Читаем без скачивания Повесть о том, как - Владимир Крупин

Медленно близился теплый вечер. Время как будто притормозило. Всегда удивительная смена ритма, дня не прошло, как были очереди, толкотня, грохот тамбура, шум теплохода, вдруг - тишина, далеко слева появился красноватый Марс, листочки не шевелятся, над водой собирается туман, редко чирикает птица, и непрерывно считает далекая кукушка.

Я вспомнил, что и в моей избушке есть электричество. Зажег, осмотрелся. Стены были закле-ены желтыми газетами. Один заголовок был такой: "Не перепотели в колхозе им. Буденного".

Я подумал, что будет прохладно спать, все же сентябрь, север, и стал топить печку. Но напустил столько дыма, что еле нашел дверь, еле выполз. Скоро вернулся Евланя, доложил;

- Наношу ответный удар.

Увидев дым, пошел с улицы, вынул раму. Дым вытянуло. Вставил раму обратно.

А тем временем и труба прогрелась, и пошла тяга. Стало уютно.

Евланя одобрительно рассуждал о том, что кто-то продуманно делает централизацию магазинов на селе.

- Например, я хожу в магазин час. По свежему воздуху. Я проветриваюсь, гуляю и наблюдаю природу. А если бы магазин был в пределах деревни, то что? Я бы физически меньше двигался. Или вы не согласны?

- Мне для начала хватит четырех правил.

- Вы извините,- говорил Евланя,- что я не называю ваше полное имя. Это вовсе не пустяки, это принцип. Мой язык не доходит до отчества. И это нужно внедрять. Пока мы вспоминаем и называем, за границей уже все решено. Вы были на Западе?

- Да.

- И что?

- У нас лучше.

Евланя долго всматривался перед собой, наконец встряхнулся и сказал:

- Да!

Потом снова долго думал, кривил лицо и жевал губами, потом решил:

- Но в каком-то отношении, пожалуй, что даже и так. Хотя там бы не бросили удобрения.

Вечер кончился песнями. Пели мы неважно, но от души, песен не испортили.

- Можно не иметь голоса, но надо знать песни,- сказал Евланя.- В следующий раз позовем Машу. А совсем переедете жить, наладим хор и поедем на областной смотр.

Стали прощаться.

Вышли. Река светилась, темнели над ней ивы, дальше желтело поле.

- Вот если бы все это пропить,- сказал Евланя.

- Удобрения? - не понял я.

- Нет, вообще все это,- он широко захватил рукой пространство.

Но мы решили, что все это пропивать нельзя. И так земли не остается. Разве что пустырь какой. Все равно жалко.

- Тут у меня сидит карась,- показал Евланя на вершу около мостков. И действительно, в верше сидел карась.

Решили его съесть. Печку вновь топить было долго, варить некогда. Евланя сказал, что сходит за электроплиткой. И вскоре вернулся, но только с утюгом, включил его, перевернул кверху плоскостью, и участь бедного карася была решена. Лишенный родной стихии, карась, даже выпоротый, дергался.

- Плохо, что краев нет,- говорил Евланя,- масло некуда наливать.

- А ты всегда на утюге жаришь?

- Только сегодня. Баба Маня все от меня спрятала.

Мы долго провожали друг друга, обсудили все проблемы, заодно все их решили.

"Ты ходишь в магазин больше часа. А если бы ехать на метро, то сколько?" - "На метро тут делать нечего, минута!" - "А знаешь, Евланя, ничего, что я тебя так называю?" - "Даже хорошо,- отвечал он,- лишь бы без отчества, а то поговорить не успеем".- "Так вот, знаешь, надо делать здесь метро. И вообще во всей сельской местности нечерноземной зоны. Подумай, почему? Десять секунд на размышление".- "В магазин быстрее ездить?" - "Не только. Метро сбережет поля и леса, не нужно будет осушать болота, слова "мелиорация", в смысле осушения болот, а затем "ирригация", в смысле обводнения на этом же месте, будут забыты. Деньги на культуру. Это первое. Это также и второе. Сохраненная земля даст урожай ягод. Остановки: "Земляничная поляна", "Березняк".- "Грибная опушка!" - поддержал меня Евланя. "Осторож-но, двери закрываются, следующая станция "Гречишное поле", переход на молочно-мясную линию..."

Темнели нежилые дома. Виднелись черные пятна выбитых окон. И этим домам мы нашли применение. Придумали испилить все нежилые избы на дрова, запастись дровами и никуда больше не ходить. Будем топить печь и рассказывать друг другу случаи из жизни. "У меня знаешь, сколько было случаев,- обещал Евланя,- я бы пять лет каждый вечер рассказывал, и каждый вечер новая история".- "У меня было поменьше,- отвечал я,- но тоже хватит. Где пила, топор? Пошли!"

Все же поленились начать с заготовки дров. "Лучше давай с конца,говорил Евланя,- с историй".

Мне казалось, что он выпивши и надо его довести до крыльца. Но и я, видно, был хорош, так как утром обнаружил себя не достигшим кровати. Утюг, оказалось, был не выключен, лежал на боку, дымя и постепенно утопая в половице.

4

В дверь постучали.

- Входи,- сказал я, уверенный, что это Евланя, и зная закон, что сострадания к утренним мучениям можно дождаться только от того, с кем накануне приобретал их.

Вошел встреченный вчера у реки мужчина.

- Вчера нас не представили...

- Да, как-то так... Но я знаю, что имя, отчество ваше,- я торопливо встал,- Михаил Кирсеич.

- Это хорошо, что еще в одном домике затеплилась жизнь.

Ботинком я закрыл прогоревшее место, и вскоре подошва почувствовала тепло.

Михаил Кирсеич расстегнул полевую офицерскую сумку, достал... четвертинку. Достал маленькую баночку меду.

Как-то по телевизору показывали дикие племена Австралии. Там они ходят босиком по горячим углям. Нам далеко до этих диких племен, даже в ботинках я бы не прошел. Пришлось выдать, на чем стою. Залил тление водой, разулся.

- Я даже удивляюсь, как он вас не сжег,- сказал Михаил Кирсеич.- Вы что, решили брюки погладить? На танцы, наверное, хотели идти. Тут теперь каждый вечер начнутся танцы.

Я отговорился тем, что печь не топилась, было холодно, а утюг все же излучает тепло.

Выпить Михаил Кирсеич отказался.

- А вы с Зубаревым. Только не говорите, что от меня. От себя.

- Он мне не поверит, что я мог вчера утаить.

- Все равно обрадуется.

В отдарок Кирсеичу я дал четырехцветную авторучку. Он был рад и не отказывался. Немного проводил меня.

Оказывается, он слышал, как мы ночью отказались заворачивать северные реки на юг, потому что нас не спросили, а также как мы подсчитывали экономический эффект от метро в сельской местности.

- Конечно, он выше, чем в городе,- поддержал Кирсеич,- но ведь нужны совместные усилия.

Извинительно смеясь, я ощущал настойчивое усилие какого-то воспоминания. Забыл сон! "Ну и хорошо, что забыл,- успокаивал я себя.- Мало ли что приснилось". Но шли дальше, беспокой-ство усиливалось и вдруг оборвалось. Тяжелый хруст большого дерева испугал меня. Да, именно такой звук был во сне.

- Что это?

- Что?

- Вот это, упало дерево.

- Это просел потолок в брошенной избе. Матица треснула.

- И ночью тоже?

- Ночью я сплю,- строго сказал Кирсеич.

- Простите.

- Нет, это вы меня простите, что я не могу зайти к Зубареву. Вам это вряд ли интересно, но мы по-разному смотрим на многие вещи.

- На какие, например?

- Вы наш будущий житель, сосед, все поймете. Я очень одобряю ваше решение поселиться здесь. Но зачем?

- Картошку буду выращивать, редиску, укроп. Чтоб в магазине не покупать. Другим больше останется.

- А знаете,- обрадовался Кирсеич,- это очень ценная мысль. Она должна начать брожение умов. Пойду отмечу в календаре.

Евланя мой, оказывается, вовсе не ложился, а чифирил, выпил за ночь целый самовар, заварив его двумя пачками грузинского чая. Сейчас он на крыльце вытряхивал коричневую массу и говорил:

- Баба Маня! А лодки у причала.

Мы поздоровались и для начала повздыхали без слов.

Изнутри вышла баба Маня. Желая подслужиться, я взял у нее ведро и понес к хлеву, но, конечно, запнулся и пролил.

- Правильно,- сказал Евланя.- Все равно не будут пить.- Он открыл хлев и представил мне выходящих коз: - Майка, Милка, Марта, их безымянные дети и козел Абрек. Очеловечива-ние животных через имена похвально. Некоторые имена животные отобрали навсегда. Например: Хавронья было женское имя, а потом только свинья. Называют же кота Васькой, барана Борькой, а попугая Попкой. Но быстрее всех подтягиваются собаки - были Жучками, Мухтарами, потом Джеками, а недавно я прочел, что одного пуделя зовут Мольер.

Я подмигнул ему как мог выразительно.

- Пойду коз пасти,- крикнул Евланя, толкая меня в знак понимания.

Баба Маня вынесла на крыльцо горшочек молока.

Наверное, это молоко и спасло меня. Я понемногу отхлебывал и слушал разговор. Решалась судьба одной козы: трех зимой не прокормить. Разговор склонялся в пользу Милки и Марты, против Майки. Милка молодая, Марта ест свеклу и картошку. А Майка морду воротит. И хотя доит Майка столько же, но к обряду (дойке) она хуже, нервная, молоко отпускать не любит. Так и было решено оставить Милку и Марту. А Майке было сказано: "Не надо было умничать".

Мы отправились. Евланя не поверил, что четвертинка моя, я открылся, что был Михаил Кирсеич. "Мы купим и ему отдадим".