Читаем без скачивания За пять веков до Соломона (СИ) - Николенко Александр

И поэтому самое искреннее спасибо, что не даешь выродиться Человечеству!

Пролог

Закат над горою Синай

Едва ступня коснулась земли, как Осия понял: нога соскользнет. То ли камень немного шевельнулся, и босая подошва это уловила, то ли чутье звериное проснулось, как всегда бывало в минуты опасности. Он даже руки раскинул, пытаясь равновесие удержать, но знал уже — крепко знал — не поможет.

С негромким шелестом камень, на который оперся всем весом, сдвинулся с места и покатился вниз, зашуршав по склону. Руки отчаянно взмахнули — тщетно. Осия рухнул вслед за камнем. Тело летело целую вечность, и молодой израильтянин успел рассмотреть все вокруг: и четвертинку луны, мягко освещавшую бездонное небо, и тысячи звезд, холодно мерцавших в синей черноте, и остроконечные вершины соседних гор, что темнели высокими громадинами. Падение длилось так долго, что он даже вспомнил кота, что жил у них еще в Египте, когда Осия был совсем маленьким. Четвероногий зверек всегда ухитрялся приземляться на лапы. Осия часто играл с ним, подкидывая вверх и следя, как тот ловко переворачивается в воздухе и мягко опускается на чуть напряженные подушечки. Но Осия не рискнул вытворять ничего подобного, только отбросил посох подальше да голову прижал к груди покрепче.

Что-то обрушилось на спину страшным ударом. (Неужто твердь небесная опрокинулась? Да нет, это он на землю, наконец, упал.) Осия покатился вниз по крутому склону, выставляя в стороны руки и ноги, чтобы погасить скорость. Рядом шумели тысячи мелких камней, срываясь со своих мест и уносясь в ночную черноту.

Еще удар! Мир вокруг мгновение померк, но Осия с усилием вернул зрение и слух. Похоже, он налетел на огромный валун и ударился головой. Шишка на затылке отчаянно болела, но Осия не обращал внимания. Куда больше его занимало, что шуршание камней, катившихся вниз, обрывалось рядом, в каких-то двух локтях. Он осторожно встал на четвереньки, аккуратно упершись в валун, и медленно двинулся вперед, проверяя рукой надежность каждого камушка.

Высунувшись из-за валуна, Осия присмотрелся, и сердце вдруг гулко заухало в груди. Там не было ничего — покатый склон срывался прямо в ночную темноту. Чуть отдышавшись и успокоив сердцебиение, Осия поднял камень побольше, размахнулся. Мелькнув темным пятнышком, камень полетел в пропасть. Только на счете восемь снизу донесся слабый удар. Осия тяжело задышал, лоб покрыла испарина — молодой вождь очень живо представил, что бы случилось, не встреться на пути валун, подаривший две вещи: шишку на макушке и жизнь.

— Осия, ты в порядке? — донеслось сверху.

— Да, — он уже карабкался по склону, спеша присоединиться к спутнику…

Четвертинка луны, словно лезвие небесного хопеша, чудесным образом рассекала тучи вокруг. Те клубились в почтительном удалении, отражая рваными краями серебристое мерцание ночного светила. Месяц сиял вполсилы, лишь иногда вспыхивая радужным ореолом на облаках вокруг. По бледным отблескам было невозможно понять: растет ли он, наливается соком, или уже увядает, собираясь исчезнуть с небесной тверди, чтобы через одну ночь родиться заново. И только мудрые вершины, что миллионы лет наблюдали перемены младшего брата солнца, твердо знали: коли серп хопеша повернут вправо — значит, месяц набирается сил, а коли влево — готовится к смерти. Может, именно поэтому в Уасете, священной столице египтян, город живых располагался на правом берегу Нила, а обитель мертвых — на левом.

Осия подбросил в костер сухих верблюжьих кругляшей, принесенных с самого низу — из долины, и приготовился слушать. Ночи на Синайской горе предстояло быть долгой и холодной. А главное — эта ночь была первой. Первой — значит самой нескончаемой и таинственной.

Призрачный лунный свет мягко струился, вырисовывая в темноте покатые линии склонов и зубастые контуры вершин. Где-то далеко внизу стоял лагерем их народ, но сюда не доносились ни звуки, ни отблески со стоянки, скрытой склонами да ущельями.

Осия был стройным молодым человеком лет двадцати пяти. Доводился он сыном Навину, что из колена Ефрема в роду Иосифа. По прапрапрапрадеду звали его Ефремов. Или если почтительно кто, то Осия Ефремов. А вот отца своего Осия почти не знал — совсем малым был, когда тот в горах Мадиамских сгинул. Сам Осия вопреки незрелому возрасту занимал высокое положение у израильского народа. И, похоже, мог подняться еще выше. Недаром великий Моисей взял его на святую гору Хорив для разговора с Господом-Яхве. Где они теперь и располагались на холодную ночь.

Израильский народ со дня на день собирался покинуть насиженное место, ставшее убежищем на двадцать долгих лет после исхода из Египта. Впереди ждал нелегкий путь в страну Ханаан, которую сам Господь уготовал еврейскому люду.

Осия искоса взглянул на Моисея, глаза всего на миг встретились с взором вождя и тотчас метнулись в сторону. Морщины изрезали лицо старика, всклокоченные волосы и седая борода белели даже в кромешной тьме, но острый и цепкий взгляд выдавал ясный рассудок и быструю реакцию. Несмотря на преклонные годы, Моисей бодро взошел на вершину крутой горы. В некоторых местах — признаться стыдно — на полвека младший Осия даже напрягался, чтобы не отстать от резво шагающего старца. До тех пор, пока не оступился и не сорвался вниз…

А потом, на самом верху, Осия долго приводил в порядок сбитое дыхание, наполняя легкие жгуче-ледяным воздухом, в то время как Моисей деловито укладывал камни, возводя стену-защиту от пронизывающего ветра и обустраивая место для долгого ночлега.

Осия до сих пор чуть побаивался учителя. И это несмотря на близость к старому вождю. Как и остальные израильтяне, он наизусть знал все истории о Моисее — Великом Пророке Господа Всемогущего. Как тот младенцем чудом избежал смерти в Ниле, будучи подобран фараоновой дочерью, как позднее променял жизнь в роскоши на страдания и нищету ради спасения своего народа. Как Бог явился ему в виде пылающего тернового куста и повелел вывести род Израильский из египетского рабства. Как Моисей долго спорил с упрямым фараоном, насылая на Египет страшные казни. Как, в конце концов, прошел со своим народом по дну Чермного моря в Синайскую пустыню. Где получил на этой самой горе каменные скрижали с Декалогом — десятью божьими заповедями, что сегодня известны любому ребенку.

От понимания святости собеседника, как и от присутствия на месте, приближенном к Богу, по коже Осии бежали мурашки.

— А что, Осия, знаешь ли ты наспамять все десять заповедей святых? — прервал Моисей долгое молчание.

Понятно, что знал Осия. Но от пристального взгляда учителя в устах пересохло предательски, отчего голос вышел тонким да высоким. Пришлось даже резким кашлем прочищать непослушное горло.

— Заповедь первая — самая главная, — поспешно затараторил он. — «Я Господь — Бог твой» — основа веры израильской в Единого Бога — Сущего мира всего. Следующая заповедь напоминает о нашей греховности, как в случае с золотым тельцом, — «Не сотвори себе кумира». Лик Господа не дано людям познать, вот, и не смеем мы примитивным изображением принижать величие Господа до нашего скудоумного понимания. Третья заповедь говорит о том, что имя Божье даровано еврейскому народу, как священное откровение, и вслух может высловляться только на истовой молитве — «Не произноси имя Бога твоего всуе». Далее, каждый боголюбивый израильтянин должен «Помнить день субботний» — так как Господь наш на седьмой день после сотворения земной и небесной тверди, воды и суши, дневных и ночных светил, зверей диких, птиц пернатых и рыб морских, а также Адама и Евы — праотца и праматери наших — тоже отдыхал. И как мы чтим Адама и Еву, так должно нам «Чтить отца своего и матерь свою». Это — пятая заповедь. Далее следуют четыре нравственные заповеди — части Закона израильского. «Не убий», «Не прелюбодействуй», «Не укради» и «Не лжесвидетельствуй». А в десятой заповеди Бог запрещает даже мысли греховные: «Не желай ни дома, ни жены и ни имущества ближнего твоего».