Читаем без скачивания Изюминка - Джон Голсуорси

Орфей..."

Фраст. Голосок что надо!

Занавес поднимается. Профессор, высокий, худой и рассеянный человек с проседью, зевает в кресле. На коленях у него блокнот, справа - табурет с чернильницей, слева - том энциклопедии на подставке - словом, он забаррикадирован со всех сторон статьей, которую пишет. Он читает вслух последнюю написанную страничку, но голос его заглушается пением жены, которая находится в соседней комнате, за портьерой. Пропев песню до конца, она умолкает, и тогда становится слышно, как профессор читает свою статью.

Профессор. "Орфей символизировал собой голос Красоты, призыв жизни, завлекающей нас, смертных, своей песней, поднимающей нас из могил, в которых мы добровольно себя погребли. Писатели древности, надо полагать, сознавали это в той же мере, в какой и мы. Человечество не меняется. Шелк и сукно, в которые рядятся современные цивилизованные существа, скрывают под собой все тех же фавнов и дриад. А между тем..." (Он внезапно умолкает, как бы вдруг иссякнув. Нетерпеливо, жене.) Что же ты не поешь, дорогая? Пой, это создает атмосферу.

Жена снова поет. И профессор начинает снова водить пером. Но песня внезапно обрывается и, раздвинув портьеру, в двери появляется жена профессора. Она значительно моложе его, бледна, очень хороша собой. Все в ней - и тип лица, и сложение, и облегающее тело кремовое платье напоминает женщину с картины Боттичелли. Она в упор разглядывает мужа, который погружен в свое писание;

затем быстрыми шагами подходит к раскрытой двери и смотрит в сад.

Жена. Боже мой! Какая красота!

Профессор (поднимает голову). А?

Жена. Я сказала: "Боже мой! Какая красота!"

Профессор. А-а!

Жена (смотрит на него). Ты не заметил, что мне последнее время приходится всегда повторять то, что я тебе говорю?

Профессор. Что?

Жена. Что мне приходится повторять...

Профессор. Да-да, я слышал. Прости. Я слишком увлекаюсь.

Жена. Но только не мной.

Профессор (удивленно). Дорогая моя, да ведь твоя песня как раз и помогла мне воссоздать атмосферу. Чертовски трудная статья - найти равновесие между исторической точкой зрения и просто человеческой...

Жена. Кому нужна человеческая точка зрения?

Профессор (ворчливо). М-м! Если б это было так! Но - современные вкусы! Им дела нет до истории. Им подавай грошовые чувства в пестрых обложках.

Жена (как бы про себя). А весна - это тоже грошовые чувства?

Профессор. Прости, дорогая, я не расслышал.

Жена (словно против воли, уступив какой-то внутренней силе). Красота, красота!

Профессор. Это-то я и пытаюсь здесь выразить. Легенда об Орфее и по сей день символизирует человеческую тягу к красоте! (Снова берется за перо, она же продолжает любоваться лунным светом в саду. Подавляя зевок.) Черт возьми! Все время в сон клонит! Распорядись ты наконец, чтобы к обеду давали кофе покрепче!

Жена. Хорошо.

Профессор. Вот послушай - как тебе это покажется? (Читает вслух.) "Многие полотна художников Возрождения - особенно таких, как Боттичелли, Франческа и Пьеро ди Косимо, - навеяны легендами типа орфеевской. Этому же языческому источнику мы обязаны маленькой жемчужиной Рафаэля "Аполлон и Марсий".

Жена. Мы обязаны ему и большим - бунтом против сухой учености.

Профессор. Вот именно! А я. пожалуй, разовью эту мысль: "Ему же мы обязаны нашим бунтом против академичности, отвращением к "бизнесу" и к грубому торжеству купли-продажи. Ему мы обязаны..." (Голос его постепенно замирает.)

Жена. Любовью.

Профессор (рассеянно). А?

Жена. Я сказала: ему мы обязаны любовью.

Профессор (несколько удивленно). Возможно. Но... хм... (сухо улыбается)... в данной статье это будет, пожалуй, неуместно.

Жена (обращаясь к себе и к лунному свету, заливающему сад). Деревья пробуждал Орфей!

Профессор. Многие путают лиру с лютней. (Отчаянно зевает.) Дорогая моя, если ты больше не собираешься петь, может быть, сядешь? Мне нужно сосредоточиться.

Жена. Я выйду прогуляться.

Профессор. Смотри, не промочи ноги!

Жена. Сухие ноги - залог христианской добродетели.

Профессор (сдержанно смеется,). Браво, браво! Сухие ноги - залог христианской добродетели. (Рука его хватается за перо, лицо наклоняется к бумаге, жена смотрит на нею странным взглядом.) "Трудно определить, в какой степени поднявшаяся в наше время волна отрицания христианских добродетелей обязана влиянию идей, нашедших воплощение в образах Орфея, Пана и Вакха, однако..."

Во время его монолога жена выходит в сад и поет, причем голос ее по мере удаления приобретает еще большую звонкость: "Деревья пробуждал Орфей

волшебной лирою своей, лирою своей..."

Профессор (спохватывается). Она сорвет себе голос! (Молча слушает, как растет ее песня.) Гм! Как странно он звучит ночью! (Молчит. Зевает. Ее голос постепенно замирает. Он вдруг начинает клевать носом, пытается бороться со сном, успевает написать одно-два слова, голова его опускается, и через двадцать секунд он засыпает совсем.)

Свет гаснет. Слышен голос Фраста.

Фраст. Как зовут эту девушку?

Вейн. Ванесса Хэллгров.

Фраст. А!

Сцена освещается. Яркий лунный свет заливает сад, комната по-прежнему погружена в темноту. Смутно виднеется силуэт спящего профессора в кресле. Он несколько больше повернулся к двери в сад. Из-за поросшего мхом валуна высовывается фигура фавна; у него острые ушки, он облокачивается на валун и играет на свирели; два зайца и лиса сидят и слушают его игру. Порыв ветра срывает несколько лепестков с цветущих яблонь. Фавн резко поворачивает голову вправо, откуда медленно появляется фигура древнегреческого юноши с лирой или лютней в руках, из которой он извлекает звуки, похожие на стон ветра в трубе. Фавн прячется за валун, а юноша, дойдя до валуна, останавливается и играет на своей лютне. Постепенно под его музыку побеленный ствол одной из яблонь преображается в женскую фигуру с обнаженными руками и босыми ногами; ее темные волосы распущены. Это жена профессора. Словно в трансе, она плавно приближается к юноше, глядя ему прямо в глаза, и подходит к нему вплотную. Она протягивает к нему руки, обвивает его шею. Они целуются. Раздается тихий возглас ужаса, и профессор, весь взъерошенный, с воздетыми руками, вскакивает с кресла, и в ту же

секунду сцена погружается во мрак.

Фраст. Ого!

Свет, как в начале сцены. Профессор медленно просыпается в своем кресле, вокруг него лежат разбросанные страницы рукописи. Он встряхивается, щиплет

себя за ногу, медленно обводит глазами залитый луной сад и встает.

Профессор. Уф! Уф! Противный сон! Брр! Хм! (Идет к стеклянной двери и кричит.) Бланш! Бланш! (Бормочет.) "Деревья пробуждал Орфей... пробуждал Орфей!.." (Кричит.) Бланш!

Голос жены. Да?

Профессор. Где ты?

Жена (появляясь у валуна, с распущенными волосами). Здесь!

Профессор. Послушай... я... я спал... мне приснился сон. Иди сюда. Я расскажу тебе.

Она входит, и оба стоят у окна.

Профессор. Мне снилось, как будто вон там, возле того камня, сидел... фавн и играл на свирели. (С тревогой поглядывает в сторону валуна.) И будто тут же сидели и слушали два дурацких зайчонка и лиса. И вдруг вон оттуда появляется наш друг Орфей со своей проклятой лютней и, понимаешь, превращает вон то дерево в тебя! И потом постепенно он тебя приманил, как птичку. И ты... хм... обняла его за шею и... хм... поцеловалась с ним. Уф! Я проснулся. Ужасно неприятно. Послушай, у тебя распущены волосы!

Жена. Да.

Профессор. Почему?

Жена. Это не был сон. Орфей возвращал меня к жизни.

Профессор. Что такое?

Жена. А ты думал, я живая? Я мертвая, я как Эвридика.

Профессор. Господи, Бланш, да что с тобою делается сегодня?

Жена (указывая пальцем на разбросанные листы). Почему, вместо того, чтобы жить настоящей жизнью, мы о ней только пишем? (Показывает рукой на сад.) Что мы берем от жизни? Деньги, славу, моду, разговоры, ученость? Верно. А для чего это все? Я жить хочу!

Профессор (беспомощно). Дорогая моя, я, право же, не понимаю тебя.

Жена (указывая на сад). Смотри! Вон Орфей со своей лирой, и никто его не замечает. Красота, кругом Красота, а мы проходим мимо. (С внезапным жаром.) Красота, Любовь, Весна... Все это где-то вне нас, а должно бы быть внутри.

Профессор. Милая, но это... это ужасно! (Делает движение, чтобы обнять ее.)

Жена (уклоняется от его объятий, тихо). Иди, иди к своей работе!

Профессор. Я... я расстроен. Я никогда не видел тебя такой... такой...

Жена. Такой истеричной? Хорошо! Больше не буду. Пойду снова петь.

Профессор (успокаивающе). Ну вот, ну вот! Прости меня, милая. Ну, прости. Ты просто сегодня не в духе, вот и все. (Целует ее, она не уклоняется.) Ну как? (Тянется к своим бумагам.) Прошло?

Жена (стоит неподвижно и смотрит на него в упор). О, да! Как рукой сняло!

Профессор. Вот и хорошо, а я попробую закончить свою статью сегодня. Тогда мы можем завтра повеселиться. Может, даже в театр сходим. Говорят, хорошая вещь идет - она вот уже несколько лет как не сходит со сцены "Китайские котлеты", так, кажется?