Читаем без скачивания Стратегия Русской доктрины. Через диктатуру к государству правды - Виталий Аверьянов

У либерал-консерваторов и идеологических консерваторов (политических традиционалистов) разные подходы к партийно-государственному устройству. Первые стремятся монополизировать «правый» полюс внутри политической коммуникации, место же левого полюса они оставляют за откровенными вестернизаторами (либо радикальными, либо либеральными, либо, может быть даже, имитирующими консервативные символы, например, «монархизм» со ставкой на сомнительные династические концепции).

Невозможно служить «двум богам». Мамона либерализма и Господь Священной Традиции – это ревнивые боги, они не терпят конкурентов. Либеральный консерватор при этом рискует «заиграть» собственную душу.

Идеологическому консерватизму ближе другой подход: левые и правые крылья внутри русской политики должны вырастать из единого тела, а не пришиваться извне. Когда в консерватизме не останется фрагментов отщепенческой «антисистемы», несомненно, в нем откроется родник внутривидового разнообразия и родятся разные партии. Однако эти партии будут не представителями конкурирующих финансово-бюрократических кланов и не враждебными группировками, а взаимодополняющими стратегиями развития государства, обеспечивающими всей политической системе эластичность. В «Русской доктрине» мы рискнули обозначить главные части политического спектра будущей России как партии «державников» и «народников», что вызвало немало критических отзывов. Однако, тема «народнического» крыла внутри консервативного лагеря не становится менее актуальной.

Дилемма Владимира Соловьева о России как «Востоке Ксеркса» или «Востоке Христа» таит в себе загадку русской «всечеловечности», разгадать которую – как раз задача русского консерватизма. Соловьев в своем стихотворении невольно слукавил – он предложил выбрать между некритическим восприятием двух вещей: деспотизма и «христианского просвещения». Некритически принятый «европейский образ Христа», «соловьевского Христа» может обернуться чем-то даже еще худшим, чем некритическое принятие персидского деспотизма. Он может толкнуть Россию в объятия бесхребетного постхристианского человечества с его извращенными стандартами толерантности – использовать Россию во имя «обманного, фанерного Христа» против ислама, «персов», юга, востока, кого-то еще.

Своя правда может быть выражена только как активная человечность, из которой уже может распускаться и цветок всечеловечности, не отражательной, а наступательной. Мне представляется, что «консервативно-революционные» и «либерально-консервативные» доктрины не вписываются в будущую платформу верной себе, динамично стабильной России. Консервативный либерализм представляет собой не что иное, как ту самую «стагнацию коллапса», которую мы пережили в России на рубеже столетий. Консервативная революция в современных условиях может легко обернуться «оранжевой», поскольку она воспроизводит все те же «протестантские», «милленаристские», «харизматические» архетипы. От «консервативной революции» за версту пахнет истерикой.

Обе эти идеологии представляют различные ипостаси пассивной «всечеловечности» России, отзываются иноземным правдам, забывая о правде внутренней. Нужно озаботиться не тем, чтобы вводить в России законы и порядки по лекалам других цивилизаций, а тем, чтобы выстроить свой материковый мир, избирательно и изобретательно опираясь на ближних и дальних партнеров и вводя разумные и обоснованные карантины против болезней нашего века. Например, против европейской «гуманитарной» мягкотелости, против дубовой американской политкорректности и склонности к двойным стандартам, против китайского гипертрофированного патернализма (который им, возможно, на пользу, но русских способен настроить лишь на новую смуту), против ближневосточного буйства мусульман (которое недопустимо у русских мусульман, у граждан России, где времена «буйства» и примирения горячих полюсов уже исторически пройдены и изжиты), против африканского «пофигизма», который способен поощрить в русских их собственные деградационные комплексы. Всю эту «пассивную всечеловечность» в России нужно распознать и отвергнуть. Оттенки же мирового разнообразия культур предстоит переработать в яркую и полную палитру ценностей, внятных для других историко-культурных миров.

Настало время построить в отдельно взятой России – не социализм, не коммунизм, не рыночный капитализм – а консерватизм.

На первый взгляд, звучит это забавно. Однако здесь-то и заключена так трудно усваиваемая истина. Вместо той или иной разновидности «рая на земле» мы призываем строить самих себя, реальную Россию, земную Россию, которая при этом не забывала бы и о небесном.

Это и будет настоящая русская традиция, настоящий консерватизм.

Аристократическое начало как принцип[16]

Вопрос о соотношении интересов государства и элиты нужно различать по отношению к исторической России (в веках) и современному положению нашего народа. Увы, сегодня мы лишены аристократического начала, оно было истреблено в начале XX века, его так и не удалось воссоздать через партийный механизм в советский период. И в новую эпоху мы вошли как будто с желанием навсегда избавиться даже от мысли о возможности подлинной элиты. Нас как будто хотят приучить к тому, что кроме псевдоэлиты больше ничего не может быть. Что политика грязное дело по природе своей, а серость и скука в среде политиков, депутатов и лиц, «назначенных» в 90-е годы миллионерами и миллиардерами – это норма. В последнее десятилетие в этом негласном споре, который ведется в области бессознательных предпочтений наших сограждан, добавился еще один аргумент в пользу безликих, не проявляющих инициативы элитариев – они способствуют «стабильности».

То, о чем предпочитают молчать практически все наши аналитики, о чем не принято говорить вслух, это то, что в современной России происходит колоссальный исторический сдвиг – происходит попытка формирования новой крупной буржуазии, нового класса реальных хозяев, которому служит государство. И нерешенным остается вопрос о соотношении прав и интересов этого нового класса с правами и интересами гораздо более могущественного международного капитала. Моя интерпретация этого процесса далеко не марксистская. Дело не в классовой борьбе, а в том, насколько жизнеспособна эта наша новейшая элита, насколько чутка она к реальным запросам страны и к реальным угрозам и вызовам XXI века. Не является ли наш правящий класс суррогатом элиты, который уклоняется от исполнения своих прямых обязанностей и долга перед страной?

В истории России интересы государства и интересы элит (то есть избранных слоев, социальных сил, ведущих нацию), конечно же, сопоставимы. Иначе исторической России просто не было бы. Они сопоставляются как подчиненная часть и подчиняющее целое. Олицетворением и волевым проводником этого подчинения в России традиционно выступает верховная власть, которая понуждает элиты служить целому, следовать воле «общего блага», понимаемого в разные эпохи неодинаково. Победы России и ее величие всегда строились не только на сверхусилиях простонародья, но и на самоотверженности аристократов.

Но в современной России мы наблюдаем грандиозную попытку эмансипации элит. Что это означает? Демократизацию? Либерализацию? Приватизацию государственных функций? Приближение к идеалам позднего Просвещения с избавлением от деспотизма авторитарной власти? Нет. Все это внешние покровы происходящего, по сути иллюзорные. Попытка эмансипации постсоветских элит означает явление, которое нередко происходит в разных государствах и цивилизациях в ходе кризиса идентичности: это попытка встроиться в международный «высший класс», престижный не с национально-культурной, а с глобальной точки зрения. Наши верхи не только не имеют собственной программы развития, но они воинственно настроены против самой идеи такой программы. Они нацелены на следование чужой программе и стоят на этом.

Но за отказ от автохтонности, переход на точку зрения глобальности нужно платить. И наши элиты платят. Первородство элиты, носительницы цивилизационного суверенитета, собственной историко-культурной субъектности и собственной миссии, продается за «чечевичную похлебку» дружеских посиделок в высшем обществе, поездок в Баден-Баден, признании со стороны «сильных мира сего». Но самое главное – это иллюзорное чувство спокойствия, «нормальности», комфорта, попытка самовнушения, что все идет по плану.

В чем отличие путинской элиты от ельцинской? В том, что при Путине «первородство» стали оценивать выше, приблизив его к «рыночному» уровню. Это повышение самооценки пропорционально повышению оценки стоимости активов российской экономики. Но суть дела заключается в том, что у «первородства» вообще нет стоимости. Это бесценная вещь. Ее можно оплатить лишь кровью и жертвой.