Читаем без скачивания Газета День Литературы # 104 (2005 4) - Газета День Литературы

Вот поэтому и не получилось с авангардом того, что для него планировали наши западники. Ну да, они рассчитывали (и рассчитывают до сих пор) на противоречия авангарда со сталинской культурной политикой. Но Сталин был СТРОИТЕЛЬ — и суть этого противоречия — это разность путей строителя и разрушителя. Очень часто, когда перед авангардистом становится задача не ломать, а строить, он становится ультратрадиционалистом. Примеров тому — тьма. Казимир Малевич, когда ему нужно было СТРОИТЬ пилсудскую и постпилсудскую Польшу, не рисовал, скажем, шара, вписанного в куб, не повторял свои чёрные квадраты, а обратился к традиционно-польскому, фольклорно-примитивизированному портрету — парсуне. Да и в наши дни один из талантливейших поэтов — А. Широпаев — начал как эдакий Маяковский ("Баррикадь! Абракадабрь!"), а теперь пишет стихом, характерным для поэтов сталинского времени, таким же накрученно-забронзовелым: "Тем яснее безумцам: ведомый Звездою Полярной, // Ты вернёшься, Артур, ты в России воскреснешь, Артур". Да, ломать — не строить; да ведь и строить — не ломать. А покуда у нас цветёт и пахнет вот эта буржуйская (именно так; не капиталистическая, не купеческая, не буржуазная даже, а только — дешёво-буржуйская) "культурка" отливания дамочек-профессионалок из бронзы с виртуозной передачей волос оных где нужно и где не нужно — будет и контркультура авангарда. И на прикормку она не пойдёт. Пойдёт только на Великую Задачу.

Надо её приблизить — и не будет авангарда. Будет искусство Великой Цели, старо-новое или ново-старое — никто разбирать не будет, лишь бы хорошее. Консервативно-революционное. Или — по Широпаеву — искусство вернувшегося Артура.

Вячеслав Куприянов

С НЕМЕЦКОГО

Поздней осенью прошлого года я сидел в саксонской деревне Кадиш, где-то между Лейпцигом и Дрезденом, и переводил немецкую классику. Рядом со мной жили и работали лепивший милых людей из глины болгарский скульптор Руссо Руссев, с которым можно было поговорить по-русски, польская художница Иоанна Белявска, создававшая иллюстрации к стихам польских поэтов, и немецкий скульптор и поэт Андреас Хегевальд, покорявший огромные глыбы из кварца. Позже Хегевальд вручную изготовил книгу моих стихотворений тиражом в 19 экземпляров и ценою в 1000 евро. Ценность книги безусловно в его графике.

Но вернусь к немецкой классике. Хотя она у нас достаточно была известна еще в недалеком прошлом, сейчас многие подобные издания становятся редкостью. Современность ставит свои условия, она требует нетребовательного читателя, ибо нетребовательность и невзыскательность вкусов якобы способствует процветанию рынка, в том числе и литературного.

Более изысканному вкусу я бы хотел напомнить сейчас о Фридрихе Гёльдерлине, друге Гегеля и Шиллера, не признанном при жизни ни Гёте, ни Шиллером, взявшим себе за идеал античность и придавшим ей романтические черты. Гёльдерлин был заново открыт самими немцам через полвека после его смерти, затем его открыли для себя уже в ХХ веке немецкие экспрессионисты и французские сюрреалисты. У нас же в России художественный опыт великого Гёльдерлина не вполне освоен. Есть же у него для нас и достаточно злободневное указание: "И тогда ведь создать хотели / Царство искусства. Но при этом / Отечественное забыли…" Однако дальше читайте сами. Заодно добавляю кое-что из Новалиса, Шамиссо, фон Платена, Рюккерта, Мёрике, Геббеля и уже почти вчерашнего современника Бертольта Брехта.

…ты считаешь,

Что так и будет,

Как прежде?

И тогда ведь создать хотели

Царство искусства. Но при этом

Отечественное забыли,

И бедная Греция так,

Прекраснейшая, скоро погибла.

Зайди же, солнце милое, внемлют ли

Они тебе? Им святость неведома,

Когда беспечно ты и тихо

Над всеми суетными восходишь.

А для меня ты восходишь дружески,

И твой закат для меня озарение!

Я чту божественное чутко,

Дух мой тогда Диотима лечит

Своей любовью! Как солнце мне она,

Я внимал ей одной, и как сиял тогда

Мой взор и преданно и нежно,

Ей навстречу. И как шумели

Ручьи живые! Травы земли глухой

Каждым цветком ко мне ластились;

И в ясном небе, улыбаясь,

Благословлял меня Эфир свыше.

Племя ханжеское, хоть о богах молчи,

Холод в ваших умах, ничто вам Гелиос,

И бог морей, и громовержец,

Земля мертва, кому вас чествовать?

Утешьтесь боги! Вами украшена песнь,

Пусть даже из ваших имен душа вынута,

А есть нужда в высоком слове,

Мать-Природа, тебя помянем!

Время, не медли, приди,

приведи их к глаголу без рифмы.

Пусть увидят тогда, как способны они.

Время, их опорочь,

приведи их к зияющей бездне;

Пусть поверят тогда, как порочны они.

Спесь безмерна в глупцах,

и отступит лишь перед безмерным.

Прахом не станут они,

если свой прах не узрят.

Где ты, о свет?

Душу мне полнят сумерки,

Гаснут ласки твои, словно только что

Услышал я, как полный музыки

Солнечный юноша восторженно

На лире небесной серенаду сыграл;

И в полях, в холмах эхо откликнулось.

Но вдаль от мирного народа,

Что славит его, он ушел уже.

Владеть планетой волен

Лишь повелитель руд,

Кого глубины штолен

Хранят от внешних смут.

Кто каждой скальной жилы

Изведал тайный строй,

Выкладывая силы

В подземной мастерской.

С земной чудесной бездной

Навеки связан он,

Он, как жених с любезной,

С землею обручен.

Он грезит утоленьем,

И муки не страшась,

И потом и терпеньем

Скрепляет эту связь.

Преданье дней нетленных,

Ушедших в глубь времен,

Из уст земли блаженных

Выслушивает он.

Святое дуновенье

Вокруг его чела,

И в каменной геенне

Ночь для него светла.

Все для него живое,

Везде его страна.

Так воздает с лихвою

За труд ему она.

Бегут послушно воды,

С его желаньем в лад,

И каменные своды

Свой отворяют клад.

Он добывает злато

И зерна хрусталя.

Чтоб искрилась богато

Корона короля.

Идет его нажива

Для высшего двора,

Но он живет счастливо,

Не накопив добра.

Он дел и мыслей черных

Чурается один,

Глубин и высей горных

Веселый властелин.

А вы бы вспять хотели возвратиться,

Безликий век вам больше по уму?

Нет, время вам не засадить в тюрьму,

И ни к чему на прошлое молиться.

Сдержать рассвета блещущие спицы

Еще не удавалось никому:

Встает заря, разоблачая тьму, —

И вот сияет солнца колесница!

Ослепли вы, не доверяя взору,

И, слушая, вы глухи всё равно —

Вы близитесь к плачевному позору!