Читаем без скачивания Круг замкнулся - Джонатан Коу

И вот еще что, пока не забыла: это идиотское громадное колесо, что выросло на берегу Темзы, рядом с Каунти-холлом. Для чего оно понадобилось, кто бы мне объяснил.

Но хватит на сегодня комментариев по социальным вопросам. У меня есть что тебе рассказать и помимо этого. Начну с главного: я решила нырнуть головой в омут, отдать себя на заклание, подставить щеку и т. д. и т. п. — вечером отправляюсь в Бирмингем. Во-первых, потому, что цены в здешних гостиницах феноменальные, и мне просто не по карману остаться в Лондоне хотя бы еще на день. Во-вторых, суток, не минуло, как, я вернулась в Англию, а прошлое уже настигло меня. В виде листовки, которую я подобрала в Королевском фестивальном зале. В понедельник, там состоятся выступления на тему «Прощание со всем этим». Шестеро (цитирую) «известных авторов» поведают народу, с чем им более всего жаль расставаться и от чего они только счастливы избавиться с окончанием второго христианского тысячелетия. И кто же значится в этой листовке под номером четыре? Нет, не Бенжамен (хотя все думали, что он-то как раз и станет известным автором), но Дуг Андертон, отрекомендованный как «журналист и политический комментатор». Надо же.

Опять предзнаменование? Намек, на то, что я вовсе не совершаю смелый прорыв в будущее, — наоборот, делаю первые вялые шаги по дороге назад? Нет, серьезно, я не видела Дуга пятнадцать лет. Последний раз это было на моей свадьбе. Помнится, надравшись, он зажал меня в углу и объявил, что я выхожу замуж не за того парня. (Разумеется, Дуг был прав, хотя и не в том смысле, какой ему виделся.) А теперь представь эту диковатую ситуацию: я сижу в фестивальном зале и слушаю, как, Дуг вещает о смятении умов в канун третьего тысячелетия и грядущих, преобразованиях в обществе. Сиречь, талдычит ровно то же самое, чему мы покорно внимали двадцать лет назад на заседаниях редакции школьного журнала. Только теперь у нас седеют головы и побаливают спины.

Я ты седеешь, Мириам? Или такие проблемы тебя больше не волнуют?

Поезд на Бирмингем отходит через пятьдесят минут. Пора рвать когти.

Вторая чашка кофе за день

«Республика кофе»

Нью-стрит, Бирмингем

Пятница, 10 декабря 1999 г.

Утро

Ох, Мириам, этот дом! Этот чертов дом. Он все такой же. Ничего не изменилось, с тех пор как ты его покинула (почти четверть века назад), разве что стал холоднее, просторнее, печальнее и чище. Отец платит какой-то женщине за сдувание пылинок; дважды в неделю она приходит убираться, и, по-моему, он ни с кем больше не общается теперь, когда мамы не стало. Он купил домик во Франции, где подолгу живет. Весь вечер в среду он показывал мне фотографии бака для обеззараживания воды и новенького бойлера, которые он там установил, — насколько это было увлекательно, думаю, тебе легко вообразить. Раз или два он обронил, что я непременно должна туда приехать, погостить у него недельку-другую, но я видела, что на самом деле он этого не хочет. Дa и я не хочу. И оставаться под его крышей дольше, чем требуют приличия, я тоже не намерена.

Вчера вечером я ужинала с Филипом и Патриком.

Уф… Я не видела Филипа два с лишним года, и думаю, на моем месте любая бывшая жена, глянув на бывшего мужа, спросила бы себя с великим изумлением: что же, ради всего святого, свело нас когда-то? Начнем с физического влечения. Помнится, в бытность студенткой я подолгу жила в Мантуе; тогда, в 1981 году (вывожу цифры и сама не верю в то, что проступает на бумаге, — с ума сойти!), я была окружена молодыми итальянцами, преимущественно роскошными, и все до единого умоляли с ними переспать. Банда юных Мастрояни в самом расцвете сексуальной привлекательности исходит слюной, глядя на меня, — какова картина, a? Дa, я в курсе: по причине английского происхождения я для них была экзотикой (в Бирмингеме, понятно, ничего экзотичного во мне бы никто не обнаружил), потому и могла выбирать любого, какой приглянется. А то и взять всех по очереди. И что же я предпочла? Точнее, кого предпочла? Филипа. Филипа Чейза, ботаника в роговых очках, с кожей цвета сыворотки и клочковатой рыжей бородкой. Он приехал в гости на неделю и уже на второй день непостижимым образом уложил меня в постель, в итоге изменив всю мою жизнь — не навсегда, надеюсь, но радикально… фундаментально… ну, не знаю, трудно подобрать подходящее слово. Впрочем, иногда и любое сойдет. Так почему это произошло? По молодости и глупости? Нет, в том, что касается Филипа, такое объяснение несправедливо. Из всех парней, которых я тогда знала, он был самым разумным, самым отзывчивым и максимально лишенным самонадеянности. (Дуг и Бенжамен тоже ребята неплохие, но они были заняты исключительно собой, каждый на свой лад, разумеется!) В придачу фил — человек, невероятно порядочный, честный и надежный. Благодаря ему наш развод обошелся без драм, — понимаю, комплимент сомнительный, но если ты хочешь развестись с кем-нибудь, Филип — тот, кто тебе нужен.

А Патрик… Мне определенно хочется видеться с моим сыном как можно чаще, пока я здесь. Он сильно повзрослел. Конечно, мы постоянно переписываемся, и в прошлом году он приезжал ко мне в Лукку на несколько дней, и все же каждый раз, взглянув на него, я вздрагивала. Не передать, какое это особенное чувство, смотреть на мужчину — пусть лишь пятнадцатилетнего, но с виду вполне мужественного, — смотреть на этого высокого (довольно тощего, бледного и невеселого) мужчину и знать, что когда-то он был… у меня в животе (высокие слова прибережем для иного случая). Должна признать, у него прекрасные отношения с отцом. Я позавидовала той непринужденности, с которой они болтают друг с другом, смеются. Обычный мужской треп? Возможно. Но нет, пожалуй, это нечто большее. Не стану отрицать, Филип с Кэрол хорошо заботятся о моем сыне. Никаких претензий. Разве что я немного ревную. Но это было мое решение снова попытать счастья в Италии, оставив ребенка с отцом. Я так решила и никто другой.

Я теперь последняя новость и в некотором роде самая потрясающая — а может, и тревожная. Я встретила Бенжамена. Около часа назад. И вдобавок, при самых любопытных обстоятельствах.

Накануне вечером Филип с Патриком выдали мне сводку на Бена. Работает в той же фирме, где его повысили до старшего партнера, — пора уже, после стольких-то лет, — и по-прежнему женат на Эмили. Детей нет, и все уже прекратили задавать вопросы на эту тему. Фил утверждает, что Бен с Эмили перепробовали все, включая процедуру усыновления. Медицинская наука посрамлена и все такое прочее. Никто из супругов не виноват (то есть, скорее всего, втихомолку каждый винит другого). С творчеством у Бенжамена ситуация та же, что и с детьми: годами он трудился в поте лица, чтобы произвести на свет умопомрачительный шедевр, но пока никто не видел ни строчку. Впрочем, его друзья до сих пор пребывают в трогательной уверенности, что шедевр вот-вот народится.

Итак, околачиваюсь я в историческом отделе «Уотер-стоунза» на Брод-стрит, будто мне больше заняться нечем. Я лишь полтора дня как вернулась в Бирмингем, и, по идее, дел у меня невпроворот, меня же понесло в книжный. Ладно. Стою неподалеку от той части магазина, которую отвели для настырных кофеманов. Краем глаза замечаю девушку: она сидит лицом ко мне, девушка очень хорошенькая — такая тонкая графическая красота, — а напротив нее, спиной ко мне, седой мужик, которого я поначалу принимаю за ее отца. Девушке на вид лет девятнадцать-двадцать, и одета она в готическом стиле, но без наворотов, — в тон к, волосам, красивым волосам, черным, густым и длинным, ниже плеч. Жгучего интереса эта пара у меня не вызывает, но, когда я приближаюсь к рекламному столику, чтобы взглянуть на новинку, девушка нагибается к своей сумке и у нее оголяется спина, и тут я вижу, что и он тоже смотрит на ее голую спину — искоса, украдкой, и внезапно узнаю его: да это же Бенжамен! В костюме (прежде я никогда не видывала его в костюме, но, с другой стороны, у него ведь рабочий день, и он, наверное, выскользнул из офиса на полчасика), и вид у него… Как же это сказать? На сей раз я уверена, что существует точное слово для описания мужчины в таком состоянии…

Ага, вспомнила. «Одурманенный». Именно так Бенжамен и выглядит.

И тут он видит меня, и время словно замедляется — как всегда, когда перед тобой вдруг возникает человек, которого ты не ожидал встретить и который давно не появлялся на твоем горизонте, и в каждом из вас что-то переключается, и день приобретает какие-то иные, незапланированные измерения… Я подхожу к их столику, Бенжамен встает, протягивает руку — надо же, мне протягивать руку! Разумеется, я ее не жму, но целую Бена в щеку. Он смущается, теряется и торопливо знакомит меня со своей подружкой; она тоже встает, а зовут ее, как, выясняется, Мальвина.