Читаем без скачивания Неограненный алмаз - Милли Крисуэлл

Свою обиду на жизнь Моуди Карстерс топил в виски. Отставка. Как в это поверить? Тридцать два года в кавалерии Соединенных Штатов. Тридцать два дьявольски тяжелых года – и вот отправлен на пенсию, как состарившаяся полуослепшая лошадь, отпущенная пастись на волю. А ведь в нем было еще много сил, которые позволили бы ему тянуть армейскую лямку годы и годы. Но армия нуждалась в молодых, ретивых, с выправкой Уэст-Пойнта, бредивших о славе и подвигах солдатах.

«Пятьдесят – это магическое число, полковник», – сказал ему прибывший в Форт-Гарлэнд молоденький майор, снисходительно улыбаясь.

– Они прислали для мужской работы сопляка, – с болью в голосе пробурчал Моуди как бы про себя, но несколько посетителей салуна «Серебряная туфелька» с недоумением оглянулись на его столик.

Наверное, он заслужил брезгливость, которая читалась на их лицах. Он пил уже три дня, а если считать сегодняшний – четыре. Ну, не нравится он им, ну и черт с ними. Человек, которого выгнали со службы, имеет право и напиться.

– Думаю, тебе хватит, старина, – появился у его стола бармен и взял со столика бутылку.

Затуманенные виски глаза Моуди вдруг прояснились и зло уставились на бармена.

– Старина? Кого ты назвал стариком? – Моуди попытался подняться из-за стола, но потерял равновесие и плюхнулся на стул, что вызвало смех у всех присутствующих в шумном, дымном помещении. Этот смех заглушил даже резкие звуки пианино, доносящиеся из дальнего угла.

Взяв Моуди за руку, бармен помог ему подняться на ноги и дойти до дверей салуна.

– Ты позоришь форму, парень, – тихо сказал бармен. – Где ты ее взял? Стащил с какого-нибудь умершего солдата?

Моуди повернулся к двери, и тут снова раздался хохот – бармен толкнул его ногой в зад. Карстерс вылетел в дверь и шлепнулся прямо в дорожную грязь. Он начал подниматься, чтобы ответить, но эта попытка унесла его последние силы, и он упал на землю, потеряв сознание.

Преподобный Иезекииль Энтвистл возвышался над толпой, стоя на деревянном ящике. Облаченный в черное, своей остроконечной головой и крючковатым носом он напоминал грифа.

Зал городских собраний был переполнен; если бы Брок не стоял у самой двери, он бы ни за что не поверил, что столько добропорядочных, набожных граждан придут сюда полюбопытствовать, как будет выглядеть публичная экзекуция девушки, единственным преступлением которой было то, что она забеременела.

Закончив краткое вступительное слово, священник начал метать громы и молнии. По всему залу был слышен его хорошо поставленный голос, прерывавшийся лишь несколько раз, чтобы переждать раскаты уже проходящей, хотя все еще слышной грозы.

– Братья мои, совершен грех. Можем ли мы относиться к этому равнодушно, можем ли мы позволять свершаться в нашем городе постыдным деяниям?

По толпе прокатился гул.

– Введите Мэри Уинслоу, – повелел священник, – и да не взглянет на ее греховную плоть никто – ни мужчина, ни женщина, если они не хотят покрыть себя таким же грехом.

К удивлению Брока, прихожане поспешили опустить глаза, но это удивление перешло в изумление, когда он увидел худенькую, совсем еще юную светловолосую девчушку, которую вели два здоровенных мужчины.

Девушка шла очень медленно, опустив голову, и один из сопровождающих толкнул ее в спину. Брок при этом почувствовал такой гнев, что его пальцы сами собой сжались в кулаки.

– Мэри Уинслоу, что вы можете сказать собравшимся в свое оправдание? – задал вопрос священник.

Ответа не последовало. Девушка подняла голову и взглянула на пастора с таким презрением и гордостью, что Брок почувствовал невольное к ней уважение.

– Ну, тогда поднимайся на ящик, и пусть все, кто пришел сюда, глядя на тебя, поймут, что Бог всегда карает грешников. – Святой отец схватил девушку за руку и потянул ее наверх.

Толпа зашумела, послышались злобные выкрики. На глаза у девушки навернулись слезы.

Брок почувствовал, что от этих слез все в нем переворачивается. Его громкий голос перекрыл шум толпы:

– Убери от нее руки!

Шум смолк, и все как один в недоумении повернули к нему головы. Не произнося ни слова, присутствующие наблюдали, как из глубины зала выходит незнакомец, чтобы встать между священником и Мэри Уинслоу. И тут, будто опомнившись, толпа начала свистеть и улюлюкать; раздалось несколько полных ненависти возгласов.

– А вы кто такой, чтобы вмешиваться в это дело? – произнес явно удивленный посторонним вмешательством священник. – Это касается только граждан Абсолюшена и отца этой молодой женщины. Именно мистер Уинслоу захотел, чтобы его дочь была подвергнута публичному наказанию за свой грех.

– А что, суд уже состоялся?

Маленькие глазки священника расширились от изумления, затем зло сузились, и он громко, не скрывая своего раздражения, ответил:

– Это вас не касается. Занимайтесь своими делами, сэр.

Брок подошел к девушке и, опустив руку на ее плечо, громко произнес:

– Я беру ее под свою защиту. – Обернувшись к пастве, он спросил: – Вы кто – судьи или присяжные заседатели? – Под его гневным взглядом некоторые опустили голову.

С налившимся кровью лицом преподобный Энтвистл возвел палец к потолку:

– Там есть высший судия!

– Мэри, – негромко сказал Брок девушке, – мы уходим отсюда. – Она молча кивнула, хотя в ее глазах читался страх.

Пока они шли к выходу, их сопровождала полная тишина – прихожане были потрясены вызовом, который какой-то незнакомец осмелился бросить служителю Господа.

У двери Брок на мгновение задержался и обернулся в зал:

– «Абсолюшен» означает «прощение». Похоже, этот город был назван неправильно.

Крепко держа Мэри за руку, Брок вывел ее на улицу. Дождь все еще лил, и Брок накинул на девушку свой плащ. Наградой ему была благодарная улыбка.

– Пойдемте. Моя лошадь стоит в конюшне. Я отвезу вас домой.

Она вдруг отпрянула, как мул, которого тянут вброд через бурную реку.

– Я не могу вернуться домой, мистер. Отец выгнал меня. Он сказал, что, если я еще появлюсь в его доме, он возьмет ружье и убьет меня. А больше мне идти некуда.

Брок озадаченно посмотрел ей в лицо:

– И во всем городе нет ни одной семьи, которая могла бы вам помочь?

Она грустно покачала головой:

– Никого. Фитцсиммонсы позаботились о том, чтобы со мной никто даже не разговаривал. Они сплетничают обо мне по всем закоулкам. – Ее глаза вдруг наполнились слезами. – Говорят, что я шлюха. Но это не так. Бобби Фитцсиммонс говорил, что любит меня. И говорил, что женится на мне. Я пыталась скрыть, что у меня будет ребенок, и перешила свое платье, но отец как-то зашел в мою комнату, когда я переодевалась. Это он попросил священника подвергнуть меня публичному наказанию и сказал, что я опозорила его перед всем городом.