Читаем без скачивания История козлов - Майк Гелприн

— Да я бы хотел, — робко ответил Гоша, — если, конечно, возможно — петухом.

— Такую честь заслужить надо, — увесисто бухнул особо опасный рецидивист Валентина Терешкова. — А пока посмотрим, чем вы дышите. Антинародную литературу распространяли?

— Распространял, — радостно подтвердил Гоша. — Роман «Преступление и наказание» распространял, — понизив голос, принялся перечислять он. — Агитационный листок «Смерть убивцам и душегубцам» развешивал. А также, — Защёлкин сделал многозначительную паузу, — изучал манифест «Вор в законе».

— Ого! Это про главного медвежатника, — уважительно сказал Терешкова. — Похоже, наш человек. Преступления против власти совершали?

— Совершал, — не стал отрицать Гоша. — Много совершал. На овощебазе отказался воровать фрукты. Был за это показательно избит во избежание. На заводе ежедневно выполнял норму, а то и перевыполнял. Был трижды наказан лишением зряплаты и четырежды — профилактическим мордобитием. Затем на митинге…

— Достаточно, — прервал особо опасный. — Сдаётся мне, сгодится нам этот петушок. Я думаю, Фаина Хаимовна, — обратился он к смотрящему, — стоит представить его Троцкому.

Гоша затаил дыхание. Познакомиться с легендарным демократ-оппозиционером, мировым авторитетом по кличке Троцкий, это вам не с каким-нибудь левым буржуа или правым уклонистом поручкаться. Имя Троцкого каждый день неоднократно звучало по всем вражеским голосам, включая радиостанции «Вольная Беларусь» и «Свободная Чукотка». И не мудрено — не каждый авторитет может похвалиться пожизненным сроком за политическую проституцию.

Троцким оказался неказистенький, сутуловатый старичок со старомодной эспаньолкой и в не менее старомодном пенсне. Жил он в отдельном флигельке, пристроенном к зэковской столовой. Дверь во флигелёк украшала размашистая надпись «Хорошо сидим».

— Ко мне можете обращаться запросто, — благожелательно предложил Гоше Троцкий. — Называйте просто — Лев Давидович. Присаживайтесь, молодой человек, располагайтесь. Чайку, пожалуй, сейчас прикажу. Эй, служивый! — крикнул он, и в дверях вырос обильно татуированный вертухай. — Чифирьку нам завари-ка покрепче, дружок.

Освоив кружку чифиря, авторитет довольно отрыгнул и приступил к беседе.

— За что сидите, коллега? — осведомился он.

— Шпионаж шили, Лев Давидович, — пожаловался Защёлкин. — Потом заговор с целью устранения. Ну, и так, по мелочам — сопротивление властям, инакомыслие, отсутствие тяги к совершению преступлений.

— Вот как? И давно эта тяга у вас отсутствует?

— С рождения, Лев Давидович. В детстве по каким только врачам меня не таскали. Не могу воровать, и всё тут, хоть ты тресни. И мошенничать не могу, не говоря уже о разбое или там грабеже. Доктора так в один голос и сказали — редкий случай, врождённая патология.

— Понятно. На самом деле, не такой уж редкий. А скажите, Георгий Ильич, нравится ли вам сидеть?

— Да кому же это понравится…

— Не скажите, не скажите, голубчик. Мне, к примеру, сидеть вполне по нраву. Вот вы как считаете, почему мы сидим?

— Как почему? — растерялся Защёлкин. — Мы же несчастные люди. Жертвы системы. Преступники, можно сказать — отщепенцы. Законы нарушаем. Не воруем, не кидаем, не рэкетируем.

— Это всё так, — отмахнулся Троцкий. — Только ведь мы никому не мешаем. Зачем же нас сажать?

— Не знаю, Лев Давидович. Правда, мне говорили, что мы нужны при всякой власти. Иванман говорил, Иван Абрамович. Но зачем нужны — не сказал.

— Знаю Иванмана, толковый сиделец, — кивнул авторитет. — Не сказал, значит? Ну, так я вам скажу. Мы нужны, чтобы было на кого валить все грехи. Мы, если угодно — козлы, молодой человек. Козлы отпущения. В стране, где постоянно идёт революция, козлы отпущения необходимы. Хотя бы для того, чтобы списать на них революционные твердолобость, глупость и жадность. Только вот какое дело, Георгий Ильич, это не мы сидим.

— Как не мы? — опешил Защёлкин.

— А так. Мы с вами находимся на свободе. А в тюряге — все остальные. Их обворовывают, динамят, иногда грабят. Им систематически врут, их оболванивают, облапошивают, обжуливают, объегоривают, объё… Просто удивительно, сколько в русском языке синонимов к глаголу «обманывать». А от нас сидельцев ограждают колючей проволокой, чтобы случайно на свободу не вырвались. Они там, за проволокой, жрут, пьют, совокупляются, собираются в кодланы и шоблы, дерутся друг с другом, бодаются… В точности как стадо. Да-да, козлов, только не отпущения, а обыкновенных. Caprinae vulgaris, это по латыни. История России, голубчик — это история козлов, так-то вот. По крайней мере, за последние пару веков.

— В-вы хотите сказать… — запинаясь, пробормотал ошалевший Гоша.

— Именно то, что сказал. Теперь идите, свободный человек Георгий Защёлкин. Поразмыслите над моими словами. Как я вас перевербовал — за пять минут и без всяких фокусов, а?

Защёлкин вышел из флигеля наружу. Недавно прошёл дождь и рота конвойных. Над зоной висел туман и плакат с надписью «На свободу — с нечистой совестью!». Подмигивающая жуликоватая рожа под надписью показалась Гоше не столь отвратительной, как обычно.