Читаем без скачивания Оно. Том 2. Воссоединение - Стивен Кинг

Такси рывком продвинулось вперед, остановилось.

– Быстро не доберемся, – предупредил таксист. – Хотелось бы, чтобы все эти чертовы банки разнесли на время обеда. Пардон за мой французский, если вы религиозный человек.

– Все нормально, – ответил Билл. Небо давно затянули облака, а теперь несколько капель дождя упали на лобовое стекло. Радиоприемник что-то бормотал о душевнобольном, который откуда-то сбежал и очень опасен, потом забормотал о «Ред сокс», которые никакой опасности не представляли. В середине дня пообещали ливни, потом прояснение. Когда Барри Манилоу застонал о Мэнди, которая пришла и дала, ничего не взяв, таксист выключил радио.

– Когда они появились? – спросил Билл.

– Кто? Банки?

– Да.

– В конце шестидесятых – начале семидесятых по большей части, – ответил таксист, крупный мужчина с толстой шеей. В клетчатой черно-красной охотничьей куртке. Флуоресцирующая, оранжевая, запачканная машинным маслом фуражка плотно сидела на голове. – Они захапали все эти деньги на обновление города. Обещали, что реализация этого плана пойдет на пользу всем. В итоге нас всех ободрали как липку. Зато появились банки. Знаете, они могли позволить себе появиться. Черт бы их побрал. Обновление города, говорят они. Усраться и не жить, говорю я. Пардон за мой французский, если вы религиозный человек. Столько говорили о том, что центр города обретет новую жизнь. Да уж, классно они его оживили. Снесли большинство старых магазинов и построили банки и автостоянки. И знаете, место для парковки найти по-прежнему невозможно. Надо бы повесить весь Городской совет за их концы. За исключением этой Полок, конечно, ее повесить за сиськи. Да только у нее их, похоже, нет. Плоская как доска. Пардон за мой французский, если вы религиозный человек.

– Религиозный, – улыбнулся Билл.

– Тогда выметайтесь из моего такси и идите в гребаную церковь, – воскликнул таксист, и они оба расхохотались.

– Живете здесь давно? – спросил Билл.

– Всю жизнь. Родился в Городской больнице Дерри, и мои гребаные останки похоронят на кладбище «Гора надежды».

– Хорошее дело.

– Да, конечно, – кивнул таксист. Отхаркнул, опустил стекло, выплюнул в дождь здоровенный зелено-желтый комок. Такое отношение к жизни, противоречивое, но привлекательное, почти игривое, Билл называл «мрачным весельем». – Парню, который его поймает, неделю не придется покупать жевательную резинку. Пардон за французский, если вы религиозный человек.

– Не так уж город и изменился. – Наводящая тоску череда банков и автостоянок оставалась позади по мере того, как они продвигались вверх по Центральной улице. Вершина холма, Первый национальный банк, и они начали прибавлять в скорости. – «Аладдин» на месте.

– Да, – согласился таксист. – Но только чудом. Эти уроды хотели снести и его.

– Ради еще одного банка? – спросил Билл, и какая-то его часть удивилась, обнаружив, что другая его же часть пришла в ужас от этой мысли. Он не мог поверить, что человек в здравом уме захотел бы снести этот величественный храм радости, с куполом и сверкающей люстрой, с левой и правой лестницами, спиралями поднимающимися на балкон, с гигантским занавесом, который не просто расходился в стороны, когда начинался фильм, а волшебными складками и сборками поднимался наверх, подсвеченный различными оттенками красного, и синего, и желтого, и зеленого, тогда как приводные механизмы за сценой трещали и скрипели. «Только не «Аладдин»! – выкрикнула шокированная часть. – Как они могли даже подумать о том, чтобы срыть «Аладдин» ради БАНКА!»

– Ага, банка! – кивнул таксист. – Верно, гребаный насрать, пардон за мой французский, если вы религиозный человек. «Первый торговый округа Пенобскот» положил глаз на этот участок. Они хотели убрать кинотеатр и возвести на этом месте «банковский центр, предлагающий населению весь спектр услуг». Получили от Городского совета все необходимые бумаги, так что «Аладдин» был обречен. Но потом местные жители, те, что давно здесь жили, образовали комитет. Они подавали петиции, они маршировали, орали, наконец, добились от Городского совета проведения общественных слушаний, и Хэнлон размазал этих уродов по стенке. – В голосе таксиста слышалось глубокое удовлетворение.

– Хэнлон? – вздрогнув, спросил Билл. – Майк Хэнлон?

– Он самый. – Таксист на мгновение повернул голову, чтобы взглянуть на Билла. Круглое раздраженное лицо, очки в роговой оправе, на дужках давно засохшие капли белой краски. – Библиотекарь. Чернокожий. Вы его знаете?

– Знал, – ответил Билл, вспомнив, как встретил Майка в июле 1958-го. И к этому приложили руку Бауэрс, Хаггинс и Крисс… разумеется. Бауэрс, Хаггинс и Крисс

(вай-вай)

не давали им прохода, играли свою роль, сами того не желая, давили на них семерых, сжимая в единое целое… сильно, сильнее, еще сильнее. – Мы вместе играли в детстве. До того как я уехал.

– Это ж надо, – покачал головой таксист. – Маленький гребаный мирок, пардон…

– …за мой французский, если вы религиозный человек, – закончил за него Билл.

– Это ж надо, – повторил таксист, и какое-то время они ехали молча, а потом он снова заговорил: – Дерри, конечно, сильно изменился, но многое осталось как прежде. Отель «Дерри таун-хаус», куда я за вами подъезжал, Водонапорная башня в Мемориальном парке. Вы помните это место, мистер? В детстве мы думали, что там живут призраки.

– Я помню.

– Посмотрите, больница. Узнаете ее?

Городская больница находилась по правую руку от них. За ней река Пенобскот спешила к месту встречи с Кендускигом. Под сочащимся дождем весенним небом река отливала цветом тусклого олова. Больницу Билл помнил – выкрашенное в белый цвет деревянное здание с двумя крыльями, по три этажа каждое. Оно стояло на прежнем месте, но теперь как-то сжалось, скукожилось, окруженное новыми десятью, может, даже двенадцатью корпусами. Слева располагалась автостоянка, и на ней стояли не меньше пяти сотен автомобилей.

– Господи, это не больница на хрен, а кампус какого-нибудь колледжа!

Таксист хохотнул.

– Я человек не религиозный, поэтому прощаю вам ваш французский. Да, больница теперь почти такая же большая, как Восточная мэнская в Бангоре. У них и радиологическое отделение, и терапевтический корпус, и шестьсот палат, и своя прачечная, и еще бог знает что. Старая больница еще остается, но в ней теперь размещается администрация.

Билл вдруг ощутил странное раздвоение, такое с ним уже случалось, когда он впервые смотрел стереоскопический фильм и пытался совместить два изображения, которые не совпадали полностью. Он помнил, что обмануть глаза и мозг как-то удалось, но расплачиваться пришлось жуткой головной болью… и чувствовал, как головная боль спешила к нему и теперь. Новый Дерри – это хорошо. Но старый Дерри тоже никуда не делся, как деревянное здание Городской больницы. Старый Дерри по большей части похоронили под всей этой новизной… но глаз стремился взглянуть на него… выискивал его.

– Грузового двора, вероятно, тоже уже нет, так? – спросил Билл.

Таксист снова рассмеялся:

– Для человека, который уехал отсюда ребенком, у вас очень хорошая память, мистер («Тебе бы встретиться со мной на прошлой неделе, – подумал Билл, – мой франкоговорящий друг»). – Он на месте, но теперь это развалины и ржавые рельсы. Там не останавливаются и товарные поезда. Один парень хотел его купить и построить на его месте спортивный парк – поле для гольфа, тренировочные площадки для бейсбола, площадка для мини-гольфа, автодром, трасса картинга, павильон видеоигр, наверняка что-то еще, я просто не знаю, но возникла какая-то путаница с собственником земли. Я думаю, этот парень свое получит, он настойчивый, но пока идет судебное разбирательство.

– И Канал, – пробормотал Билл, когда они свернули с Внешней Центральной улицы на Пастбищную дорогу, которая, как и говорил Майк, называлась, согласно зеленому щиту-указателю, Торговой дорогой. – Канал-то по-прежнему здесь.

– Да, – ответил таксист. – И, думаю, будет здесь всегда.

Теперь слева от Билла тянулся Торговый центр Дерри, и пока они проезжали мимо него, Билл вновь ощутил это странное раздвоение. Двадцать семь лет назад на месте центра простиралось большое, длинное поле, заросшее высокой травой и гигантскими качающимися подсолнухами, которые «помечали» северо-восточный край Пустоши. За ней, на западе, находился Олд-Кейп, жилой район для малоимущих. Он помнил, как они исследовали это поле, стараясь не подходить близко и не упасть в провал – огромную дыру в земле, образовавшуюся на месте Металлургического завода Китчнера, который взорвался в пасхальное воскресенье 1906 года. Поле хранило множество реликвий, и они откапывали их с заинтересованностью археологов, обследующих египетские руины: кирпичи, черпаки, куски железа с ржавыми болтами, осколки стекла, бутылки, наполненные какой-то безымянной жижей, и воняла она, как самая жуткая отрава этого мира. Что-то плохое случилось неподалеку от этого места, в гравийном карьере, расположенном около свалки, но пока Билл не мог вспомнить, что именно. Пока он помнил только имя, Патрик Гумбольдт, и вроде бы к этой истории какое-то отношение имел холодильник. И еще птица, которая преследовала Майка Хэнлона. Что?..