Читаем без скачивания Курс гражданского права. Тома I-III - Константин Победоносцев

— А когда так, — кончил он, — то ничего в России так не нужно, как власть; власть против этого лихого человека, который может наделать бед в нашей темноте и голотьбе пустынной.

И пальцы его огромно сжались, как бы хватая что-то" *(36). (Выделено нами. — В. Т.).Победоносцев говорил и писал не только умом, но и сердцем. Он убеждал других в своей правоте во многом потому, что искренне верил в истинность своих суждений. Адвокат и публицист В. В. Беренштам приводит в своих мемуарах любопытное высказывание В. А. Манасеина, лично знавшего Константина Петровича: "Знаете, — говорил мне Вячеслав Авксентьевич, — ведь Победоносцев — искренний человек. Он, несомненно, ханжа, но это глубоко искренний человек. Я видел его в 60-х годах, когда все кругом либеральничали, когда нужно было иметь большое мужество, буквально отвагу, чтобы в профессорской среде не быть либералом. И в это самое время Победоносцев, подходя к монастырю, становился на колени, вставал и, поминутно падая на колени, полз по земле к храму. Вот каков это человек! Вы посмотрите, какой он и убежденный человек! Вы прочтите его "Московский сборник". Ведь это написал 69-летний старик, а сколько тут полемического задора! И как много ни сделал Победоносцев зла России, это человек никогда не лгал и всегда сам был искренне убежден в пользе того, что делал" *(37)."Московский сборник", о котором упомянул В. А. Манасеин, весьма необычное произведение. Впервые оно было издано в 1896 г., в том же году вышло в свет вторым и третьим изданиями, в 1897 г. — четвертым, а в 1901 г. — пятым изданием. По жанру — это сборник статей, посвященных различным аспектам общественной жизни России. И хотя немало мыслей в содержании "Московского сборника" Победоносцев заимствовал у тех или иных иностранных писателей, данным произведением он ярко выразил свое собственное мировоззрение. Нигде, пожалуй, Победоносцев не раскрывается в своих качествах идеолога в такой степени, как на страницах "Московского сборника" *(38).Через все это сочинение он последовательно проводит мысль о пагубности политических и юридических учреждений, оторванных от исторических устоев общества, не соответствующих быту и сознанию народа. Такими учреждениями Победоносцев считает для России институты западной демократии — парламент, так называемую "свободную" печать, суд присяжных и т. п."Если бы потребовалось истинное определение парламента, — пишет Победоносцев в статье "Московского сборника" с примечательным названием "Великая ложь нашего времени", — надлежало бы сказать, что парламент есть учреждение, служащее для удовлетворения личного честолюбия и тщеславия и личных интересов представителей. Учреждение это служит не последним доказательством самообольщения ума человеческого. Испытывая в течение веков гнет самовластия в единоличном и олигархическом правлении и не замечая, что пороки единовластия суть пороки самого общества, которое живет под ним, люди разума и науки возложили всю вину бедствия на своих властителей и на форму правления, и представили себе, что с переменою этой формы на форму народовластия или представительного правления общество избавится от своих бедствий и от терпимого насилия. Что же вышло в результате? Вышло то, что mutato nominee все осталось в сущности по-прежнему, и люди, оставаясь при слабостях и пороках своей натуры, перенесли на новую форму все прежние свои привычки и склонности. Как прежде, правит ими личная воля и интерес привилегированных лиц; только эта личная воля осуществляется уже не в лице монарха, а в лице предводителя партии, и привилегированное положение принадлежит не родовым аристократам, а господствующему в парламенте и правлении большинству: На фронтоне этого здания красуется надпись: "Все для общественного блага". Но это не что иное, как самая лживая формула; парламентаризм есть торжество эгоизма, высшее его выражение. Все здесь рассчитано на служение своемуя" *(39).Не соответствующим общественным условиям России Победоносцев считал и суд присяжных. Данное учреждение, отмечал он, усиливает случайность приговоров даже в тех странах, где существует "крепкое судебное сословие, веками воспитанное, прошедшее строгую школу науки и практической дисциплины". "Можно себе представить, — продолжал он, — во что обращается это народное правосудие там, где в юном государстве нет и этой крепкой руководящей силы, но взамен того есть быстро образовавшаяся толпа адвокатов, которым интерес самолюбия и корысти сам собою помогает достигать вскоре значительного развития в искусстве софистики и логомахии, для того чтобы действовать на массу; где действует пестрое, смешанное стадо присяжных, собираемое или случайно, или искусственным подбором из массы, коей недоступны ни сознание долга судьи, ни способность осилить массу фактов, требующих анализа и логической разборки; наконец, смешанная толпа публики, приходящей на суд как на зрелище посреди праздной и бедной содержанием жизни; и эта публика в сознании идеалистов должна означать народ" *(40).Еще более резкой критике Победоносцев подвергал "так называемую свободу печати". По его мнению, данное явление есть "одно из безобразнейших логических противоречий новейшей культуры, и всего безобразнее является оно именно там, где утвердились начала новейшего либерализма, — именно там, где требуется для каждого учреждения санкция выбора, авторитет всенародной воли: От одного только журналиста, власть коего практически на все простирается, не требуется никакой санкции. Никто не выбирает его и никто не утверждает" *(41). Судья, указывает Победоносцев, имея правомочие карать нашу честь, лишать нас имущества и свободы, получает его от государства. Он должен продолжительным трудом и испытанием готовиться к своему званию. Он связан строгим законом, он действует под контролем высшей власти, приговор его может быть изменен и исправлен. "А журналист имеет полнейшую возможность запятнать, опозорить мою честь, затронуть мои имущественные права; может даже стеснить мою свободу, затруднив своими нападками или сделав невозможным для меня пребывание в известном месте. Но эту судейскую власть надо мною сам он себе присвоил: ни от какого высшего авторитета он не принял этого звания, не доказал никаким испытанием, что он к нему приготовлен, ничем не удостоверил личных качеств благонадежности и беспристрастия, в суде своем не связан никакими формами процесса, и не подлежит никакой апелляции в своем приговоре: Итак, можно ли представить себе деспотизм более насильственный, более безответственный, чем деспотизм печатного слова? И не странно ли, не дико ли и безумно, что о поддержании и охранении именно этого деспотизма хлопочут все более ожесточенные поборники свободы, вопиющие с озлоблением против всякого насилия, против всяких законных ограничений, против всякого стеснительного распоряжения установленной власти? Невольно приходит на мысль вековечное слово об умниках, которые совсем обезумели от того, что возомнили себя мудрыми" *(42).Многое из того, что было высказано Победоносцевым в "Московском сборнике", можно встретить в его записках императорам и письмах различным лицам. Так, в марте 1903 г. Константин Петрович писал П. А. Тверскому, поселившемуся в американском городе Лос-Анжелос: "Вы, выехав из России, стоите на той же точке, на какой тогда были, веруя в благодетельное значение каких-то реформ в смысле новой свободы. Но вера в "учреждения", оторванные от жизни и от народа, ничего не принесла нам, кроме лжи и стеснения истинной свободы, ибо мы стали так опутаны учреждениями, что деваться некуда. И те, кои проводили их, пустив их в народ, успокоивались, воображая, что учреждения сами себя двинут и оживят что-то. Но у нас без руководства ничто само собой не оживает. Славянская раса не то, что англо-саксонская, скандинавская и даже немецкая: там дух партикуляризма и крепкого индивидуального развития; у нас — обязанность. И так вышло, что мы наряжены все в какое-то чужое платье, сшитое родным портным Ваською, и не можем в нем двигаться" *(43). В записке о реформе судебных учреждений, поданной Победоносцевым императору Александру III осенью 1885 г. *(44), Константин Петрович говорил о суде присяжных примерно то же самое, что позднее опубликовал в "Московском сборнике". "Учреждение присяжных в уголовном суде оказалось в России совершенно ложным, совсем несообразным с условиями нашего быта и с устройством наших судов, и, как ложное в существе своем и в условиях, послужило и служит к гибельной деморализации общественной совести и к извращению существенных целей правосудия: Присяжные, случайно набираемые большей частью не из крепких, а из слабых и зависимых людей в обществе, предоставлены случайному воздействию на них всяких сторонних влияний со стороны адвоката, со стороны публики, со стороны господствующего в настоящую минуту предрассудка, со стороны лица наиболее главного в среде их самих, наконец, — со стороны подкупа и уговора, — чему были уже, к сожалению, неоднократные примеры. От этого учреждения необходимо нам отделаться, дабы восстановить значение суда в России" *(45).Таким образом, мотивы "Московского сборника" звучат во всем литературном творчестве К. П. Победоносцева. Последовательный в проведении своих политических взглядов, непоколебимый в своей правде, проницательный мыслитель, наконец — полемист, мастерски владевший пером — он был самым серьезным противником ненавистников исторической России, скрывавшихся под личиной либералов или революционеров. Бессильные опрокинуть стройные ряды его мыслей, они отказались от прямого, честного сражения с подлинным Победоносцевым. Вместо этого вылепили себе некое чучело, внешне похожее на него, обклеили его разными ярлыками и стали лупить. И лупили с таким неистовством, что, кажется, в конце поверили, что лупят не чучело, а настоящего Победоносцева.Александр Блок, поэт милостью Божьей, писал во вступлении ко второй части своей поэмы "Возмездие":"В те годы дальние, глухиеВ сердцах царили сон и мгла:Победоносцев над РоссиейПростер совиные крыла,И не было ни дня, ни ночи,А только — тень огромных крыл;Он дивным кругом очертилРоссию, заглянув ей в очиСтеклянным взором колдуна:"Любопытно, что в этих словах А. Блока тогдашние либералы увидели карикатуру на всесильного временщика эпохи правления Александра III. Подобный взгляд на приведенный стих Блока о Победоносцеве, к сожалению, присутствует и в современной литературе *(46).Между тем на самом деле Блок не только не окарикатурил Победоносцева в приведенном стихе, а напротив — окутал его облаком симпатии и даже восхищения. Сова еще с древних времен является символом мудрости. Победоносцев — мудрец, который "дивным кругом очертил Россию, заглянув ей в очи"! …И колдун, трясущийся над своим сокровищем, и это сокровище — конечно же, Россия. Его драгоценная Россия, смысл всей его жизни, главный объект его помыслов, единственная и неповторимая — ради которой он жил и творил!

* * *