Читаем без скачивания Вчера была у Димы - Татьяна Пушкарева

Говорил о том, что во многих её стихах встречается поразительная поэтическая глухота. Как он выразился «глухота табуретки». Приводил в пример строки из «Поэмы без героя»:

Все вы мной любоваться могли бы,Когда в брюхе летучей рыбы,Я от злой погони спасласьИ над Ладогой и над лесом,Словно та одержимая бесом,Как на Брокен ночной неслась.

«Кто бы мог любоваться», – вопрошал Дима, – «Чем? И это брюхо рыбы и погоня. Какая погоня?» Впрочем, о погоне оговаривался, что нужно уточнить факты, может быть там было какое-то преследование истребителями. Но если не было… – просто смешно. И Брокен этот… Какая в этой строфе выспренность, нелепость.

Но читал и другие куски из поэмы, которыми восхищался. Их, по его определению, не хрустальностью даже, а стеклянностью, пронзительной пластикой. Отмечал вот эту строфу:

Мой редактор был недоволен,Клялся мне, что занят и болен,Засекретил свой телефон…Как же можно! три темы сразу!Прочитав последнюю фразу,Не понять, кто в кого влюблен.

И далее:

Но была для меня та тема,Как раздавленная хризантемаНа полу, когда гроб несут. комментарий Димы: отличная картинка; при его любви к цветам – очень понятный комментарийМежду помнить и вспомнить, други,Расстояние, как от ЛугиДо страны атласных баут.Бес попутал в укладке рыться…Ну, а все же может случиться,Что во всем виновата я.Я – тишайшая, я – простая, —«Подорожник», «Белая Стая». Дима: гениально – вплести названия сборников!Оправдаться? Но как, друзья!?Так и знай: обвинят в плагиате…Разве я других виноватей?..Правда, это в последний раз…Я согласна на неудачуИ смущенье свое не прячуПод укромный противогаз.

Это Дима читал уже по книжке, за которой стремительно метнулся из кухни в комнату. Пили чай. Дима зачитывал стихи разных лет. Жаловался, что у него нет хорошего сборника стихов Ахматовой, чтобы там были поздние стихи. Отмечал такую особенность в стихах Анны Андреевны: первая строфа или несколько строк во многих стихотворениях очень сильные, видно, что они «приходили», а остальная часть стиха дописывалась и вымучивалась. «Лучше бы она их составляла из этих сильных строф. Ну и что, что они были бы о разном?»

Рассказывал о чувстве своего глубинного родства с Ахматовой. Об одном своём телефонном разговоре с питерским другом, в котором Дима полушутя высказал мысль о том, что в него переселилась душа Анны Андреевны, ведь он родился уже после её смерти. Спустя два года всего лишь.

Уже в шутку говорил о том, что поскандалить, видно, Анна Андреевна умела. Запятая в стихотворении «А, ты думал я тоже такая» придаёт совершенно иную интонацию. Раньше не замечал ни он, ни я такой интонации, этой запятой. Но получается, действительно, очень скандально по тону, если читать это отдельное торжествующе-презрительное «Ааааааааа».

Порадовал Диму финал стихотворения, строка: «А что теперь». Сюда же мы припомнили «Он любил три вещи на свете», которые заканчиваются тоже таким многозначительно-недобрым замечанием «А я была его женой».

Также строгость интонации, некоторый даже грубый обрыв предыдущей речи собеседника в стихотворении «Не в лесу мы, довольно аукать».

Впрочем, это было уже скорее веселье и фанфаронство, а не глубокий анализ. Но у Димы, конечно, потрясающее чувство интонации стиха, его строения. И мне было интересно послушать, как он читает Ахматову – он же отлично умеет читать стихи. Я бы сказала, гениально.

25.06.2009

На прошлой неделе в пятницу ездили к Диме вместе с Аристархом. У Димы поломался компьютер, а Арик1 же у нас компьютерный гений – без всякой иронии, так и есть. Ехали после работы, поскольку откладывать до субботы было невозможно, компьютер у нас у всех – рабочий инструмент, а у Димы его не было уже два дня. За тестированием проблем, переустановкой операционной системы, переноса всех данных со старого винта, в котором нагнулась файловая система, провозились до утра. Ужасно все устали, были уже нездорово весёлые. И в пять часов, на рассвете, перед нашим уходом Дима сказал: «Считайте, что это была новогодняя ночь». И впрямь было в этой ночи и особенно в последующем дне, когда мы-таки проснулись часам к 12, что-то праздничное и радостное.

Меня во всём этом порадовало, что Дима и Арик познакомились, в целом понравились друг другу, хотя оба люди непредсказуемые и сложные. Я всё боялась, когда мы ехали, что в каком-нибудь месте у кого-то из них откажет чувство юмора иль ещё чего. К счастью, оба они были в хороших своих периодах. Много говорили, Арик просвещал нас «тупых гуманитариев», как мы сами же себя и рекомендовали.

Гоняли чаи (на самом деле Дима и Арик – кофе), съели все воденниковские котлеты (впрочем, специально купленные к нашими приезду, хотя я и не ем котлет, поэтому на мою долю достались помидоры, персики и полбанки сгущёнки).

Кстати, о сгущёнке. О ней надо рассказать отдельно. Дима старается не есть после шести часов вечера. Говорит – диета. Когда я в первый раз это услышала, то, конечно же, спросила, что за диета, зачем. То он томно и капризно, и именно тем тоном, какой нельзя воспринимать серьёзно, сказал: «Танечка, но я же звезда». В общем, не ест человек и не ест, кто я такая, чтобы быть против этого. Но есть у Димы слабость к сгущёнке. И съесть он её может много. Чтобы хоть как-то избегать этого, Дима подгадывает покупку соблазнительной баночки к моему приходу. Мы съедаем банку сгущёнки пополам и всегда дружно выражаем недоумение по поводу людей, которые не едят сгущёнки, едят её с чем-то (хлебом там или кладут в чай). Более того, Дима рассказывал о своих знакомых, которые удивлялись, что он вот так поглощает сгущённое молоко. Их мы тоже подвергаем всяческим словесным гонениям и так слегка утешаем свою совесть, которая с каким-то беспокойством относится к этим пиршествам. Видать, шевелятся какие-то библейские предания про то, что обжорство – это тоже грех. Иначе с чего мы так дружно уговариваем друг друга, выбирая из креманок ложками свои полбанки, что нет в этом ничего ни странного, ни предосудительного, ни вредного.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

муж автора, Аристарх Загородников