Читаем без скачивания Женщины Цезаря - Колин Маккалоу

Управляющий открыл им дверь, выходящую на узкую улицу Палатина. Сервилия быстро направилась в сторону Форума, сын старался не отставать от нее.

— Куда мы идем? — спросил он, все еще нервничая, потому что мать отвлекла его от конспектирования Фукидида.

— В дом Аврелии.

Он по-прежнему был занят оставленной работой, мысленно прикидывая, как выразить огромный объем информации одним предложением. И день сегодня выдался таким жарким! Если бы не это, его сердце радостно забилось бы при известии о цели их пути. Но сегодня он застонал:

— О, только не в эти трущобы!

— Именно туда.

— Это так далеко! Такое мрачное место!

— Место, может быть, и мрачное, сын мой, но у хозяйки безупречные связи. Там будут все. — Она помолчала, взглянула на сына, не поворачивая головы. — Все, Брут, все.

На это он ничего не ответил.

Двое слуг шли впереди, освобождая им дорогу. Сервилия почти бегом спустилась с лестницы Кольчужников и погрузилась в сутолоку Римского Форума, где так любят собираться римляне — слушать, наблюдать, прогуливаться… да просто ради того, чтобы побыть среди сильных мира сего. Ни Сенат, ни комиции сегодня не устраивали собраний, и у судов был короткий перерыв, но тем не менее кое-кто из великих оказался на Форуме. Они выделялись из толпы благодаря пучкам прутьев, которые ликторы держали на уровне плеч, чтобы продемонстрировать их империй.

— Дорога все время в гору, мама! Ты можешь идти помедленнее? — попросил, задыхаясь, Брут, поспешая за матерью, которая быстро шагала по кливусу Орбия, с дальней стороны Форума. Пот ручьями катил с него.

— Если бы ты больше времени уделял физическим упражнениям, ты бы не жаловался, — равнодушно отозвалась Сервилия.

Тошнотворные запахи ударили в нос Бруту, когда они достигли высоких многоквартирных домов Субуры, заслонявших свет солнца. По обшарпанным стенам ползла слизь. Темная липкая жижа текла в сточных канавах и проваливалась в решетки. Мать и сын проходили мимо бесчисленных крохотных лавчонок. По крайней мере, отбрасываемая этими жалкими строениями тень хоть как-то спасала от жары. Но все же Субура представляла собой тот лик Рима, без которого молодой Брут запросто мог обойтись.

Наконец они подошли к довольно благопристойной двери из мореного дуба с гравировкой под филенку. На двери висело до блеска отполированное медное кольцо в виде головы льва с раскрытой пастью. Один из сопровождавших Сервилию слуг энергично постучал, и дверь тотчас же открылась. На пороге появился старый, довольно полный грек-вольноотпущенник. Он низко поклонился, приглашая их войти.

Конечно, они попали на собрание женщин. Если бы Брут уже достиг того возраста, когда можно надевать простую белую toga virilis, ему не разрешили бы присутствовать здесь. Эта мысль вызвала у него панику. Мать просто обязана добиться своей цели! Ему необходимо продолжать видеть свою дорогую любовь и после декабря, когда ему исполнится шестнадцать. Ничем не выдав своих чувств, он отошел от Сервилии, как только началась церемония приветствий, и устроился в углу этой шумной комнаты, стараясь слиться с ее скромным декором.

— Ave, Брут, — послышался нежный, с легкой хрипотцой голосок. — Привет!

Он повернул голову, слегка опустил взгляд — и почувствовал, как его сердце упало.

— Ave, Юлия.

— Иди сюда, сядь со мной, — приказала внучка хозяйки дома, ведя гостя к двум низким стульям, что стояли в другом углу комнаты.

Она уселась грациозно и спокойно, как устраивается в гнезде лебедь. А он неуклюже пытался последовать ее примеру.

Ей всего восемь лет. «Как можно уже в таком возрасте быть такой красивой?» — удивлялся пораженный Брут, который хорошо знал девочку, потому что его мать была близкой подругой ее бабушки. Беленькая, как снег, острый подбородок, скулы выдаются. Нежно-розовые губы, восхитительные, как клубника, пара распахнутых голубых глаз, которые с живым интересом смотрят на все, что ее окружает. Если Брут пустился в лирику, то это из-за нее, которую он любит уже много лет! Он даже не понимал, что это любовь, пока совсем недавно она не посмотрела на него с особенно нежной улыбкой. В тот же миг он нашел слово для обозначения своего чувства. Любовь. Осознание этого факта оглушило его, точно удар грома.

В тот же вечер Брут явился к своей матери и сообщил ей, что хочет жениться на Юлии, когда она вырастет.

Сервилия с удивлением посмотрела на сына.

— Дорогой мой Брут, ведь она же еще ребенок! Тебе придется ждать ее лет девять-десять.

— Ее могут с кем-нибудь обручить задолго до того, как она достигнет брачного возраста! — с болью воскликнул юный Брут. — Пожалуйста, мама, как только ее отец вернется, попроси для меня ее руки!

— Но ведь ты можешь и передумать.

— Никогда, никогда!

— У нее совсем небольшое приданое.

— Зато ее происхождение должно тебя устраивать!

— Да, это верно.

Взгляд черных глаз, который умел быть таким жестким, с нежностью остановился на сыне. Сервилия оценила силу последнего аргумента. Она немного подумала и кивнула.

— Очень хорошо, Брут. Когда ее отец следующий раз окажется в Риме, я попрошу руки Юлии. Тебе не обязательно жениться на богатой, но весьма существенно, чтобы происхождение твоей супруги было не ниже твоего. А Юлия из рода Юлиев — идеальный вариант. Особенно эта Юлия. Патрицианка с обеих сторон.

И они решили ждать, когда отец Юлии вернется по окончании службы. Сейчас он был квестором в Дальней Испании. Квестор — самая младшая, но тоже важная должность магистратуры. Сервилия знала, что отец Юлии отлично выполняет свои обязанности. Странно, что она никогда не встречалась с ним, особенно если учесть, что истинных аристократов в Риме не так-то много. Конечно, Сервилия была аристократкой, и отец Юлии — тоже. Но среди женщин ходил слух, что в своем круге Цезарь является чем-то вроде изгоя. Он всегда слишком занят и не принимает участия в светских развлечениях, чем занимаются большинство ему подобных, когда приезжают в Рим. Если бы они уже были знакомы с Цезарем, Сервилии было бы куда проще просить у него руки его дочери для своего сына. Впрочем, Сервилия не сомневалась в согласии. Брут — идеальный жених, даже в глазах представителя рода Юлиев.

Конечно, приемная Аврелии не могла сравниться с атрием на Палатине, но все же она была достаточно просторной и могла вместить с дюжину женщин. Окна с открытыми ставнями выходили на довольно приличный сад, выращенный благодаря стараниям Гая Матия — старого жильца Аврелии, занимавшего другую квартиру первого этажа. Он разыскал розы, которые могли цвести в тени, и уговорил жильцов посадить виноград, который поднимался на высоту двенадцатого этажа, цепляясь за стены и балконы. Матий подстриг кусты, придав им форму шаров, и придумал хитрое приспособление для подачи воды в небольшой мраморный бассейн. Фонтан бил из распахнутой пасти дельфина с раздвоенным хвостом.

Стены приемной были окрашены в красный цвет, пол плохонькой террасы отполирован до красновато-розового блеска; раскрашенный потолок имел вид полуденного неба, покрытого облаками. А ведь Аврелия могла бы позволить себе и недорогую позолоту… «Конечно, эти комнаты — не резиденция одного из могущественных римских богачей, но вполне подходящее обиталище для молодого сенатора», — подумал Брут, наблюдая за Юлией и женщинами. Юлия поймала его взгляд, и он не отвел глаз.

Его мать уселась на ложе рядом с Аврелией, где имела возможность продемонстрировать себя с выгодной стороны, несмотря на то обстоятельство, что сама хозяйка дома в свои пятьдесят пять все еще считалась одной из самых красивых женщин Рима. Аврелия была стройна, изящна. Особенно выигрывала ее внешность, когда Аврелия сидела спокойно. В этих случаях оставалась незаметной излишняя резкость ее движений. Ни единой седой нити не мелькало в ее каштановых волосах, кожа — гладкая, бархатистая. Именно она рекомендовала Сервилии школу для Брута, потому что Аврелия являлась главной наперсницей Сервилии.

И Брут погрузился в мысли о школе — типично для ума, склонного к блужданию. Мать не хотела отправлять его туда, боясь, что ее ненаглядный мальчик окажется в окружении детей ниже его по положению и состоянию. Она беспокоилась, что над его усердием начнут смеяться. Лучше, если у Брута будет домашний наставник. Но отчим мальчика настоял на том, чтобы единственный сын получил стимул, заставляющий его соревноваться в знаниях с другими учениками. Это будет полезно. Кроме того, у Брута появятся товарищи для детских игр. Так высказался Силан. Он не столько ревновал к тому, что Брут занимал главное место в сердце Сервилии, сколько беспокоился о том, чтобы пасынок, по крайней мере, умел общаться с самыми разными людьми. Это пригодится юному Бруту, когда тот вырастет. Естественно, Аврелия рекомендовала совершенно исключительную школу, но педагоги, к сожалению, обладали слишком независимым складом ума, который позволял им принимать одаренных мальчиков из менее изысканного общества, чем круг, достойный Марка Юния Брута. А что уж говорить о нескольких девочках, которые также были признаны достаточно талантливыми!