Читаем без скачивания Мистическая теология. Беседы о трактате святого Дионисия - Ошо

Подобно тому, как существуют экстраверты и интроверты, существуют позитивисты и негативисты. Via affinnativa и via negativa — это два пути исследования реальности. Но если вы с самого начала примете одну из этих точек зрения, вы обречены на провал.

Настоящий исследователь приступает к изучению реальности безо всяких предубеждений, безо всякого a priori; в начале пути он ничему не верит и ничего не знает. Он не руководствуется ни верой ни безверием. Он не является ни негативистом ни позитивистом, ни экстравертом ни интровертом. Он просто говорит: «Я не знаю» — агнозия. Его отправная точка — состояние незнания, и лишь это позволяет ему в итоге прийти к знанию. Но он никогда не претендует на знание, ибо заявлять о своем знании означает заявлять о своем невежестве. Тот, кто говорит «я знаю», подразумевает под этим две вещи: «я есть» и «вне меня отдельно существует объект познания», и обе они ложны.

Когда вы говорите «я знаю», вы соглашаетесь с наличием трех вещей: познающего, познаваемого и знания, которое обозначает отношение между ними. Вы делите мир на три части, но он един. Не существует ни познающего, ни познаваемого, ни знания, либо познающий вместе с познаваемым и есть знание.

Дионисий говорит: «Запомни, бог пребывает за пределами отрицания и утверждения. Он просто есть. Все, что вы думаете о нем, плод вашего воображения. Если вы хотите познать то, что существует, отбросьте воображение. Истину невозможно познать силой воображения, ее можно познать только с помощью медитации».

Он называет медитацию агнозией. Это прекрасно: состояние молчаливого незнания.

Вот и благословенный Варфоломей утверждает, что истина божья велика и вместе с тем мала…

Дионисию приходится ссылаться на авторитетные источники, призывая на помощь авторитет церкви, чтобы уверить читателя в том, что он не пытается обнародовать свое личное мнение, а всего лишь следует традиции.

На Востоке так поступать было не принято. Каждый имел право говорить все, что вздумается, не обращаясь за поддержкой к прошлому. Будда никогда не говорил: «Мои слова верны, поскольку согласуются с Ведами».

Все, что я говорю, я говорю от своего имени. Если это совпадает с тем, что написано в каких-либо священных писаниях, что ж, тем лучше для них, если нет, тем для них хуже. Но я не привожу никаких доказательств. Я пережил нечто на собственном опыте, я сам этому свидетель, истина не нуждается в доказательствах.

Но на Западе ситуация была иной веками; от людей требовали подтверждений. Церковь не признавала свободы индивидуума. Это странно: ведь евреи убили Иисуса за то, что он говорил от своего имени. И христиане делают то же самое — они ни на йоту не приблизились к его пониманию.

Иисус утверждает свою личную истину. Он снова и снова повторяет: «Другие пророки говорят „делайте это", но я говорю вам нечто иное, в корне отличное от их речей». Он говорит от своего имени. Опыт всегда склонен выражать себя подобным образом. Запомните, это не авторитарность. Его слова весомы, потому что он знает, он сам это пережил. Но для христианской церкви такое проявление было недопустимым, поэтому Дионисий ссылается на авторитетные источники.

Он говорит:

…благословенный Варфоломей утверждает, что истина божья велика и вместе с тем мала…

Это правда. Она настолько велика, что становится неисчерпаемой. На эту тему можно говорить бесконечно и не исчерпать ее до конца. Будда говорил о ней сорок два года, но так и не высказал всего. Махавира говорил сорок лет, но тоже не высказал всего до конца. Это невозможно. Суть какого бы то ни было послания невозможно раскрыть целиком, так как истина необъятна. И вместе с тем она очень лаконична — настолько, что может уместиться на открытке или даже на еще меньшем клочке бумаги. Она настолько необъятна, что ее не выразить и миллионом слов, и вместе с тем так лаконична, что о ней может говорить и молчание.

…а в Евангелии говорится, что она величественна и обширна и в то же время немногословна. Это представляется мне удивительным прозрением, поскольку о превосходящей все причине всего сущего можно поведать как многословно, так и посредством немногих слов, и даже бессловесно…

Самым лучшим было бы обойтись вообще без слов, но где найти людей, которые способны понять молчание?

Один из наиболее значительных философов нашего времени Людвиг Витгенштейн пишет: «Не говорите того, что не может быть сказано». Он прав, поскольку говорить то, что не может быть сказано, опасно. Это обязательно окажется ложью, фальшивкой. Именно об этом и говорил Лао-Цзы: «Истину нельзя изречь. Как только вы ее изрекаете, вы ее искажаете». Однако Лао-Цзы все же ее высказал. Витгенштейн тоже поддался этому искушению.

В Упанишадах сказано: «Знающие молчат, говорят те, кто не знают». Но если это говорится в Упанишадах, то к какой категории прикажете отнести Упанишады? Сократ говорит: «Я знаю только то, что ничего не знаю». Но он знает это, и это знание содержит в себе все остальное.

Верно, что истина наилучшим образом передается в молчании, но кто ее сможет понять?

Есть одна прекрасная история о Махавире. Достигнув просветления, он неделю говорил без слов, но кто его услышал? Лишь немногие из богов, что явились увидеть чудо, свершившееся на Земле, лишь они смогли его понять. Но в этом не было особого смысла, поскольку они и так уже все знали. Поэтому они могли только кивать в ответ. Они могли только сказать: «Да, это так».

Тогда Махавире пришлось перейти на язык, который могли бы понять простые смертные. Но его речь была очень сконцентрированной — он был большим любителем афоризмов. Он ничего не растолковывал, не вдавался в разъяснения; он просто высказывал утверждения, не поясняя их. Поэтому его могли понять только немногие высокоразвитые люди, которые стали его ганадхарами, его переводчиками. Он обращался к этим одиннадцати человекам, а они затем шли и передавали его речь всем остальным.

В конце концов он решил, что это тоже неправильно, потому что его слова искажались сразу же после произнесения. Его молчание было куда прекрасней. Его слышали ганадхары, эти одиннадцать переводчиков, но каждый из них слышал его по-своему. И когда они передавали его слова широким массам, смысл утрачивался еще больше, поскольку они прибегали к их языку, а не к языку Махавиры. Когда же люди слушали их слова, то улавливали смысл, который в корне отличался от того, что в них вкладывал Махавира. Поэтому в конце концов ему пришлось говорить напрямую.

Все просветленные мастера предпочитали выражать свои мысли в молчании, но где те люди, которые были бы способны их понять? Мастерам приходилось переходить на человеческий язык и мало-помалу подготавливать людей к тому моменту, когда они смогут понять и молчание.

Это именно то, что я пытаюсь делать здесь. Я постоянно говорю с вами только для того, чтобы однажды вы смогли посидеть со мной в молчании. Ничего не будет сказано, ничего не будет услышано: все будет сказано, все будет услышано.

…ибо невыразим и непознаваем тот, кто возвышается за пределами бытия над всей природой. Открывается же он полностью лишь тем, кто, отвратившись от всего чистого и нечистого…

Дионисий применяет христианский жаргон для выражения величайших истин. Будда на его месте сказал бы просто: «Выйди за пределы добра и зла». То же самое говорю вам и я: моральность и аморальность — две совершенно обыкновенные вещи. Моим саньясинам предстоит превзойти и то, и другое. Придерживаться морали лучше, чем быть аморальным, но это несравнимо с выходом за пределы морали!

Того, кто придерживается морали, считают хорошим гражданином. Он не причиняет вреда людям или, по крайней мере, причиняет минимальный вред лишь в случае крайней необходимости. Аморальная личность вредит окружающим, не упуская случая причинить зло. Но и тот, и другой озабочены мнением других людей.

Религиозный человек забывает об окружающих и растворяется в своем внутреннем существе, в своем внутреннем пространстве. Когда вы в одиночестве погружаетесь внутрь себя, то о какой морали может идти речь? Этот вопрос возникает лишь при взаимодействии с другими людьми; он касается отношений. Но когда вы остаетесь совершенно одни, вы аморальны.

Но Дионисий не мог сказать об этом напрямую, поскольку христианская манера обращения насквозь проникнута морализаторством и пуританством: «Твори добро, будь добрым!» Христианство породило столько доброхотов, сколько не смогла породить ни одна другая религия, и они принесли людям неисчислимые бедствия. Эти доброхоты самые зловредные люди в мире. Их не интересует, хочешь ли ты, чтобы тебе делали добро. Они все равно его сделают и скажут при этом: «Мы это сделаем, это наш долг. Это наш долг, наша моральная обязанность. Это божья заповедь!» Так они постоянно навязывают окружающим свое представление о добре.