Читаем без скачивания Непослушное дитя биосферы - В. Дольник

Этологи видят в играх тренировку, проверку выполнения врожденных программ поведения — как подходить к своим, как действовать с половым партнером, детенышами, объектами охоты, как убегать от хищника, как драться, как побеждать и как уступать, как рыть, строить, прятать.

В играх можно нарушать личную дистанцию, вступать в телесный контакт с партнером, бороться — словом, узнать, что такое другая особь, чего от нее можно ожидать и как себя вести. Большинство игр — вариации на три главные темы: «хищник — жертва» (один убегает, другой ищет, догоняет, ловит), «брачные партнеры» (разыгрываются ритуалы знакомства, ухаживания, сопровождения, спаривания, борьбы за самку, строительства гнезд), «родители — дети» (один делает вид, что кормит другого, защищает, согревает, чистит, переносит с места на место и т.п.).

Для игр обязательна смена ролей. Сначала один изображает хищника, а другой — жертву, потом — наоборот. Молодой самец выполняет ритуалы то самца, то самки, самка выполняет ритуалы самца. Молодая особь проверяет не только те действия, которые ей всерьез предстоит производить в будущем, но и те, которые будет выполнять партнер, объект охоты или враг.

Очень интересно, что в детстве воспроизводятся и такие программы, которыми взрослые уже не пользуются, но которые были у предков. Наша взрослая кошка охотится двумя способами: подкарауливает, затаившись, или прыгает, подкравшись. Она прижимает добычу двумя лапами к земле. А котята, играя, демонстрируют еще несколько способов: догоняя, ударяют в конце лапой по спине жертвы (как львы), догоняя, хватают двумя передними лапами (как гепарды), прыгая сверху, вцепляются зубами в загривок жертвы (как леопарды и рыси). Играя на гладком полу шариком, они, согнув лапу крючком, резким движением поддевают его снизу и подбрасывают вверх. Это ловля рыбы из воды, так охотится кошка-рыболов. Что это, запасные программы или программы предков?

Присмотримся, во что играют наши дети, во что играли в детстве мы сами, что нам нравилось, к чему нас тянуло. Игры в догонялки, прятки, пап и мам, мнимое кормление кукол, уход за ними, борьбу, коллективную борьбу (игры в войну) — все знакомые темы, общие с животными. Поэтому дети так легко находят общий язык и играют со щенками, котятами, козлятами.

Конечно, дети играют в неменьшей степени и в чисто человеческие игры, в которые со щенком не поиграешь, подражают труду взрослых, играют в специально разработанные родителями, воспитателями игры, в игры, развивающие память, эрудицию и т.п. Но здесь речь не о них. У многих приматов есть врожденные программы строить себе убежища (обычно настил из веток на деревьях) или занимать подходящие места — дупла, пещеры. И дети проходят период увлечения строительством примитивных настилов, шалашей, а к дуплам, пещерам и похожим на них искусственным выемкам их тянет очень сильно. И неверно думать, что они подражают взрослым, строящим дома. На оборудованной площадке для игр могут стоять очень удобные домишки, большие кубики, из которых можно построить дом, но, если где-нибудь в углу площадки растет дерево с большим дуплом, оно гораздо сильнее притягивает детей, нежели подготовленные сооружения.

Страхи во сне и наяву

Дети очень любят качели, и в этой страсти они нашли бы общий язык с детенышами обезьян или медведей, но ни щенку, ни жеребенку качели не доставляют удовольствия. Потому что у них нет врожденных программ брахиации (перепрыгивания с ветки на ветку, раскачавшись на руках), а у нас эти программы наших предков сохранились.

Около 25 млн лет назад наши общие с гиббонами предки занимались брахиацией. Потом пути разошлись. Линия гиббонов продолжала совершенствоваться в полетах на руках, а остальные человекообразные перешли к лазанию по деревьям.

И один из загадочных мотивов снов почти у всех людей — полет во сне. Полет брахиатора. И отсюда же ночные кошмары, воспроизводящие ощущение при падении в бездну, — столь частый для брахиатора страх промахнуться и разбиться. Если вы не склонны согласиться со мной, то объясните мне: почему людям не снится другая опасность — утонуть? Потому, что для наших предков при их образе жизни она не была актуальна. Мы вместе с обезьянами, в отличие от большинства животных, не имеем даже врожденной программы, позволяющей плавать не обучаясь. И все мы знаем, что темноты мы тоже боимся инстинктивно (как все дневные животные), а не в силу каких-то реальных опасностей, которых она для нас уже давно не таит ни в лесу, ни в пустом доме.

Все животные наделены инстинктом самосохранения, страхом смерти — программами, обеспечивающими узнавание главных, стандартных опасностей с первого предъявления. Для гусенка или индюшонка это летящий темный крест с укороченной передней перекладиной (образ хищной птицы). У очень многих птиц и зверей врожденный образ хищника — совы, кошачьих — это овал с острыми ушами, круглыми, нацеленными на вас глазами (и оскаленными зубами). Если вы будете в Зоологическом музее в Санкт-Петербурге, посмотрите в отделе насекомых, сколько видов бабочек имеет на крыльях снизу маскировочную окраску, а на крыльях сверху — четкий «глазчатый» рисунок. Если маскировка не помогла и враг обнаружил сидящую на стволе дерева со сложенными крыльями бабочку, она распахивает крылья. И птица (да и мы с вами) на столь нужный для бабочки, чтобы улететь, миг парализованы испугом.

Круглый глаз — сигнал опасности. Кобра, пугая, встает, сплющивает горло и показывает на нем два больших круглых глаза. А ошейниковая змея свивает глаз из хвоста.

У хищников, чтобы точно оценивать расстояние до жертвы, глаза, уши, усы и ноздри направлены вперед. По этим признакам их узнают инстинктивные программы. Используя эти же признаки, некоторые безобидные виды пугают врагов.

Самый страшный хищник для наземных приматов и наших предков — леопард. Его окраска — желтая с черными пятнами — самая яркая для нас, наиболее приковывающая наше внимание (это используют в рекламе, в дорожных знаках). Вы едете ночью на машине, и в свете фар на обочине дороги вспыхнули два огонька — глаза всего лишь кошки, а вы вздрагиваете. Как же вздрогнете вы, в упор наткнувшись ночью в лесу на два желтых горящих кружка с черными зрачками! Или, увидев днем в листве маску — морду леопарда, учиться узнавать которую нам не нужно, дети пугаются ее сразу. Усиливая эти «хищные признаки» в облике животных, художники-иллюстраторы и мультипликаторы создают потрясающие по воздействию образы кровожадных хищников. Зачем? Чтобы дети пугались. Зачем же пугать их? Да потому, что это им нужно, они этого сами хотят — страшных волков, тигров-людоедов, чудовищ, страшных мест в сказках. Если их не даем мы, они придумывают их сами, то есть по сути сами устраивают для себя игровое обучение узнавать хищников и проверять свои врожденные реакции на них. Эти хищники уже в Красной книге, давно они не едят людей, давно самая большая опасность для детворы — автомашины, но наши врожденные программы о зверях, а не об автомашинах.

Врожденный образ (стимул) хищника. Программа гласит: «Для тебя нет ничего важнее, чем вовремя заметить заметить это, любой кусочек этого, скрытый солнечными бликами в листве». Нам кажется, что даже губы леопарда искривлены в дьявольской насмешливой ухмылке.

Для животных их хищник — это тот, кто в конце концов окончит их дни. Но пусть лучше он подождет. Он страшен — это понятно. Но отвратителен ли он? Нет! Оказывается, он завораживающе прекрасен. Таким его заставляет видеть программа: увидев хищника издалека, с безопасного расстояния, или сидя в безопасном месте — не будь равнодушен, внимательно наблюдай его, все его движения, все его повадки; готовься к той встрече с ним, которая может стать последней, если ты недостаточно изучил врага. Эта программа есть у очень многих животных. И для нас наши бывшие пожиратели — крупные кошачьи — одни из самых ловких, грациозных, привлекательных для наблюдения животных. (Для контраста вспомните, почему нам противны обезьяны.)

Леопард — главный охотник на обитающих в Африке прямых предков человека, наша естественная смерть. Парадокс?! Наша смерть не только страшна, но и совершенна и прекрасна.

Наши главные естественные хищники — крупные кошачьи — кажутся нам очень красивыми совсем не случайно.

А как прекрасны хищные птицы, не опасные для нас и наших прямых предков, но очень опасные для более далеких предков — мелких обезьян!

Спок выделяет в развитии духовной жизни детей период после четырех лет как период интенсивного раздумья о смерти, ее причинах и способах избежать ее. Не только разговоры взрослых или смерть кого-нибудь из них, но в большой мере наблюдения гибели мелких зверьков, птиц, насекомых, цветов питают размышления ребенка. В конце концов маленький человек осознает, что скорее всего тоже смертен, но он уверен, что ему удастся перехитрить смерть. Это как раз тот возраст, в котором у матери его предка-собирателя рождался следующий ребенок, а старшему приходилось заботиться о себе все более самостоятельно. И современный счастливый ребенок, окруженный заботой родителей, подчиняясь древней программе, упорно анализирует то, о чем, казалось бы, ему лучше пока что совсем не знать. Кстати, именно в этом возрасте дети часто возмущают нас внешне беспричинным, жестоким убийством мелких животных. Потребность своими глазами увидеть смерть — одна из причин этого.