Читаем без скачивания Его волчица. Я тебя приручу (СИ) - Невинная Яна

После того как я огласил нехитрые правила нашей немаленькой уже группе, мы принялись за раненых. Кася должна была занять место разорванного оборотнем медбрата. Я снова вспомнил о Вере. Когда ухаживал за больными, представил, как легко бы ей дались манипуляции, на которые мы с Михалом убили прорву времени.

Всего-то поставить капельницу, сущий пустяк. Оказалось, что найти вену и вставить иглу не так-то просто. Я вспомнил осторожные, деликатные и нежные движения Веры, как легко она со всем справлялась.

Вспомнил, как дрожали ее ресницы и как она прятала глаза от моего пристального взгляда, в то время как руки уверенно двигались, обслуживая больное тело. Только этот невинный трепет выдавал волнение сиделки.

Я жадно ловил малейший знак, который подавала Вера. Жаль, что их было так мало. Хотя нет, хорошо, что их было так мало. И я не испортил ей жизнь своим присутствием.

Интересно, что бы она сказала, увидев всю нашу деятельность по поддержанию жизни волкоподобных существ… Наверное, к лучшему, что она отстранена от всего этого.

А моя участь – портить всем жизнь, руководствуясь благими намерениями. Хотел спасти людей, а что в итоге?.. Приходится некоторых из них хоронить.

Земля липнет к лопатам, влажная и противно чавкающая. Копаем под аккомпанемент взрывов смеха и радостных возгласов, невольно отводя глаза от двух тел, завернутых в обычные простыни.

Похоронить мертвых нужно втайне ото всех и быстро, поэтому роем могилу в полной темноте и молча. Да и о чем тут говорить? Похищение медбрата – это одно, но теперь бедняга мертв. Делает ли это похитителей убийцами?

Или мистический элемент в виде нападения оборотня превращает убийство в нечто другое? Может быть, это квалифицируется как нападение зверя, и тогда никто не виноват? Глупо тешиться подобным оправданием.

– Как они могут веселиться… – повторяет мои слова Михал то ли себе под нос, то ли задавая вопрос.

– Пусть порадуются немного, пока не узнают правду. – Сам не знаю, почему защищаю теперь буйную молодежь. Честно говоря, даже завидую их беззаботности.

С момента, как покинул «Возрождение», ни разу не расслаблялся, хотя звериные похотливые желания беспокоят меня всё чаще. Будь они неладны.

– Кстати, о правде… – Михал перестает копать и выпрямляется, скрестив руки на груди. Его глаза светятся в темноте, красный ободок вокруг черного зрачка, буравя меня.

– Что такое? – неосознанно встаю в боевую позицию и тут же даю себе мысленного пинка за такую реакцию на Михала. Как же я устал жить в этом напряжении, в постоянном ожидании атаки.

– Я веду журнал переливания крови почти с самого прибытия сюда. Важно понимать, насколько хватает крови, чтобы чувствовать себя здоровым. Сегодня тоже делал записи. И вот что интересно: ты почти не используешь кровь. Почему?

– Почему? – Я даже растерялся. Хмурюсь, пытаясь припомнить, когда переливал себе кровь, и с удивлением обнаруживая, что лежал под капельницей считаные разы. – Да я постоянно в делах, сегодня и в голову не пришло заняться собой. Ты же видишь… – Кивнув на трупы, ставшие немыми свидетелями ночного разговора, снова берусь за лопату. 

– А хочешь, я попробую угадать, почему тебе не нужна кровь?

– Что значит – не нужна? Она нужна мне точно так же, как и всем другим.

– Да неужели? Факты говорят обратное.

– Что ты конкретно мне предъявляешь?

– Расскажи еще раз, что ты услышал от Вежбицки такого, что решил устроить побег?

– Разве я недостаточно рассказывал об этом?

– Ты еще раз расскажи, а я послушаю.

– Михал, мне не нравится этот разговор, – начинаю заводиться. Подозрительное спокойствие Михала не обманывает его. Это самый настоящий наезд. – Говори прямо, что ты надумал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ – Я тут пораскинул мозгами и решил, что ты в сговоре с нашим гениальным доктором. Не знаю, что вы замышляете, но, думается мне, эксперимент предусматривал не только излечение от болезней, а приближение к природе, что ли. Вывезти подопытных крыс в лес и смотреть, что получится. Обратятся, завоют на луну или вообще подохнут…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Господи, что за ересь ты несешь? Даже слушать не хочу! – громким шепотом возмущаюсь, чувствуя, как ненавистные волчьи признаки проявляются на мне, выдавая агрессию. – Не знаю, что у тебя в голове сдвинулось, но отвечаю: никакого сговора нет и быть не может! Я бы эту мразь голыми руками удавил, но как-то не улыбается становиться убийцей. Откуда вообще такие мысли, Михал? Я реально не понимаю.

Смахнув пот со лба, продолжаю копать. Во рту горький привкус, а в голове мечутся шальные мысли. Почему я действительно не нуждаюсь в таком количестве крови, как остальные? Что это значит?

Потом, это всё потом. Нужно проявить уважение к погибшим, а не препираться рядом с ними. Это кощунство.

–  Я привык доверять тебе, Демьян. С того самого дня, как пошел за тобой на волю. И верил, пока не увидел собственными глазами цифры. Что бы ты на моем месте подумал?

– Вот точно не то, что я в сговоре с человеком, который решил сотворить геноцид. Я ушам своим не верил, когда слушал его бредни. Избранные, чистая раса, уникальный ген, какой-то Колосс… Нацизмом попахивает, будто он Гитлером вдохновлялся. Мы все попали в логово психа, и у меня не оставалось другого выхода, кроме как сбежать оттуда. Да что я тебе рассказываю? Думал, мы вместе его осуществили, как братья по несчастью, которые безоговорочно доверяют друг другу.

– Всё так. Но странно, что ты это слышал. Почему он позволил тебе узнать то, что вроде как не предназначено для чужих ушей? Тебе не приходило в голову, что он скормил тебе это намеренно?

– Без понятия. Может, забылся или не ожидал, что я рядом и слышу. Я же не знаю, где он находился тогда. Просто однажды услышал эти слова. Мне надо было их игнорировать? Вот серьезно? Так ты думаешь?

– Да не знаю я, что думать! – Михал чертыхается, сплевывает. Посмотрев на яму, которую вырыли сообща, озвучивает очевидное: – Достаточно.

С глухим скорбным звуком завернутые трупы опускаются на дно ямы. Погребение до того неправильно происходит, что от этого мы не можем вымолвить ни слова в знак прощания. Поэтому раздавшийся рядом шорох только радует.

Отвлечься просто необходимо. Не сговариваясь, мы с Михалом хватаем лопаты и движемся навстречу шевелящимся деревьям. Нельзя забывать о сбежавшем оборотне, который может привести своих собратьев. Но это оказываются дети.

– Что вы здесь делаете? Спать давно пора, – хмуро спрашивает Михал, которого Белла и Фенг обычно боятся, но сегодня они бесстрашно кидаются к нам, что-то протягивая и тараторя, по-детски не умея сосредоточиться на одном и перескакивая с темы на тему:

– Нашли полоски ткани… Мы думали покормить белочку… Наташа оставила хлебные крошки, как в сказке «Мальчик-с-пальчик»… А Марта любила орешки, и белочка однажды схватила один орешек… а мы подумали, что теперь Марты нет, а белочка голодная. А мы спать легли, но потом вспомнили про белочку, а на кухне много новых людей, и мы долго искали орешки, а потом прятались, чтобы пойти в лес. А Фенг не любит белочку и боится, и он такой сказки не знает, про «Мальчика-с-пальчика», а мне мама читала, а еще про «Дюймовочку», но она не страшная… И я рассказала про хлебные крошки… Вот!

Белла протягивает полоски светлой ткани. Переглянувшись, постепенно догадываемся, о чем речь. Что-то жутковатое есть в том, как мы все общаемся в полной темноте, ориентируясь в ней, словно животные, видим друг друга, не нуждаясь в свете.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Как скоро мы начнем приобретать всё больше волчьих черт и лишаться человеческих? Дети должны бояться ходить в лес, да еще и ночью, но дети есть дети, и беспокойство о белке стало для них важнее всего. Или, что правдоподобнее, они захотели найти себе занятие, лишь бы забыть о том кошмаре, что случился в доме.

Как ненормально то, что никто не поговорил с этими детьми, не успокоил их, не прижал к себе и не сказал, что Добро обязательно победит Зло, как в тех самых сказках, что рассказывали их матери.