Читаем без скачивания Две сестры - Эйлин Гудж

В животе у нее вновь образовалась сосущая пустота, как бывало всегда, когда дело касалось Керри-Энн. До того, как на свет появилась сестра, они с матерью жили вдвоем, и Линдсей со всем управлялась как нельзя лучше. Когда пришло время идти в садик, она умела не только одеваться и самостоятельно готовить себе завтрак, но и читала уличные вывески, проверяла сдачу и заказывала по телефону в китайском ресторанчике еду с доставкой на дом. К третьему классу на плечи девочки легли почти все покупки и приготовление еды. Помимо этого она уже недурно разбиралась в тонкостях взрослой жизни, и все благодаря тому, что безалаберная мать имела привычку приводить домой незнакомцев. Частенько среди ночи Линдсей просыпалась от ритмичного скрипа кровати и глухих стонов, доносящихся из спальни, или, войдя в ванную, чтобы справить нужду, натыкалась там на голого мужчину, принимающего душ. Она привыкла к таким вещам и считала их столь же естественными, как другие дети в ее возрасте принимают как должное наличие у каждого ребенка мамы и папы. Кое-кто из этих мужчин ей даже нравился. Например, один из них, бородатый и коренастый здоровяк по имени Стэн, работавший поваром в круглосуточной дешевой кафешке, куда Кристал иногда забегала после работы перекусить, показал ей, как готовить ковбойский омлет. А у черноволосого крупье, которого звали Луис, она научилась нескольким испанским фразам.

В то лето, когда Линдсей исполнилось девять, Кристал заявила, что ей пора отдохнуть. Она растолстела, стала спать больше обычного и чаще всего пребывала в отвратительном расположении духа. На следующую зиму ее увезли в больницу, откуда она вернулась через день, держа в руках небольшой, завернутый в шерстяное одеяло сверток. «Познакомься со своей сестрой», — изрекла мать и сунула сверток Линдсей. Та отогнула уголок одеяла, под которым обнаружилось маленькое сморщенное личико, а из красных щелочек на нем смотрели ярко-синие глаза. Глаза эти уставились на Линдси с интенсивностью боевого лазера головки самонаводящейся крылатой ракеты. Они с сестрой долго разглядывали друг друга, несколько минут, никак не меньше. А затем малышка вдруг замерла и разразилась таким пронзительным воплем, что снизу по лестнице, прыгая через две ступеньки, к ним примчался старый мистер Хафф, желавший узнать, что здесь, черт побери, происходит.

Все. С этого момента жизнь изменилась окончательно и бесповоротно.

Теперь, помимо себя самой, Линдси приходилось ухаживать еще и за новым человечком. А Керри-Энн оказалась сущим наказанием. Ее светлые волосики с рыжеватым оттенком вечно были всклокочены, и она принималась орать не своим голосом всякий раз, когда Линдси пыталась распутать эти узлы пальцами или расческой. Когда Керри-Энн научилась ходить, все, до чего она могла дотянуться, — комья земли, гусеницы, старая жевательная резинка, отодранная со скамеек в парке, а один раз даже покерная фишка — попадало ей в рот и выходило из другого конца. Она переболела всеми детскими болезнями, известными человечеству, начиная с болей в ухе и заканчивая аллергической сыпью и вшами.

Кроме того, она оказалась страшной непоседой. В магазинах она вечно ускользала из-под присмотра, так что когда Линдсей удавалось отловить сестру, карманы той были битком набиты всевозможной добычей, которую приходилось раскладывать по полкам. В парке, куда Линдси водила сестру, если погода была не слишком жаркой, Керри-Энн носилась как угорелая, по-обезьяньи перепрыгивая с качелей на горки, откуда ее потом нужно было снимать, и громким плачем выражала свой протест, когда наступало время идти домой. Однажды она погналась за грузовиком мистера Софти и бесстрашно бросилась через запруженную автомобилями улицу, чтобы уцепиться за него. Ее наверняка сбила бы машина, или, если бы Керри-Энн не привела обратно милая леди, случайно обнаружившая ее, она до сих пор бы бродила по улицам, являя собой маленькую рыжеволосую угрозу обществу.

Только в присутствии мисс Хони сестренка вела себя на удивление смирно. Мисс Хони Лав[2], занимавшая комнатку внизу, прямо под ними, приглядывала за Керри-Энн, пока Линдсей была в школе. Но, учитывая тот факт, что платили ей весьма нерегулярно из-за постоянных проблем с деньгами у Кристал, а также то, что, благодаря природному добродушию, женщина искренне беспокоилась о девочках и со временем привязалась к ним, это никак нельзя было назвать просто работой. Глядя на то, как самозабвенно возится мисс Хони с Керри-Энн, можно было принять их за мать и дочь. Впрочем, Керри-Энн тоже обожала мисс Хони. Возвращаясь из школы, Линдсей заставала Керри-Энн или мирно играющей с фарфоровыми статуэтками ангелов, коллекцией которых очень гордилась мисс Хони, или же сидящей у нее на коленях в глубоком кресле темного винного цвета перед телевизором. Они просиживали так вдвоем долгие часы. Мисс Хони покуривала свои «Пэлл-Мэлл», а Керри-Энн увлеченно сосала большой палец, следя за драмой, разворачивающейся на ее глазах в «Днях нашей жизни»[3] или «Всех моих детях»[4].

Иногда мисс Хони рассказывала истории о тех временах, когда была звездой таких клубов для джентльменов, как «Даймонд Джим» или «Сильвер Доллар Лондж». Она даже показывала девочкам свое тогдашнее фото — тонкие руки, нежная кожа, большие, как у Клеопатры, глаза, рыжеватые волосы, собранные в высокую прическу на аккуратной головке, туфельки на высоченной шпильке, символическая юбочка, расшитая блестками, и парочка кисточек, прикрывающих ее груди. Она походила на ожившую статуэтку древней языческой богини.

Теперь она была толстушкой средних лет. Мисс Хони часто подшучивала над собой, говоря, что сейчас ее прежний танцевальный костюм и на одну ногу ей не налезет. Она по-прежнему любила наряжаться, но теперь перешла на слаксы-капри с разрезом внизу и отделанные оборками блузки с низким вырезом, выставлявшим на всеобщее обозрение ее пышную грудь, или открытые платья без рукавов, расшитые фантастическими узорами и цветами. Мисс Хони безумно гордилась своими изящными ступнями, посему неудивительно, что коллекция ее туфелек насчитывала несколько дюжин. Даже дома она носила украшенные вышивкой атласные комнатные туфли без задников, в которых любила ковылять Керри-Энн, когда играла в переодевание.

Линдсей вдруг пришло в голову, что сестренка могла отправиться к мисс Хони. А куда же еще ей было идти?

Она потихоньку выскользнула за дверь, осторожно прикрыв ее за собой. Было уже поздно, и солнце, похожее на тягучую каплю лимонного сока, растворялось между далекими вершинами гор, окрашивая горизонт в потрясающий калейдоскоп вишневого и оранжевого. Со стремительно синеющего неба уже подмигивала пригоршня звезд, а вдали, на главной улице, огни казино и клубов образовали свое собственное созвездие, бросая разноцветные блестки на соседние улицы. И где-то среди этого моря огней переливалась звездочка казино, в котором работала Кристал.

Линдсей вышла на балкон, тянувшийся вдоль всего верхнего этажа двухэтажного здания мотеля, и перегнулась через перила. Внизу раскинулся бассейн. Он был огорожен, но замок на заборе давно сломался, а управляющий, мистер Бойл, так и не удосужился его починить. Нередко, возвращаясь из школы, Линдсей заставала там соседских мальчишек, которые пили пиво и вообще вели себя задиристо и нагло. Хотя она не помнила, чтобы кто-нибудь когда-либо купался в бассейне. Если где-то в бассейне и можно подцепить тропическую заразу, утверждала Кристал, так это у них, в мотеле «Счастливая семерка».

Более того, трехлетний ребенок мог запросто упасть туда и утонуть!

В животе у Линдсей образовался противный ледяной комок, когда она направилась к лестнице, шлепая босыми ногами по еще теплым бетонным плитам, — девочка двенадцати лет, высокая для своего возраста, угловатая, с длинными ногами жеребенка, коричневыми от загара, и едва наметившимися бугорками грудей под выцветшей футболкой с толстым котом Гарфилдом[5], которую она носила навыпуск, поверх темно-синих шортиков. Она шагала очень быстро, и собранные в хвостик темные каштановые волосы подпрыгивали, превращаясь из запятой в восклицательный знак и обратно.

Пропажа сестренки настолько встревожила Линдсей, что она почти не обращала внимания на звуки, долетавшие из-за выбеленных солнцем дверей, выстроившихся вдоль прохода, — бормотание телевизоров, телефонный звонок, вопли разгневанной на своих детей матери. Керри-Энн, конечно, была шилом в заднице, но это было ее шило и ее задница. И другой семьи, помимо нее и Кристал, у Линдсей не было. Она даже не знала, кто ее отец, не говоря уже о том, где он живет. А ее дедушка и бабушка со стороны матери, до сих пор живущие в штате Огайо, где родилась Кристалл, явно не желали иметь ничего общего ни со своей блудной дочерью, ни с ее незаконнорожденными отпрысками. Кристал не виделась, да и никак не общалась ни с кем из членов своей семьи с тех самых пор, как опозорила ее, сбежав из дому в семнадцать лет, будучи уже беременной Линдсей.