Читаем без скачивания Саладин. Победитель крестоносцев - А. Владимирский

Все его мысли были поглощены тем, как проявить усердие на пути Аллаха; все помыслы были связаны с его воинами. Он выказывал всяческое почтение к тем, кто говорил об усердии на пути Аллаха, и вдохновлял народ на это. Желание сражаться на пути Аллаха с иноземными захватчиками вынудило его расстаться с семьей, детьми, родиной, местом, где он жил, со всем, что у него было. Отказавшись от всех этих земных радостей, он довольствовался жизнью под сенью шатра, где сквозило из всех щелей. Однажды, когда он находился на равнине Акры, ночью подул очень сильный ветер, который обрушил на него шатер, и он бы неминуемо погиб, если бы при этом не находился в алькове».

Тут надо сказать, что не приходится сомневаться в личной храбрости Саладина. Но бросается в глаза, что ни один из источников, даже благоговейно настроенных по отношению к нему, не свидетельствует о том, что ему довелось когда-либо лично участвовать в рукопашных схватках и своей рукой убить или ранить кого-либо из врагов (собственноручное убийство взятого в плен Рено де Шатийона, разумеется, не в счет). Этим он принципиально отличался от своего главного противника среди крестоносцев — английского короля Ричарда Львиное Сердце, который лично убил десятки, если не сотни врагов. Непосредственно в боях Саладин мог участвовать только в молодости, во время походов в Египет под началом своего дяди Ширкуха. Однако о такого рода фактах история умалчивает. Не исключено, что дядя берег племянника и не допускал его до непосредственных схваток с неприятелем. В последней войне с крестоносцами Саладин, судя по всему, несколько раз оказывался в первых рядах, ободряя воинов, дрогнувших под натиском неприятеля. Он также собирал вокруг себя воинов, чтобы вновь двинуть их в бой. Однако нет никаких свидетельств, что султан лично участвовал в схватках. В пользу того, что ему не доводилось рубиться с врагами или оказываться от них на расстоянии эффективного арбалетного выстрела, говорит и тот факт, что Саладин ни разу не был ранен. В целом его поведение соответствовало азиатской, а не европейской традиции поведения полководцев того времени.

В Европе полководец был прежде всего рыцарем в своем войске. Он дрался в первых рядах своих воинов, ободряя их и увлекая за собой. В европейской тактике решающее значение имел тот боевой порядок, в который выстраивалось войско перед битвой. Полководец в любом случае не мог быстро изменить его, поскольку главная ударная сила — тяжелая рыцарская конница — была малоповоротлива. И в любом случае полководец, даже находясь за линией своих войск, где-нибудь на холме, имел мало средств повлиять на ход битвы. Его связным трудно было пробраться через плотные боевые порядки и найти полевых командиров, которые могли бы попытаться осуществить требуемый маневр. Гораздо больше толку было от полководца в качестве полевого командира, особенно если он такой искусный воин, как Ричард Львиное Сердце. Непосредственно командуя отрядом рыцарей на поле сражения, полководец, так или иначе оценивая обстановку, мог со своим отрядом ударить в том пункте, который ему казался решающим, и попытаться склонить чашу весов в свою пользу.

У азиатских народов, особенно кочевых, к которым и принадлежал Саладин со своим тюркским войском, традиция была иная. Кочевники привыкли воевать на широких просторах, первоначально главный упор делая на легкую конницу, способную быстро перемещаться по степи. Поэтому полководцу в случае сражения выгоднее было находиться на холме в тылу своих войск, чтобы максимально широко обозревать поле битвы. С помощью конных связных полководец мог достаточно быстро повернуть те или иные отряды своего войска или подбросить им конные подкрепления. Кроме того, для европейских монархов почетна была рыцарская смерть в бою, и особенно во время крестового похода. Им и в голову не могло прийти каким-то особым образом печься о сохранении собственной жизни, и они бы с гневом отвергли всякую попытку своих подданных позаботиться об их безопасности и увести их с поля боя, иначе бы их заподозрили в трусости. Наоборот, в восточных монархиях личность правителя была священна для их подданных, и те должны были всячески заботиться о сохранении его жизни. Поэтому для султана, хана или халифа не было ничего зазорного в том, чтобы не принимать личного участия в сражении в качестве полевого командира и рубиться с врагом на мечах (саблях) или пытаться поразить его копьем. Султана-полководца старались разместить в таком месте, чтобы оттуда было хорошо видно поле сражения, но при этом монарх не подвергался бы непосредственной опасности. Поэтому-то Саладин и не участвовал в боях.

Что же касается рассуждений Саладина и его приближенных о численности и потерях крестоносцев, равно как и данных мусульманских и христианских хронистов на сей счет, то они носят чисто условный характер. Ясно, конечно, что 600 тысяч крестоносцев под Акрой в 1191 году быть никак не могло и 100 тысяч человек они потерять не могли, тем более в одной битве. Напомню, что великая армия Наполеона, вторгшаяся в пределы Российской империи в 1812 году и включавшая в себя солдат из большинства стран Европы, насчитывала несколько менее 600 тысяч человек. Очевидно, что 600 годами ранее Европа выставить такое количество воинов в одном крестовом походе никак не могла. Дело в том, что в конце XII века большинство военных командиров и среди христиан, и среди мусульман были неграмотными. Естественно, они сами никаких документов не составляли, а содержание каких-либо поступавших к ним бумаг могли усваивать только со слов/из уст специальных чтецов. Поэтому не было смысла составлять какие-то ведомости о численности войск и их потерях, тем более что численность армий постоянно менялась не только из-за боевых и санитарных потерь, но и из-за дезертирства и подхода новых отрядов. Поэтому все цифры, приводимые в хрониках, взяты в большинстве случаев с потолка. Численность своего войска и его потери обычно преуменьшали, как это было во все века, а неприятельского — преувеличивали. Но при этом часто сами полководцы не имели представления о численности и потерях как собственных войск, так и войск противника.

Саладин прославился прежде всего как первый мусульманский военачальник, победивший крестоносцев. Надо сказать, что в молодые годы Саладин не собирался стать военным. Он был чрезвычайно религиозен и думал о духовной карьере. Но не исключено, что это всего лишь легенда, призванная подчеркнуть благочестие египетского султана. Потому что ни одного богословского труда Саладин так и не написал. Да и будучи правителем Египта, а потом и самой обширной мусульманской империи своего времени, Саладин не запомнился современникам и потомкам какими-либо реформами или новыми законами. Он известен только как великий воин и дипломат, сумевший объединить несколько мусульманских государств в одну империю, силы которой нанесли поражение крестоносцам и освободили Иерусалим. Однако и в военном деле он не создал каких-либо принципиально новых приемов и тактики ведения боевых действий, а лишь удачно использовал уже существующие.

А еще Саладин вошел и в европейскую, и в мусульманскую культуру как благородный рыцарь, храбрый, щедрый, милостивый к поверженному противнику. Именно в таком качестве Саладин представлен в романе Вальтера Скотта «Талисман, или Ричард Львиное Сердце в Палестине», где его противником является столь же благородный рыцарь — английский король Ричард Львиное Сердце. Конечно, западноевропейские рыцари — это совсем не то же самое, что мусульманские воины, но в Европе Саладина до сих пор считают единственным настоящим рыцарем Востока. Таким он представлен и в голливудском блокбастере «Царство небесное».

Разумеется, когда мы ближе познакомимся с историческими источниками, светлый образ Саладина, как это обычно бывает, немного померкнет. Выяснится, что он был сыном своего века, и пленных убивал сотнями и тысячами, и со своими соперниками жестоко расправлялся. Но точно так же поступали и его противники — крестоносцы и различные мусульманские эмиры и султаны. С другой стороны, столь неблаговидные поступки, если верить тем же источникам, Саладин совершал значительно реже, чем большинство его современников из числа правителей и полководцев, и без нужды никого не убивал.

Собствено, в жизни у Саладина была только одна настоящая цель — отбить у крестоносцев священный для мусульман город Иерусалим (Аль-Кудс), откуда, по преданию, пророк Мухаммед вознесся на небо. Собственно, создание империи было для него не целью, а только средством для выполнения этого священного долга. Саладин никогда не стремился создать всемирную империю, «дойти до последнего моря», как мечтал всего через каких-нибудь два десятилетия после его смерти Чингиз-хан, великий хан монголов, чья империя, как мы увидим дальше, впоследствии оказала существенное влияние на судьбу Иерусалима. Создание империи также было для Саладина средством обеспечить наследство своим многочисленным сыновьям. Он заранее знал, что его империя эфемерна и должна будет распасться с его смертью, когда сыновья получат в наследство ее отдельные части. Зато мусульманскому миру Саладин оставил в наследство свои победы над крестоносцами и взятие Иерусалима. Запомнились победы, а не поражения. Империя же Саладина не сохранилась в памяти потомков. Она оказалась столь же непрочной, как и арабский халифат. Первая и до сих единственная устойчивая империя мусульманского мира была создана только в XIV веке, в ходе экспансии в Малую Азию и на Балканы турок-османов. Она достигла наивысшего расцвета в XVI веке при Сулеймане Великолепном и просуществовала около 500 лет. Цементирующим основанием Османской империи было наличие большого числа тюрок-кочевников, кормившихся военной добычей. Лишь в XVII веке там начался переход к более правильному феодализму, что неуклонно ослабляло военную мощь Османской империи. Однако обширные территориальные завоевания позволили Османской империи просуществовать вплоть до конца Первой мировой войны.