Читаем без скачивания Некуда бежать - Максим Тихомиров

На то и расчет.

Гордин, подхватив саквояж под дно, довернул микрометрический винт до упора. Внутри прибора заревело пламя, передавая вибрацию на корпус. В ритмичном шуме винтов невидимого дирижабля и разговорах довольно пересмеивающихся солдат звук этот совершенно затерялся.

В свете искусственного дня световой шнур был невидим. Просто в торце саквояжа появилось вдруг отверстие с обугленными краями, а по стене пакгауза напротив побежала, извиваясь, огненная дорожка, замыкаясь в неровный прямоугольник.

Когда контур замкнулся, Гордин, припадая на поврежденный протез, шагнул вперед.

— Стоять! — последовал немедленный оклик, но Гордин, не выпуская из рук саквояжа, упрямо продолжил движение, приволакивая ногу.

Справа надвинулась стена штыков. Слева глаз зафиксировал порывистое движение — двое из троицы канцеляристов сорвались с места, бросившись наперерез — и встали как вкопанные, подчиняясь командному голосу, отрывисто бросившему:

— Всем стоять!!!

Взгляд командира канцеляристов был прикован к намеченному на глухой стене прямоугольнику. Камень по краям линии плакал огненными слезами. Гордину показалось, что он разглядел в глазах командира выражение, которое можно было бы принять за суеверный ужас — но анализировать это времени не было.

Места для разбега не было. Протез якорем тормозил движение, и Гордин, ударив плечом в стену, уповал лишь на везение.

Стена подалась.

Кусок ее провалился внутрь склада, разваливаясь на отдельные камни, и Гордин ввалился следом, не удержав равновесие. Он упал на пыльный пол среди рухнувших стеллажей, в груду свалившихся с них тюков, ящиков и коробок, пребольно ушибся, но тотчас же вскочил, прижимая к груди саквояж.

В пыльной темноте склада световой шнур обозначил себя огненной нитью, вокруг которой танцевали, сгорая, пылинки.

На противоположной стене склада пламенеющий контур очерчивал точно такой же прямоугольник, как тот, сквозь который Гордин столь бесцеремонно ввалился внутрь. Он бросился туда. Протез плевался паром и лязгал оземь повисшей стопой.

Сзади закричали на разные голоса. Грохнул винтовочный выстрел. Пуля, пройдя мимо, высекла сноп искр из стены напротив. Гордин вжал голову в плечи и с разбегу ударил плечом в камень, слыша, как по сторонам рушатся бесконечные полки там, где их пересекал огненный шнур.

Он вновь оказался в переулке, как две капли воды похожем на тот, который покинул несколько секунд назад. Луч прожектора шарил рядом, нащупывая его. Внутри склада раздались злые голоса преследователей; кто-то с грохотом врезался в баррикаду, оставленную Гординым позади. В стене следующего в ряду склада багровел точно такой же контур, обрамленный потеками оплавившегося камня. Гордин знал, что у каждого из складов, стоявших на его пути, появились по два дополнительных входа-выхода.

Рядом загрохотали шаги преследователей, и Гордин, не глядя, махнул в темень проема саквояжем слева направо, направля луч так, чтобы он прошел выше человеческого роста. Внутри оглушительно затрещало, и все приземистое строение содрогнулось, когда рухнули опорные колонны. Командир преследователей скомандовал отступление. Крыша начала проваливаться внутрь, из-под нее что-то жарко полыхнуло. Гордин слышал, как канцеляристы подгоняют замешкавшихся солдат. Потом крыша рухнула, взметнув в небо клубы пыли и сноп искр.

Рокот воздушных винтов внезапно приблизился. Луч прожектора ослепил Гордина. Наверху загремело, и что-то ударило в стену и мостовую у самых его ног — раз, другой, третий. Непроизвольно прикрыв глаза локтем, Гордин взмахнул саквояжем, и луч ушел в зенит.

Прожектор погас, и в ночном небе полыхнуло, с треском разворачиваясь, полотнище огня. Огромная бесформенная масса дирижабля, содрогаясь в конвульсиях рванувшегося наружу из емкостей газа, в хрусте ломающихся шпангоутов и стрингеров рухнула на крыши складов.

Здесь и там вспыхнули пожары. Завывая сиренами, по летному полю понеслись пожарные парокаты. Уцелевшие патрульные дирижабли стягивались к месту крушения, превращая ночь в день светом своих прожекторов.

В воцарившемся хаосе Гордин без дальнейших приключений миновал анфиладу прорезанных лучом дверных проемов, насквозь пройдя район складов. Ни один патруль ему больше не встретился. За собой он оставлял дымящуюся полосу в камне мостовой: стремясь избежать дальнейших разрушений, Гордин направил ствол аппарата в землю. Через несколько минут пламя в камере погасло.

В отдалении от охватившей порт суматохи, прячась в тени многоэтажного пакгауза, Гордина ждал автожир. Его пилот, плечистый здоровяк в меховой дохе и треухе, сверкнув гоглами, приветствовал Гордина коротким кивком и помог устроиться в кабине. Других пассажиров не было.

— Значит, на «Станиславском» канцеляристы, а вокруг оцепление? — полуутвердительно спросил пилот.

— Верно, — сказал Гордин, откидываясь на сиденье и прикрывая глаза. Вместе с внезапной вспышкой раздражения накатила, наконец, дикая усталость. — Иначе зачем бы мне быть здесь?

Приглушенно стучали, прогреваясь, двигатели автожира. Винты бесшумно вращались, набирая обороты.

— Ваших рук дело? — спросил пилот, мотнув головой в сторону поднимающегося над крышами складов зарева.

— Увы, — ответил Гордин и с отвращением отбросил саквояж. Тот закатился под лавку. — Уйти тихо не получилось.

— Чем вы их так? Бомбы? — спросил пилот.

— Нет. Тепловой луч.

— Тоже ваша разработка? — голос пилота звучал теперь еще более уважительно.

— О нет, — слабо улыбнулся Гордин. — Изобретение моего приятеля, не оправдавшее его надежд. Мечты о мировом господстве, канувшие в небытие вместе с ним самим, когда оливиновый пояс оказался лишь мифом.

— Мифом? Да неужели? — склонил голову набок пилот. — Насколько мне известно…

— То, что известно вам, должно при вас и оставаться, — грубо прервал его Гордин. — Отчасти ради сохранения этих сведений в тайне я вынужден теперь прятаться и бежать, словно преступник.

— Вы и есть преступник, профессор, — хмуро заметил пилот. — Привыкайте к новому статусу. Скажу больше: вы теперь — враг Республики.

— Выходит, нам по пути, — усмехнулся Гордин. Мысль эта весьма его позабавила. Враг… Покатав слово на языке так и этак, он наконец продолжил: — Что до аппарата… Это прототип, рабочая модель. Для ее выхода в свет еще слишком рано. Мир не дозрел. Видите сами, что получилось. Пока это будут расценивать лишь в качестве новейшего оружия, и только. У этого изобретения большое будущее — просто не стоит спешить. Наше поколение словно создано для того, чтобы опережать время.

— Вы поэтому и бежите, профессор?

— Да. Нет. Не знаю. Хочется сделать мир лучше — а если не получается, хотя бы не способствовать тому, чтобы он сделался хуже, чем есть сейчас.

Пилот, пожевав ус, мудро воздержался от дальнейших расспросов. Гордин же не счел нужным что-либо пояснять.

— Расчеты и карты… Они при вас? — уточнил напоследок пилот, когда двигатель прогрелся.

Он то и дело украдкой бросал взгляды на столь небрежно брошенный Гординым саквояж.

Гордин рассмеялся.

— Они всегда со мной, — сказал он и коснулся пальцем виска.

Пилот хмыкнул и отвернулся к рычагам.

Автожир прыгнул в небо и растворился в ночи.

Год спустя за Полярным кругом имел место следующий разговор.

— Однако, не понимаю я, зачем нам сниматься да кочевать. Рано еще, зверь спит в берлоге, есть ему нечего будет. Падет — и мы с голоду помрем к следующей зиме.

— Ну как же вы не понимаете, уважаемый? Сгонят вас отсюда так и так. На золоте сидите! На золоте! А в золоте у белых людей сейчас нужда великая! Пока есть еще время, уходите. Все добро, скот весь с собой заберете. К югу кочуйте, есть еще места, где перебиться можно до весны. К лесам отходите, там зверь не пропадет. Я долго скрываться вряд ли смогу — да и неизвестно, будут ли ждать с разработками до той поры, пока я у них в руках не окажусь.

— Ты не волнуйся, добрый человек. Мы тебя твоим людям не отдадим. Не в нашем обычае такое. Живи себе спокойно, не печалься о нас. Все в руках предков. Не пропадем.

— Эх!

Гордин с досадой ударил оземь шапкой. Ветер, ледяной, наполненный снежной пылью, тут же растрепал волосы и дунул в уши. Заломило зубы, ожгло холодом щеки. Чертыхнувшись, Гордин поднял треух и нахлобучил его до глаз.

Старик наблюдал за ним с совершенно непроницаемым выражением лица. Морщины, лучиками разбегаясь от глаз, резали смуглую кожу его лица. Щелочки глаз посверкивали из-под капюшона парки. Отсветы костра бросали глубокие тени, превращая лицо старика в загадочную туземную маску — такую же, как те, что украшали резные столбы, врытые в снег вокруг костровища на главной площади.