Читаем без скачивания Тюрем-тюремок - Сергей Булыга
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты мне траву носи, я покажу, какую. А дальше я сама умею. И клиентура уже есть, значит, всегда будут железно баксы, и самим на отъезд всегда хватит.
А он, тогда вахлак еще, спросил:
– Куда отъезд?
– А в вену, – Шапка говорит. – Только не в ту, что в Австрии, а просто в вену. Так! Лапу вытяни. Кулак сожми. Еще. Еще!
И закатила ему кубик. С того и повелось. Он ей траву носил, она ее варила. Клиентура была, отъезжали на славу. А после Серый вдруг заметил: товар стал пропадать! Вот утром есть, а к ночи уже нет. Он Шапке сказал, а она хоть бы хны. Тогда Серый смекнул – Шапка налево ходит – и стал ее пасти. Пас, пас…
И как-то раз перехватил ее в лесу и говорит:
– К-куда!
А Шапка:
– К бабушке. Вот, пирожок несу.
Серый принюхался… И точно! Пирожок намастырен! И он тогда…
Нет, виду не подал, а говорит:
– Ну что ж, иди, пенсионерам надо помогать.
А сам подумал: вот и хорошо, я вас сейчас обоих разом замочу! И побежал, и побежал, и побежал…
А к бабке прибежал – ему наколку дали, где искать, – и постучался, говорит:
– Бабуленька! Я твоя внучка. Товару принесла, открой!
А тихий, добрый голос отвечает:
– Дерни, милая, за веревочку, дверь и откроется.
Ну, он и дернул. И тогда…
Ка-ак полыхнет! Ка-ак долбанет! Его метров на десять отшвырнуло. Летел – орал. А лёг – и всё, готов.
И никакая это не бабка была, а автоответчик!
На третий день братва сошлась, закопали его, помянули честь по чести. А наезжать на Шапку не решились – у ней такая крыша оказалась, что ого! Так что на том всё и заглохло. Теперь только одно скажу: не дергай за веревочку, когда тебя попросят.
Серый козел
Жил-был у бабушки серенький козлик. Не, натуральный козел! Сто грамм выпьет – и пошел буянить: стол, стулья, шкаф перевернет, шторы порвет, обивку на диване зажует, окна побьет, дверь высадит. И поэтому бабка его никогда дома одного не оставляла, а за собой на веревке водила. А ходила она в лес, там клады искала. Нюх у нее был потрясный! На четыре метра в землю левым глазом, а правым и через свинец брала, такая была ушлая. Пока лукошко золота не наберет, домой не возвращается. Ну, на опушке, возле города, пустых бутылок сверху набросает, так и идет себе, никто ее не шмонает, не трогает.
Так это в городе. Но и в лесу у нее было тихо, волки к ней не совались, при ней же козел. А он такой: чуть что – по пять, по шесть братков за один раз на рога поднимал, вот они, волки, и не лезли. И еще они же, эти волки, бабке говорили: зря ты связалась с этим козлом, он лох, когда-нибудь тебя подставит, а мы б и без него тебя не тронули б, а брали б свой процент – и гуляй себе, рой. Вот так! И вроде б дело говорят… Но бабка за козла держалась. И то: он ей почти что даром обходился, только корми его, и все.
Э, кабы все! Так он, козел, еще и пил! И где он взял тогда сто грамм, и как это она тогда его не доглядела? Но взял, козел, и так неладно взял, так разошелся, разгуделся, что соседи сразу вызвали наряд, наряд пришел, устроил обыск, и как надыбал бабкино добро… Ну, золотишко, да! О, тут пошла раскрутка, и очные ставки, и выезд на место, и этот, следственный, как его там, эксперимент… И что и говорить, урыли бабку бы. Да тут вдруг волки за нее заступились, где надо, подмазали, где надо, засушили, и все пошло тип-топ: бабку сразу перевели в свидетели, а потом и вовсе в потерпевшие, мол де козел, мол, понуждение, ну и тэ пэ. И дали этому козлу десять лет по копытам и пять по рогам. Во загремел! А бабка навострилась в лес и стала на волков клады искать, за три процента, но не им, а ей, мало, конечно, больше обещали, но это все же лучше, чем на зоне срок мотать, вот бабка и была довольна… Покуда вчера не узнала, что это они, волки, ее козла тогда и напоили, они же и патруль вызвали, и понятыми при обыске были, наркоту и прочие улики подбрасывали. Ну разве это волки, а? Не, натурально серые козлы, тому козлу в полный комплект!
Была у зайки хаза лубяная
Была у зайки хаза лубяная, а у лисы ледяная. И вот пристала к нему рыжая: давай, давай меняться! Я, говорит, тебе еще доплату дам, два мешка моркови. Ни покою, ни проходу не дает. И задурила она ему голову. Согласился зайка, взял доплату, оформили они бумаги, переехал зайка, обустроился, сел есть морковь…
А она мороженая! Ну, это и понятно – хаза ж ледяная. Опечалился зайка, морковь на помойку выбросил и думает: обула его рыжая, нужно обратно меняться. Но боязно! Лиса, так зайка думает, сразу начнет орать, что это он сам морковь испортил, поморозил, да и еще свидетелей к этому делу приставит и выставит его последним дураком. Так что лучше молчать и терпеть. Тем более, что ледяная хаза, чего и говорить, сама по себе неплохая – погреб, два выхода, чердак, есть где спрятаться, есть где уйти.
Но тут еще беда! Пришла весна, и растаяла та ледяная хаза. Ну, тут зайка вконец осерчал, пошел к медведю. Пришел и говорит: так, мол, и так, обула его рыжая со всех сторон, и потому хочет он договор с ней расторгнуть и обратно в свою лубяную хазу возвратиться, айда, медведь, лису прогоним!
Но медведь на эти речи только отмахнулся, а взял зайкин обменный ордер, прочитал его, потом на просвет рассмотрел и говорит:
– Бумага не горбатая, все гладко. Но уж если ты, косой, такой настырный и все равно хочешь на лису наехать, то сперва, чтоб было по закону, нужно так: верни ей доплату.
– А где мне ту доплату взять? – удивляется зайка. – Морковь была мороженая, я ее выбросил.
– Ну, это не мое дело, – говорит медведь. – А по закону так: что прежде взял, то теперь отдавай. Мороженую взял, мороженую и отдавай.
– А где я ее летом поморожу?
– Тогда сиди и жди зимы. Поморозишь, придешь. А пока пошел вон!
И выставили зайку из берлоги. Ну, зайка еще к волку сходил, к бобру, к еноту… И видит: нет, по закону ничего не получается, все у них, в лесных верхах, повязано, все схвачено, по судам затаскают, совсем разорят. Остается одно – идти к братве, там правду искать. И, недолго думая, пошел к петуху.
Петух был крутой, горластый. Выслушал он зайку, говорит:
– Не печалься, косой. Мы эту рыжую быстро построим.
После взял, что было по этому случаю нужно, и пошел. И зайка рядом с ним идет. Петух кричит:
Несу стингер на плечи,
Хочу лиску замочить!
Услыхала это лиса, испугалась, убежала. А зайка да петух в лубяную хазу зашли и стали там жить, поживать. Вот месяц миновал, второй… И дурная слава о зайке пошла, стали его хазу притоном называть и подальше ее обходить. Прознал про то медведь, разгневался.
– Я, – заревел, – таких безобразий у себя в лесу не потреплю! Ишь, до чего распустились!
Пошел и развалил, а после сжег дотла лубяную избушку. Остался зайка без угла. Лиса над ним смеялась, говорила:
– И поделом тебе, косой. Нечего было с петухами путаться!
Тётя Кошка
Были два брата – старший и младший. Вот выросли они, тому, другому научились, в силу вошли. Но пахан им говорит:
– Делать вам у нас, мальчики, нечего. Места мало, все схвачено. Так что катитесь вы в столицу, там город большой, лохов много, авось, где и прилипните.
Ну что! С паханом не поспоришь. Пошли братья на станцию, сели на товарняк, на крышу, и поехали.
Приехали в столицу. Город и вправду большой, лохов хоть косой коси. Но никого они косить не стали, а сразу пошли по наколке. А наколка такая была: напротив бани первый дом, окна с роллетами, отдельный вход, спросите Тетю Кошку.
Пришли, по домофону постучали: так, мол, и так, здравствуй, Тетя Кошка, приехали твои племянники, старший и младший, встречай.
Но Тетя, видно, круто забурела. Потому как только через пять минут открывается дверь, выходит какой-то жирный котяра, назвался Дядей Василием, и спускает мальчиков с лестницы. Котяру этого, конечно, можно было за холку взять, ботинки им почистить. Но братья делать этого не стали, потому что пахан их учил никогда не суетиться. Сели братья возле подъезда, покурили, подумали, потом пошли напротив, в баню. А там, в бане, сбоку пиво продают. Вот пьют они, братья, пиво, рыбкой закусывают, на Тетин дом поглядывают. Хороший, крепкий дом. И ладно! Пьют братья пиво, думают.
Тут видят, ближе к вечеру, стали к Тетиному дому всякие крутые тачки подруливать, из них всякие матерые хмыри выхаживать – и к Тете, к Тете, к Тете. Ага, значит, сходняк. И снова ладно!
Совсем стало темно, у Тети уже лихо разгулялись. А баню стали закрывать. Вышли братья во двор, опять – наискосок, и к Тете, к домофону. Постучали. Пока котяра щурился, пока из-за стола вставал да выходил, гремел запорами, они еще по косячку задымили, потом от косячков – к шнуру, шнур взялся хорошо, а тут котяра дверь открыл, а они в него шашку – шарах! И дверь захлопнули – и тягу! Бегут и слышат:
– Тили-бом! Тили-бом! Кошкин дом! Кошкин дом! Ноль-один! Ноль-один!
Ну и ладно. Поделом!
Серый Волк с Иван-царевичем
Иван-царевич, он был политический, по 58-й статье сидел, до особого распоряжения, то есть пожизненно. А у Серого Волка всего десять лет. А что такое десять лет? Да вы же сами знаете: зима-лето, зима-лето, и уже почти что ничего. Ну вот. Но Иван-царевич взялся донимать: давай, Серый, уйдем, давай уйдем. Потом еще: а у меня спецсредства есть. И уломал-таки. Серый Волк согласился, колючку зубами перегрыз, лаз проделал, они и ушли. Нет, побежали. Бегут. Тундра кругом, просторно, тихо. А после, слышно, засвистал Кощей, заухал – и кощеек по следу послал. Бегут, воют кощейки, гавчут, настигают. Вот Серый Волк и говорит:
