Читаем без скачивания Noir (СИ) - Диана Килина

- Скажите, а кто изображен на этом портрете? – не сдержав своего любопытства, спросил, указав рукой на картину.

- Это моя покойная жена, Нуар дю Мэн.

- Нуар? – изумился я, не в силах оторвать глаз от лица девушки.

- Да, это ее имя. Было, - торопливо поправился граф, - Умерла в родах, так и не подарив мне долгожданного наследника.

- Я не знал, что вы были женаты.

- Наш брак был недолгим, но очень счастливым, - вздохнул он, повесив свою шпагу на крючок над камином.

- Примите мои соболезнования.

- Благодарю.

***

Лживый, прогнивший, мерзкий, отвратительный…

«Умерла в родах, так и не подарив мне долгожданного наследника».

Я сжала губы в тонкую линию и покачала головой. Обернулась на беседующ их мужчин, и проплыла мимо. Двигаясь мимо зеркал, я вновь попыталась увидеть свое отражение – но тщетно.

«Наш брак был не долгим, но очень счастливым». Наглая ложь. Впрочем, Жюблену не привыкать обманывать, смотря людям прямо в глаза.

Остановившись, я посмотрела на нарисованное лицо Нуар дю Мэн.

Говорят, что после смерти изображенного, портреты тускнеют, теряют краски и живость.

Я разглядывала лицо, тронутое легким румянцем, с родинкой над левой бровью – при жизни та была над правой, но ведь портрет – это то же, своего рода , отражение; и не видела никаких признаков увядания полотна. В олосы густыми волнами спадали на одно плечо, открывая изгиб белой шеи, тонкость и белизну которой подчеркивала ткань бордового платья – благородного, винного оттенка. Большие голубые глаза в обрамлении темных ресниц – гордость и редкость для итальянок. На самом деле девушку на портрете звали Нерезза – в переводе « тьма » , но граф дю Мэн переиначил ее имя на французский лад.

Мимо меня по лестнице прошел гость – темноволосый , со шрамом на лице ; и горничная, что семенила за ним . Наверное, его определят в одной из спален в восточном крыле замка – там, по ночам, не так сильно завывает ветер и из окон утром можно видеть, как туман стелется н ад поверхностью озерной воды. Рыцарь коротко обернулся и бросил взгляд на лицо, изображенное на холсте, а затем прошел сквозь меня и быстро поднялся по ступенькам.

Мой силуэт размылся в воздухе невидимой дымкой.

Никак к этому не привыкну…

Уже несколько лет я б рожу по замку – незаметная и почти неслышимая. Встречаю случайных гостей тенью графа , наблюдаю за ними в темноте ночи – что мне еще остается? Разглядываю картины семьи дю Мэн часами, а может и днями – с чет времени уже давно для меня потерян, ведь впереди - целая вечность. Словом, бытие мое - скука смертная.

А изречение про тусклость холстины после смерти изображенного – такая же ложь, как и любезность графа дю Мэна. Потому как п о ртрет остался таким же, каким был написан при моей жизни.

***

Я торопливо поднимался по крутой лестнице – в выделенные графом покои, переодеться к ужину, как краем глаза заметил в стороне темный, будто размытый силуэт. Он завис в воздухе мутным пятном. Обернулся быстро, но позади никого не оказалось.

«Померещилось» - подумал было, и даже сделал еще шаг – переступая очередную каменную ступень, как вдруг в спину подул ледяной ветер, словно торопя, толкая.

«Откуда взяться ветру? Сквозняк – да, сколько угодно, в продуваемых насквозь окошках-бойницах, но стремительному воздушному порыву…»

Мурашки пробежали по шее, а волосы на затылке словно зашевелились. Чертовщина какая-то.

Стремительно перепрыгивая по несколько ступеней, я поднялся на второй этаж, отгоняя от себя неприятное ощущение, взявшееся непонятно откуда.

Вымылся, переоделся.

Ужинали в шикарно обставленной столовой. Длинный стол, украшенный разнообразными цветами в темно-бордовых, винных тонах, был накрыт изысканно и богато. Мы с графом не съели бы и половины из того, что было предложено, но это не мешало пробовать и благосклонно кивать.

Слуги бесшумно сновали вокруг нас, меняя приборы и блюда, граф увлеченно ковырял вилкой в жульене, а я отметил, какая поразительная тишина повисла в этом гулком, холодном замке. Она словно замерла в определенный миг, да так и осталась навсегда – забыв, что время идет, меняются жители, эпохи…

- Как вам гостится, Готье? – нарушил вязкое молчание граф.

- Прекрасно, - ответил я, ровняя на коленях салфетку.

- Должен заметить, что ваш ответ весьма приятен. Я боялся, что заскучаете, - граф откинулся на высокую, ажурную спинку стула, больше напоминающего королевский трон, и скупо улыбнулся.

- Я и рад бы заскучать, - в ответ скривил губы я. – Только никак не удается.

- Да-да, рыцари и скука – понятия несовместимые, - махнув рукой, кивнул граф.

На этом разговор прекратился: подали десерт – слоеный пирог с черникой, и мы в унисон с графом зазвенели приборами.

***

Я смотрела, как ест Жюблен, и в отвращении передергивала призрачными плечами.

- Чтоб ты подавился, - сказала громко и по д плыла поближе к мужу .

Тот пламенных пожеланий не слышал, что меня крайне расстраивало. Хоть бы разок сбылось, но нет. Ни с коня падать, ни в подвал проваливаться, ни гореть синим пламенем «благоверный» не желал.

Я переключилась на гостя. Он вкушал трапезу неторопливо, с напускным безразличием посматривая вокруг, но видно было, что ему не по себе . И это наблюдение показалось мне любопытным. Редко кто из гостей з амка чувствовал в нем неладное. По обыкновению приятели Жюблена напиваются как свиньи и беспробудно спят – кто на ковре у постели, кто возле наполненной на четверть ночной вазы.

Готье де Лаон оказался первым трезвенником, бол е е того – рыцарем. Благородным или нет – пока было рано судить, но он мне определенно приглянулся. Был в его глазах опасный огонек, что тлел на дне зрачков. Да и сам Готье только одним своим видом внушал доверие и благоговейный трепет перед грубой мужской силой.

Смотр еть со стороны на чужое застолье было неприятно. Мужчины ели, лениво переговаривались между собой, вяло улыбались и даже не представляли, что я наблюдаю и вижу.

Я все вижу.

Лживые, холодные улыбки мужа, который со вершенно не рад принимать гостя. Н еприязненные, даже недоуменные взгляды его визави, который сам не понимал, что делает в этом Богом забытом замке.

Устроившись прямо напротив Готье , я принялась наблюдать за ним.

Через две минуты он уронил вилку. Она громко звякнула, на что рыцарь извинился перед сотрапезником. Муж по-царски махнул рукой, мол, всякое бывает, а я снова пожалела, что не могу так влиять на него самого.

Еще через пару минут Готье принялся ерзать. Едва заметно, но все же. Лицо его залила синеватая бледность, на лбу выступили крупинки пота, которые он суетливым жестом стер. Я наблюдала за метаморфозами и была приятно удивлена. Муж не замечал – сосредоточенно доедал пирог, что я так любила при жизни.