахарными боками булочки, горкой лежащие в молочной белизны вазе.

— Ага, ученый… профессор… — неспешно прожевывая, кивнул коротко остриженный, широкий, как медведь, его старший товарищ. — Представляешь, пытался сломать изобретенную им самим машину! За этим делом его и поймали…

— А он точно тронулся?

— Стопудово! Целыми днями с Богом разговаривает, прощения просит… «Осквернил», — говорит…

— Интересно, что ему Бог отвечает? — рассмеялся молодой коллега, с удовольствием втягивая сочный запах свежей сдобы и хорошего кофе. — А машина-то, которую он ломал, работает?

- Говорят, работает… Тут главное — все отладить, а потом не остановишь…

Одиночество Фантастический рассказ

Мать вошла, держа в руках пластиковый пакет с каким-то растением.

— Представляешь, кто-то выбросил такого красавца, — с удивлением объяснила она дочери. — Ты посмотри, какие листочки у него забавные… Как ладошки. Атласные… А может, его потеряли?

Дочка вздохнула: мама опять говорит глупость.

— Это ж не иголка, чтобы терять! Выбросили, кому он нужен? Посмотри, сколько экзотических диковинок сейчас в цветочных магазинах! Цветут! А этот, наверняка, не цветет. Где ты его нашла?

— Около мусорного бачка.

— Ты бы еще в мусорный бачок залезла! Ладно, мама, я уезжаю.

— Что? Что ты сказала? — женщина оторвала взгляд от растения и с недоумением воззрилась на дочь.

— Уезжаю я, мама! — с легким раздражением повторила девушка. — Меня Марк забирает в другой город. Мы там будем жить.

— Как там? — засуетилась женщина. — Что ж ты раньше не сказала? А я как?..

— Мама, я выросла, и у меня своя жизнь… Все. Вещи я сложила. Пока!

Она чмокнула мать в щеку, подхватила сумку, которую женщина сначала не заметила.

— Муська, пока! — махнула девушка кошке. — Мам, я буду звонить! — и вышла.

Женщина подошла к окну, прижалась лбом к прохладному стеклу. Вот во дворе появилась ее дочь, гибкая, легкая, с причудливо завязанным узлом пышных кудрей, ее дорогая, ненаглядная Оксаночка. Она остановилась перед серебристой машиной, закинула сумку в багажник, потом подняла глаза к окну, сияюще улыбнулась, помахала рукой и умчалась.

Женщина опустилась на стул. Как же она будет жить теперь? Одна…

Осторожно мурлыкнула кошка. Женщина очнулась. Кошка, не мигая, смотрела на хозяйку желтыми глазами. Уже истаял сверкающей глыбой день, и в дом, как темная вода, просочились сумерки.

— Пойдем, Муська, я тебя накормлю, я тебе тут утром рыбки купила. А потом найденыша пересадим в горшок… Как же мы одни-то жить будем?.. А? Ладно, Мусенька, не тоскуй… Знаешь, некоторые люди живут без ноги. Или без руки. И ничего — привыкают… — продолжала хозяйка разговаривать, глядя, как кошка ест рыбу. — Может и мне поесть? Я, вроде, ничего не ела…

Дочь вернулась через три года. Матери дома не оказалось, и она с облегчением вздохнула: объяснения откладываются на потом. В квартире все было по — прежнему, только в изголовье тахты возвышалось растение с пятипаловыми листьями. На одной из веток, как цветок, красовался пышный бант, с которым когда — то Оксана ходила в школу.