Читаем без скачивания Крещение на Амуре - Ольга Туманова

- Вы видите? Полынья. Может быть беда, - уныло повторил капитан; в лексике родного языка он был явно не силен.

- Пропустите! Пропустите! - раздалось сзади грубовато-требовательное, и мужская рука деловито и нагло раздвинула женские фигуры, и вот он сам, хамоватый и сановитый, появился у спуска и напористо шагнул к ступенькам. Но милиционеры не дрогнули.

- Нас поставили не пускать. Не положено, - сказал капитан, и мужик, многозначительно промолвив "да?", пошел прочь.

- Мне только водички набрать, - просила, не сдаваясь, бабулька.

- Все идут только водички набрать. Вернутся те, будем других запускать. Партиями, - сказал капитан, и лейтенанты невесело засмеялись.

А к поющей, Бога славящей белой лужайке, со смехом перекатываясь через парапет и рискуя упасть с крутого склона, шли и шли люди.

- Ребята, вы же видите, люди прыгают через парапет. Какая вам разница, где я пройду? Или вас только видимость порядка интересует? - ворчливо заговорила Анастасия Анатольевна и снова замолчала: язык ее, всегда легкий, острый, быстрый, плавающий в родной речи без руля и ветрил и нутром чующий фарватер, сегодня был тяжел и неповоротлив, словно чистый морозный воздух мешал сыпать словами.

- Ну, вы молодую не пускайте, ей еще жить надо, - предательски забубнила бабка, подставить решила, заложить за банку святой водицы, ну, бабуля, креста на тебе нет. - А я уж старая, мне все равно умирать, так с Господом бы, сыночки.

И снова деланно засмеялись лейтенанты, стараясь никого за своей спиной не видеть.

- Я понимаю, вы не пускаете детей. Но почему вы за меня, за взрослого человека решаете, как мне распорядиться моей жизнью? - с трудом заговорила Анастасия Анатольевна, и вновь лейтенанты глянули на нее, и один из них повторил, грустно, без надежды быть понятым: "Вы понимаете, - и он посмотрел прямо в глаза Анастасии Анатольевны, - у нас - приказ...", и она, прямо глядя в юные глаза, чуть улыбнулась ему, и добрая ее улыбка, и грустный взгляд, и горькая усмешка громче ее языка и яснее всех известных ей слов говорили: "Понимаю, мальчики. Да что уж тут не понять? Куда вас только не бросают, безоружных, бесправных? Прогулка у вас сегодня, мальчики, хорошая добрая зимняя прогулка. А давно ли вы вернулись из Баку? А куда еще вас направляли в качестве безвозмездной гуманитарной помощи? И что ждет вас завтра? А генсек наш, чуть что, так сразу спит, и Бог его, антихриста, не разбудит. А армия и вы - проклятые ответчики перед своим народом, который мечтали охранять," - и слезы, далекие, глубинные, чуть тронули глаза Анастасии Анатольевны, и ребята-милиционеры поняли, почувствовали, что все она понимает и сочувствует им, а многое ли в этой жизни мы ценим больше понимания? - и тут капитан, что минуту назад развернулся на ее слова, чтобы вновь произнести свое "не положено", поднялся ступенькой выше и отвернулся, словно увидал что-то важное за спинами людей, и мальчики-лейтенанты, не глядя друга на друга, чуть раздвинулись, и, благодарно улыбнувшись им, Анастасия Анатольевна шагнула вниз, к реке, и тут же милиционеры своими телами закрыли проход, и бабулька аж задохнулась, онемев от увиденной картины.

Анастасия Анатольевна спустилась к Амуру и пошла по протоптанной тропинке к полынье.

- Остановитесь! Остановитесь! - пронеслось над Амуром.

Недалеко от полыньи стоял милиционер. Студеный ветер раздувал шинельку. Подняв воротник и наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, милиционер пытался прятать уши.

От берега, то там то тут скатившись с парапета, все двигались и двигались к полынье люди, и, вновь поднимая рупор к посиневшим губам, милиционер повторял устало и монотонно: "Остановитесь. Лед тонкий. Очень тонкий лед".

Анастасия Анатольевна страха не испытывала, да и сама мысль о возможности смерти в такое чудное утро казалась нелепой, но Анастасия Анатольевна не хотела быть неблагодарной, и она остановилась.

Лед, и правда, был тонок необычайно. (Каждую зиму в декабре открывалась ледовая переправа, и днем и ночью шли по Амуру многотонные грузовики, а этой зимой впервые за долгие-долгие годы переправы у города не было, и повсюду на Амуре темнели полыньи. Может быть, озоновые дыры меняли климат планеты, а, может, Бог пожалел горожан, что посредине зимы жили с холодными радиаторами, обогреваясь электрокаминами и горячим чаем, а умельцы - самодельными топками.)

Людей у проруби было немного, и, хорошо теперь видимые, они показались Анастасии Анатольевне обособленной группкой, чуждой всем тем людям, что стояли за парапетом. Женщина в коротком полушубке, замерзнув, все прыгала и прыгала под торжественное песнопение, и папаха ее нелепо тряслась около хоругви. "Зачем ей папаха, дурехе? - подумала было Анастасия Анатольевна и тут же сообразила, - да это же казаки!"

Если бы весь народ, что пришел к Амуру, стоял вокруг священнослужителя и весь народ подхватывал бы "Господи, помилуй" - какое величавое зрелище предстало небу... А так... - жалкий спектакль в сельском клубе силами местной самодеятельности.

Почему всегда что-то мешает нам?

Анастасия Анатольевна прикрыла глаза. Голоса поющих слабы, и смысл произносимых ими слов понять невозможно, но - что слова? Господи, спаси! Господи, прости! Господи, научи! Господи, помоги! Господи, помилуй!

"Остановитесь! Куда вы идете? Тонок лед, ну, как вы не понимаете".

Анастасия Анатольевна открыла глаз.

Да, лед тонок, и, если все люди, что толпятся на набережной, спустятся к реке, не будет ни льда, ни людей. Будет трагедия... И виноватым в гибели людей объявят этого продрогшего милиционера, что вместе со всеми уйдет под лед. Еще и детей его лишат пенсии.

Анастасии Анатольевне и милиционера было жаль, и досадно, что мысли о нем, земном, мешают думать о вечном.

Лужайка зашевелилась, и группка людей нестройно направилась к берегу. Впереди в голубом одеянии шел - кто? Поп? Священник? Как его именовать? Ну, ничего же не знаю, - сама себе изумилась Анастасия Анатольевна, - и был он с непокрытой головой. Господи, в такой-то мороз, ведь градусов двадцать пять есть, сквозь шубу пробирает. Хорошо им было там, в пустыне, в земле благодатной, солнечным светом обласканной, но тут, на российском морозе битый час простоять с непокрытой головой - да кому ж это нужно? Господи, да неужели тебе нужна не верность наших душ, а абсурдные атрибуты?

Худенькая женщина в стареньком пальтишке шла мимо к берегу. Анастасия Анатольевна спросила: "Вы воду набирали?"

- Нет, я посуду не взяла, - остановилась женщина. Голос у нее был глуховат, низок, словно по ошибке попал не в то тело. - А вы?

- Я тоже не взяла. Не сообразила. Я хочу понять, зачем ее берут.

- Но, говорят, она полезна.

- Я согласна. Но что можно сделать одной баночкой? На сколько ее хватит?

- Но она, говорят, целительная.

- Да? В церкви - я понимаю - там она в серебряной посуде. Но здесь? Та же, что у нас дома, в водопроводе.

- Но, говорят, сегодня солнце особенное. Мы же ничего не знаем.

- Да-да. Конечно. Я понимаю, - вид у женщины был столь грустен, что Анастасия Анатольевна не хотела ее случайно огорчить. - Я не спорю. Но ведь у нас в водопроводе вода из Амура. Вон, видите, водозаборники. Только очистку проходит. Да какая у нас очистка.

- Но в водопроводе она с хлоркой. Запах, просто невозможно.

- Сейчас она такая же как и в Амуре, - улыбнулась Анастасия Анатольевна. Не слышали? На днях по радио предупреждали: обязательно кипятить воду. Кто-то им что-то не поставил, и воду они сейчас не дезинфицируют. Так что, приходите, открывайте кран, и вода эта, амурская, нынешняя, особенная, у вас в квартире, полная ванна. "Водогорканал" к ней добавит лишь свои извинения.

Обе засмеялись.

- Но знаете, батюшка лунку освятил. Для верующего человека это...- вновь грустно заговорила женщина. - Говорят, кто сильно верит и болен, тому достаточно побрызгать этой водичкой... Надо же, с непокрытой головой, - сама себя перебила женщина, глянув, как куцая процессия поднимается на набережную, и зябко повела худенькими плечами. - Но холодно ведь.

К Амуру от набережной было несколько спусков, и кивнув на дальний "Я туда, мне там ближе", Анастасия Анатольевна пошла к берегу, и женщина долго с сожалением глядела ей вслед, видимо, одиноко ей жилось и хотелось поговорить.

У спуска, как бегуны на старте, с разнообразной посудой в руках, люди ждали сигнала. На ступеньках, плотно закрыв собой проход, стояли четверо молодых людей в тулупах и папахах. Несмотря на униформу, выглядели они разномастно: у кого тулупы грязно-белые и длиннющие, у кого - черные да коротенькие, и папахи - у одного маленькая, еле держится на боку, словно цветок в вихрах первого парня, у другого - одета на голову как пустое ведро, один подбородок и виден. Ну - ряженые. Пришли народ потешить.

Взгляды казаков неулыбчивы, в глазах ни сомнения, ни понимания. Уж эти точно знали все и за всех.

"Будем решать с милицией", - произнес один из них голосом зомби. "Ну, им еще лошадей, и готовая конная жандармерия", - подумала Анастасия Анатольевна и, поднявшись по ступенькам, сказала недружелюбно: "Пропустите!" и, проходя мимо маскарадных фигур, не сдержала свой проснувшийся язык: "И как бедный Бог без вас обходился? Жаль, нагаек вам не хватает", и казак, неказистый, страшненький, что ближе всех был к Анастасии Анатольевне, глянул на нее туповатым взглядом, и она прошла наверх, спиной чувствуя, как немного лет пройдет и нагайка кровью людей обагрит белоснежный Амур.