Читаем без скачивания Хрономот - Максим Бодэ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это был молодой парень, на вид я ему мог дать лет двадцать пять — тридцать. Первое, что мне бросилось в глаза в его внешности — огромная пушистая копна кудрявых волос, прямо как у Джима Моррисона на старых фотографиях. В руке у парня был пистолет. Ствол смотрел в землю, однако сейчас вид оружия был мне неприятен как никогда. Не хотелось снова уворачиваться от пуль.
— Иглы со снотворным, — пояснил кудрявый, перехватив мой настороженный взгляд и с этими словами направился ко второму бандиту.
Тот в этот момент как раз тщетно пытался подняться с земли. Крепко, должно быть, я ему врезал — мужчина до сих пор не мог даже толком разогнуться. Увидев приближение кудрявого, он потянулся к бедру и выхватил пушку. Я мысленно выругался.
— Ты сгоришь в аду!
Но мой нежданный союзник оказался быстрее: раздался тихий свист, и в шею бандита вонзилась игла. Тот пронзительно взвизгнул, а потом обмяк и оставил попытки подняться.
— Хорошо ты их отделал, — улыбнулся кудрявый, поворачиваясь ко мне и протягивая мне руку, — меня зовут Фернандо Мигуэль. Лучше сразу просто Фер.
— Гильермо Ромеро, — ответил я, — Можно Гил.
А за несколько часов до всего этого…
***
У меня вспотели руки. Я ожидал этого — пот начинает течь минут за пятнадцать до выступления. Я достал из кармана салфетку и стал мять ее в ладонях, чувствуя всю бесполезность сего действа. Салфетка не промокала, а руки, казалось, становились все более горячими и влажными. «Спокойствие, Гил» — приказал я себе. Естественно, мне это ничуть не помогло.
Как я не старался убедить себя, что это выступление ничуть не отличается от предыдущих, я знал, что это не так. Раньше я пел и играл не небольших сценах, а порой и вовсе без сцены — на улице, с друзьями. Сейчас же я участвовал в серьезном и официальном мероприятии: севильский фестиваль гитары-фламенко проводится лишь раз в два года. Это, конечно, не конкурс, в котором целью участника является кубок или какой-то иной приз — здесь все решают симпатии зрителей. Да, симпатии…
— Гил, — окликнул меня Мартин, — что вначале: малагуэнья или твоя песня?
Малагуэнью мы с Мартином играли в дуэте. Мартин был отличным гитаристом, хотя начал играть относительно недавно. Возможно, мне не очень нравилось, как он держал ритм на скорости. Впрочем, в малагуэнье по нашему договору он играл первую партию. «У тебя еще ведь и сольный номер будет» — аргументировал он это обстоятельство, когда мы начинали репетировать и обсуждали, как распределить партии. Я согласился, и сейчас отнюдь не жалел об этом.
Мартин был моим старым другом, мы были знакомы со второго класса школы. Он был среднего роста и плотного телосложения. Сквозь его пухлые щеки с отчаянной волей к жизни пробивался темный пушок, сбривать его Мартин наотрез отказывался. У моего друга были темные волосы, которые он раньше отращивал и завязывал в хвост, недавно он постригся и сейчас постоянно убирал со лба длинные волосы — отказаться от шевелюры полностью он не захотел.
— Сперва малагуэнью, — ответил я после двухсекундного размышления. Песню лучше спеть в конце.
— Волнуешься? — спросил Мартин.
— Почти что нет, — соврал я, — нам ведь не в первой.
— Да уж, — нервно подтвердил мой друг, в который раз вставая и меряя шагами нашу клетку.
Мы сидели в набитой людьми репетиционной. Если быть точным, это была палатка. Для фестиваля на площади Испании — самой большой в Севилье — установили каркасную сцену, а к сцене пристроили тентовый домик, чтобы дать выступающим разыграться перед концертом.
Кроме нас в этом домике было еще человек двадцать — гитаристы, преимущественно одетые в традиционную одежду: строгие черные брюки в сочетании с расстегнутыми чуть ли не до пояса белыми сорочками и остроносыми ботинками на высоких каблуках. Многие марьячи для пущего антуража еще напомадили и зачесали назад волосы. Напомаженные ходили петухами, выпятив грудь и периодически поправляя ремни с гитарами, снисходительно поглядывали на более скромных товарищей вроде нас с Мартином. А мы с Мартином были одеты и вовсе не по регламенту: вместо черных брюк на нас были узкие чиносы, а нелепые ботинки мы вовсе заменили на удобные белые кроссовки.
Перкуссионисты, всегда настроенные либеральнее токаоров и кантаоров, поглядывали на нас с явной симпатией: они все были преимущественно в джинсах и футболках. Один из них, когда Мартин прошел мимо него, оторвался от своего перкусионного ящика и с добродушной улыбкой показал ему большой палец и пожелал удачи. Мартин лишь слабо улыбнулся: он нервничал и часто бросал косые взгляды на разряженных в разноцветные платья девушек, отрабатывавших движения булериаса и севильяны. Девушки тоже старались размяться перед предстоящим выступлением. Как же неудобно им, должно быть, танцевать в таких платьях в облипку. Впрочем, мне нравилось, что они были такие обтягивающие.
Мартин подошел к девушке в красном, Анике, нашей танцовщице. Мартин о чем-то заговорил с ней, обильно жестикулируя, а я снова сконцентрировался на своих руках. В такие минуты меня всегда спасают размышления. Я сконцентрировался и услышал, как сама собой задрожала басовая струна. Это, к слову, моя особенная способность: мои мысли более материальны, чем у большинства людей. Узнал бы об этом Мартин, наверное, счел бы меня за сумасшедшего. А может, как герой комиксов про супергероев, стал бы моим апостолом и продюсером в одном лице.
— Пора, — прошептал Мартин и похлопал меня по плечу, — наш выход.
— Что-то ты сегодня сонный, Гил, — участливо заметила Аника, — не засни на сцене. — А ты танцуй так, чтобы я не заснул, — шепнул я, вставая и плотоядно проводя рукой по ее платью сантиметров на десять пониже спины.
Втроем мы бодро вышли на сцену. Площадь встретила нас одобрительными возгласами и энергичными хлопками. Народу набралось прилично, стояла праздничная доброжелательная атмосфера. Нас здесь не знали, но ожидали от нас хорошей игры. Я ободряюще улыбнулся Мартину, и мы начали наш номер.
Мы не зря остановили свой выбор на малагуэнье. Несмотря на свою заводную ритмическую фактуру и эффектную мелодию, пьеса была
