Читаем без скачивания Лев - Конн Иггульден
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так он не был твоим мужем по-настоящему?
Она покачала головой:
– Он похитил меня. Я была глупой девчонкой и, пока мой отец торговал, собирала ракушки на берегу. Гиппоник поймал меня, как рыбку в сеть. Потом был какой-то обряд, и я назвала его мужем. В нем еще оставалось немножко доброты.
Мысли ее, похоже, обратились в прошлое, и Перикл спросил себя, была бы она так интересна ему, не будь так привлекательна. Проклятие мужчин – видеть в красоте нечто большее, чем она есть. Если ее похитили девчонкой, понимала ли она вообще, что случилось.
– Ты жалеешь, что он мертв… – предположил Перикл.
Фетида горько усмехнулась:
– Он был моей защитой на острове. Я научилась угождать ему, чтобы он меня не бил. Понимаешь? Нет, конечно, ты не понимаешь. Если бы я не принадлежала ему, нашлась бы дюжина других мужчин, которые брали бы меня силой. С ним мне было безопаснее, вот и все. Теперь я понимаю, что его больше нет. Знала бы, что ты возьмешь меня на борт, наверное, не стала бы убегать.
Ее слова напомнили Периклу об Аттикосе. Вот у кого кровь кипела от злости. И доброты в нем было, возможно, меньше, чем в том, кого Фетида называла мужем. Кимон тоже мог быть безжалостным, о чем она, похоже, забыла. Но чутье ее не подвело – она правильно сделала, что убежала.
Кимон, вернувшись и увидев их вместе, криво усмехнулся. Его сопровождал храмовый прислужник, мальчик со свечой.
– Похоже, нам здесь определили какой-то закуток. Один на троих. Больше ничего подходящего нет. Я лягу на полу. Идемте. Не знаю, что там задумал твой отец, но начнется это рано утром.
Перикл, последовав за Кимоном и Фетидой, внезапно остро осознал, что ему придется провести с ней ночь в темной комнатушке. Сможет ли он вообще уснуть?
* * *
Он проснулся в темноте и не сразу понял, почему лежит на тюфяке, а не на качающейся палубе, завернувшись в плащ. После нескольких проведенных в море недель комната тоже как будто покачивалась. Перикл моргнул и замер, прислушиваясь к тихим ритмичным звукам, разбудившим его. Поняв их природу, он стиснул зубы, сдерживая злость и возмущение, чтобы не поддаться гневу и не вскочить. Единственное маленькое окошко находилось высоко, почти под потолком, но звездного света вполне хватало, чтобы разглядеть движущиеся под одеялом фигуры. Ревность пронзила Перикла насквозь. Тихо-тихо, как только мог, он повернулся лицом к стене, злясь на них обоих и на самого себя. Прошло немало времени, прежде чем тишину нарушил приглушенный вскрик. Потом они затихли, а он так и не смог больше уснуть.
9
Когда Перикл открыл глаза, комната была пуста. Он выругался, испугавшись, что опоздал. Облегчившись в высокий горшок, собрался выходить, но услышал шаги. Дверь открылась, и Фетида, придержав ее ногой, внесла чашу с горячей водой.
– Сядь. Время еще есть.
К себе она прижимала пузырек с маслом, в зубах держала бритвенный нож. Поставив чашу на приставной столик, Фетида жестом указала на табурет. В этот момент в комнату, вытирая лицо и шею тряпицей, вошел Кимон. Выглядел он посвежевшим и жизнерадостным. Оба – и она, и он – делали вид, будто ничего не случилось и все осталось как было.
Перикл сел и уставился в стену перед собой, а Фетида, наклонившись ближе, принялась смазывать маслом его кожу. У Кимона щеки и подбородок уже были выбриты. Стратег отличался тем, что не носил бороды. Для большинства афинян борода была знаком зрелости и ответственности, и они дорожили ею и заботились о ней. Перикл тоже пытался отпустить бороду, наглядно показать, что он взрослый мужчина, а не юноша с пухлыми щеками. Единственная трудность заключалась в том, что борода не росла.
Бритва в руке Фетиды напоминала лезвие топора с длинным изогнутым концом, так что она держала ее надежно даже влажными от масла пальцами.
– Ты и раньше это делала, – сказал Перикл, когда она остановилась, чтобы вытереть лезвие краем перекинутой через плечо тряпицы.
– Мой муж был бедняком, по твоим понятиям, но считал, что носить бороду летом слишком жарко. Бритье было роскошью на острове, и когда у нас наконец появился нож вроде этого, я брила его каждый день.
Фетида прошлась лезвием по его щекам и подбородку. Пальцы у нее были сильные и ловкие, и Перикл все острее ощущал растущее раздражение, к которому примешивались ревность и желание. Кимон явно не принуждал ее. Почему же тогда она предпочла Периклу мужчину постарше? Еще недавно ему казалось, что между ним и Фетидой возникло неясное притяжение, но выяснилось, что он сильно ошибался. Откровение прошлой ночи беспокоило его. Он чувствовал себя глупцом или даже ребенком, исключенным из мира взрослых. Ясно было одно: завести разговор на эту тему означало бы потерять остатки достоинства.
– Поесть не успеем, – сказал Кимон. – Твой отец уже на ногах, если вообще ложился. Все направляются в порт, чтобы скрепить этот их, как они называют, союз.
– Наш, – поправил Перикл.
Относясь к Кимону с большим почтением, соглашаться с ним в это утро он не хотел.
– Вероятно, да, хотя, по-моему, они напрасно отталкивают Спарту.
– Может быть, Спарты не особенно касается то, чем мы занимаемся здесь.
Кимон удивленно посмотрел на друга.
Перикл пожал плечами и вдруг зашипел от боли. Струйка крови потекла по щеке, и Фетида промокнула ее тряпкой, которую Кимон, не говоря ни слова, вложил ей в руку.
– Этот союз создается не только для торговли, но и для войны, – сказал Кимон мягко, но в его словах послышался упрек. – А на войне командует Спарта. Как, по-твоему, они отнесутся к созданию союза без них? Такое решение задевает их честь. Мы не смогли бы победить при Платеях без них. Персы бы победили и завоевали нас. Это правда, а не какая-то похвальба. Аристид должен это понимать. И твой отец…
– Мой отец очень хорошо знает, кто его союзники и кто враги. Спартанцы сражались бок о бок с афинскими гоплитами, и не только с ними. Да, они победили! Я благодарю богов за это. Они вышли из-за своей стены, потому что Афины пригрозили скорее перейти к Персии, чем допустить сожжение нашего города в третий раз. Мы пристыдили спартанцев и втянули их в войну. Не забывай об этом. Они зашевелились только тогда, когда испугались, что наш флот
