Читаем без скачивания Конец лета - Розамунда Пилчер

Мы плавали в тот день, в воскресенье. Отец успел дописать сценарий в срок и повез его в Лос-Анджелес, и мы с Расти были предоставлены самим себе. С самого утра мы загорали, купались, собирали ракушки и играли со старой палкой, которую волны прибили к берегу. Но теперь вечерело и становилось прохладнее; я оделась, и мы с Расти сидели бок о бок и смотрели на серферов, а заходящее золотистое солнце слепило нам глаза.

Эти ребята целый день упражнялись в своем искусстве, но, казалось, совсем не устали. Стоя на коленях на своих досках, они сквозь прибрежные волны гребли туда, где поблескивала ровная зеленая гладь океана. Там они терпеливо ждали — застыв на линии горизонта, как стаи бакланов, — пока придет волна, которая затем должна была сформироваться, подняться и наконец разбиться о берег. Они выбирали волну, вставали и дожидались, пока она достигнет вершины и на гребне появится пена, а когда она обрушивалась с грохотом, тогда серферы устремлялись вместе с ней. Они скользили на ней — поэма равновесия вкупе с уверенностью молодости, — скользили на волне, пока она не разбивалась о песок, а затем как ни в чем не бывало сходили с доски, поднимали ее и направлялись обратно в море, ибо кредо серфера заключается в том, что в океане его всегда ждет другая волна, выше и лучше, что совершенству нет предела; и сейчас, когда солнце уже заходило, предвещая скорые сумерки, нельзя было терять ни мгновения.

Один парень особенно привлек мое внимание. Блондин с короткой стрижкой и бронзовым загаром, в узких шортах до колен, таких же ярко-синих, как и его доска. Он был великолепным серфером, отличался стилем и напором, и по сравнению с ним все остальные казались неуклюжими новичками. Я не сводила с него глаз, но теперь он, похоже, счел, что на сегодня достаточно, потому как прокатился на последней волне, мягко приземлился на берег, сошел с доски и, бросив долгий прощальный взгляд на розовеющее вечернее море, повернулся, подхватил доску и направился вверх по пляжу.

Я отвела глаза. Он прошел совсем рядом со мной к тому месту, где лежала стопка аккуратно сложенной одежды. Положив доску, он поднял полинявшую университетскую толстовку, которая лежала на самом верху, и принялся натягивать ее. Я снова посмотрела в его сторону, и, когда его лицо показалось из выреза горловины, наши глаза встретились. Я твердо выдержала этот взгляд.

На его лице отразилось удивление.

— Привет, — сказал он с улыбкой.

— Привет, — отозвалась я.

Он расправил толстовку на бедрах и спросил:

— Хочешь сигарету?

— Давай, — кивнула я.

Нагнувшись, он достал из кармана лежавших на песке штанов пачку «Лаки Страйк» и подошел ко мне. Протянул мне сигарету, взял себе другую и прикурил обе, а затем опустился рядом со мной на песок, вытянув ноги и опираясь на локти. Его ноги, шея и волосы были слегка припорошены песком. Голубоглазый, загорелый, ухоженный, он был олицетворением образцового студента американского университета.

— Ты сидела здесь весь день, — заметил он. — Когда не плавала.

— Я знаю.

— Почему к нам не присоединилась?

— У меня нет доски для серфинга.

— Так купи.

— Нет денег.

— Тогда одолжи.

— Мне не у кого.

Юноша нахмурился.

— Ты из Британии, так ведь?

— Да.

— Приехала к кому-то погостить?

— Нет, я здесь живу.

— В Риф-Пойнте?! — изумленно спросил он.

— Да, — я кивнула головой в ту сторону, где за изгибом песчаных дюн виднелся ряд полинявших обитых вагонкой бараков.

— Как так?

— Мы арендуем здесь дом.

— Кто — мы?

— Мой отец и я.

— И давно вы тут?

— С весны.

— Но вы же не останетесь на зиму.

Это была скорее констатация факта, нежели вопрос. Никто не оставался зимовать в Риф-Пойнте. Эти домики были просто-напросто не предназначены для того, чтобы выдерживать бури, дорога становилась непроходимой, телефонные провода обрывало и электричества тоже временами не было.

— Думаю, останемся. Если только не решим куда-нибудь съехать.

Он нахмурился.

— Вы что, хиппи какие-нибудь?

Зная, как я выгляжу, я не могла обидеться на него за то, что он задал подобный вопрос.

— Нет. Просто мой отец пишет киносценарии и разные вещи для телевидения. Но он ненавидит Лос-Анджелес и наотрез отказался там жить, поэтому… мы сняли этот домик.

Мой новый знакомый казался заинтригованным.

— А ты чем занимаешься?

Я взяла пригоршню грубого серого песка и пропустила его сквозь пальцы.

— Ничем особенным. Покупаю еду, выбрасываю мусор и выметаю песок из дома.

— Это твоя собака?

— Да.

— Как зовут?

— Расти.

— Расти. Эй, Расти, приятель!

Расти удостоил парня кивком, который сделал бы честь принцу крови, и вновь устремил взгляд на море. Чтобы как-то компенсировать такое отсутствие манер, я спросила:

— А ты из Санта-Барбары?

— Угу, — но юноша явно не испытывал желания говорить о себе. — И давно ты в Штатах? У тебя все еще ужаснейший британский акцент.

Я вежливо улыбнулась этой фразе, которую слышала уже не раз.

— С четырнадцати. То есть семь лет.

— В Калифорнии?

— Не только. Нью-Йорк. Чикаго. Сан-Франциско.

— Твой отец — американец?

— Нет. Ему просто здесь нравится. Изначально он приехал сюда потому, что писал роман, а потом права на экранизацию романа купила одна кинокомпания и отец отправился в Голливуд писать сценарий.

— Серьезно? Я слышал о нем? Как его зовут?

— Руфус Марш.

— Ты хочешь сказать, автор «Долгого утра»? — воскликнул он. Я кивнула. — Боже, да я прочел эту книгу от корки до корки, еще когда учился в средней школе! Все свои знания о сексе я почерпнул из нее!

Он посмотрел на меня с новым интересом, и я подумала: «Ну вот опять история повторяется». Парни всегда были со мной дружелюбными и милыми, но нисколько не заинтересованными — до тех пор, пока я не упоминала о «Долгом утре». Думаю, что это как-то связано с моей внешностью, потому что глаза у меня бледные, как шестипенсовые монеты, а ресницы совсем бесцветные, и лицо у меня не загорает, а сплошь покрывается сотнями гигантских веснушек. Кроме того, я слишком высокая для девушки, и скулы у меня ужасно выступают.

— Он, должно быть, крутой парень, — добавил мой новый знакомый.

Теперь у него на лице появилось озадаченное выражение, а в глазах ясно читались вопросы, которые он наверняка не станет задавать из вежливости.

Если ты дочь Руфуса Марша, то с какой такой стати ты сидишь на этом забытом богом берегу, в этом калифорнийском захолустье, в джинсах с заплатами и мужской рубашке, которую десятки лет назад следовало без сожалений отправить в мусорную корзину, и у тебя даже нет денег, чтобы купить себе доску для серфинга?