Читаем без скачивания Азартные игры высшего порядка - Мария Симонова

Тут, кстати, Ларри вспомнил, что лазерник его остался лежать снаружи на капоте, и, разумеется, давно уже с этого капота куда-то улетел. Ларри рассеянно пошарил взглядом окрест машины. В этот момент гороподобная масса медленным тяжелым рывком поглотила большую часть встречной полосы. Ларри почему-то вспомнил брошенную бутылку — наверное, потому, что от приникшей к нему Чарли пахло коньяком. Хорошо хоть коньяка удалось глотнуть напоследок. Жалко вот, не удалось… Он лизнул ее в плечо — оно было еще влажным, горьковатым. Омыл, выходит, девочку перед смертью в двух водах — в крови и в коньяке. Даже монстру литра полтора коньяка перепало.

И мы.-на закуску.

Еще какое-то время он глядел на ее плечо, потом обернулся на чудовище — что-то оно не торопилось их заглатывать. Темная стена бугристой плоти колыхалась в нескольких шагах от машины, сотрясая мост, но уже не накатывалась, а наоборот — медленно подавалась назад, все дальше, постепенно, словно бы нехотя освобождая уже захваченную ею часть дороги. Взгляд Ларри, скользнув оценивающе по этой стене вверх-вниз и туда-сюда, остановился на участке напротив двери машины: там стена не просто отступала, а как бы проваливалась внутрь — разлагалась, фосфоресцируя, прямо на глазах оседала на дорогу, испуская в темноте бледные — и наверняка вонючие — испарения и образуя в гигантском теле монстра все более чудовищную дыру.

— Гляди-ка, — произнес Ларри, и девушка, оцепеневшая в его руках, тоже обернулась. — Что же это, выходит… коньяк?..

Она посмотрела на него совершенно безумными глазами.

— К-какой коньяк?..

— Какой — тот самый, которым я тебя поливал. — Ларри хмыкнул: — Да нет, не может быть. Чтобы с коньяка, да эдак-то поплохело?.. Хотя… — Он кивнул: — Бывает.

Монстр, громыхая на весь мост разбитым булыжником, отваливался все дальше и все быстрее: этот грандиозный спрут, пораженный во время охоты коварным биологическим оружием, соскальзывал с моста, как какая-нибудь обессилевшая пиявка. Гигантская туша перевалилась за барьер, и зашуршали с двух сторон безжизненные щупальца, ускользая вниз вслед за падающим телом. Мост качнулся в последний раз, окончательно выравниваясь, а через какое-то время снизу от океана докатился оглушительный всплеск, подобный залпу сразу всех орудий какой-нибудь супертяжелой батареи — чудовище гробанулось о родную стихию.

Чарли вздрогнула. Ларри глубоко вдохнул ее коньячный запах. Резко выдохнул, отпустил девчонку и откинулся в свое кресло.

Надраться бы сейчас.

Она лежала рядом — расслабленная, совсем без сил. Как после хорошего секса.

Ларри усмехнулся:

— Посмотри там в баре чего-нибудь выпить. И пожрать. Потом надо будет отоспаться.

— Давай уедем отсюда, — сказала она.

— Нет. Это сейчас, наверное, самое безопасное место на всем мосту.

Она приподнялась, оглядывая дорогу и темнеющие окрест руины.

Пусто, мертво и оглушительно тихо. Так, будто чудовище им только что привиделось, а океана, из которого оно вылезло и куда потом обратно упало, внизу вообще нет: штиль, должно быть.

Коротко вздохнув, Чарли потянулась к бару.

Гляди-ка, послушалась. Прогресс.

Ларри, затемнив по привычке стекла, включил в салоне внутреннее освещение.

Добытую ею из бара новую бутылку Ларри опробовал сразу — на коньяк он больше не рассчитывал, но должны же им были прислать что-нибудь на помин монстра. И для ликвидации следующих.

В бутылке оказалась обыкновенная вода. Мойся — не хочу. Ладно. Помоемся еще. А пока запили этой водой горячую картошку с мясом и овощным салатом.

— Пропагандируют, значит, среди нас здоровый образ жизни, — ворчал Ларри, угрюмо дожевывая салат. Тем временем Чарли, ни слова не говоря, опять шарила в баре. Похоже, она тоже хотела помянуть монстра и еще надеялась найти там что-нибудь помимо воды.

— О!

Она развернулась к нему, гордо держа в руках две какие-то синие склянки. И протянула ему одну. Ларри взял склянку, скептически поглядел на просвет:

— Уверена, что не отрава?

— А хоть бы и отрава. Давай, за знакомство.

— Давай. Выпили.

Что ж, неплохо. Очень даже. Сладковато, пожалуй, скорее — на женский вкус. Для нее и доставили.

— Больше нет?

— Не-а.

Точно — для нее.

Ларри глянул на девчонку — отошла, взбодрилась? Он-то уже давно взбодрился — еще как взбодрился, просто поглядывая на нее. И не сидел бы тут, жуя салат и потупясь, как праведник, кабы не эта ее нервная «бижутерия». Было у нее настроение, а сейчас, глядишь, уже нет. Так она, если что, невзначай про браслетик-то и вспомнит.

— Тогда давай спать?.. — сказала она, укладываясь в услужливо откинувшееся кресло, принявшее моментально форму лежащего на нем тела.

— Давай.

Он погасил свет, улегся тоже. Пропади оно все…

— Ларри.

—Да.

— У тебя есть чем накрыться?

— Что, замерзаешь?

— …Да.

Он нашел на ощупь ее руку: пальцы его предательски подрагивали, ее же оказались совсем холодными. Он сжал их, осторожно приподнялся и медленно, почти перестав дышать, провел по ее замеревшей руке вверх — от запястья, где начинался хлитс до его последнего витка у плеча. Здесь приостановился на миг, подумал: напряжен боевой браслетик — что сторожевая гадюка… Да бог с ним. Он же не может ее согреть. Не в его силах заставить ее забыться. Или сделать хоть немного счастливей.

— Есть.

Глава 3

Служебный объект: 8979; 5/3-17 Аарон Лобстер.

Функция: отмычка для межуровневого силового канала «малый мост».

Те, кто были, по-моему, сплыли,А те, кто остался, — спят.Один лишь я сижу на этой стене(Как свойственно мне).Мне сказали, что к этим винамПодмешан таинственный яд.

Лобстер жил на мосту возле самого провала. Вернее… Ну да — жил. Хотя сам он придерживался на этот счет прямо противоположного мнения. Он много спал, ел до отвалу и главное — пил. Пил сколько влезет. Причем исключительно коньяк. И лучший — другого тут просто не было.

И все-таки Лобстер считал, что живет — то есть не живет, а недавно умер и находится уже после своей кончины — в персональном, специально для него предназначенном аду.

Нет, Лобстер далек был от мании величия и не понимал, почему в настоящий ад не допустили больше ни единой живой души, с которой он мог бы перекинуться хоть словечком. Только душу, бог с ним, с телом! Но живую! Ведь и сам он считал теперь себя лишь душой, хотя и порядком упитанной. И в самой глубине этой своей упитанной души Лобстер подозревал, что заслужил такое наказание.

Именно такое.

Поэтому он возненавидел коньяк, проклял его и предал своей собственной анафеме. И все равно продолжал его пить. От одиночества. И еще от вынесенного из «земной жизни» алкоголизма.