Читаем без скачивания Свои - Валентин Черных

— Если попадет к хорошему тренеру, может стать чемпионом Европы, а может быть, и мира.

— Когда заметят, такой тренер найдется.

— Если успеют заметить. Он колхозник из Амурской области. После службы вернется в деревню, будет бить морды. За это или сядет в тюрьму, или прибьют колом из-за угла.

Альтерман учился в Суриковском институте и был отчислен по профнепригодности. Я впервые тогда узнал, что в творческих вузах существует профессиональная непригодность.

— Может быть, они ошиблись?

— Нет. Я плохой художник. Я слишком умен для этого.

— А все художники дураки?

— В основном, как и актеры, кстати. Человек живет или умом, или эмоциями. Когда эмоциями, тогда он художник. Когда умом, он инженер, политик и так далее.

— А если соединяются ум и эмоции?

— Тогда это гений.

— А чем ты собираешься заняться после армии?

— Торговлей, наверное. Сегодня лучше всех живут торговцы. А ты и второй раз будешь поступать на актерский?

— Да.

— Я тебя познакомлю с парнем, который в полку занимается художественной самодеятельностью. Его выгнали с режиссерского факультета Театрального института за пьянство.

— Способный?

— Пожалуй. Тебе есть смысл с ним пообщаться.

Через месяц моей службы в полку, когда мы курили в тамбуре казармы, Альтерман сказал:

— Освободилось место истопника в штабе.

— Но я же механик. Не отпустят.

— Ты хороший механик?

— Думаю, плохой.

— Так и скажешь начальнику штаба. Я с ним поговорю. Но когда он спросит тебя, кем собираешься быть после армии, не говори, что актером.

— Почему?

— Актер — это нечто легкомысленное. Скажи, что собираешься стать учителем.

— Почему?

— Потом поймешь.

Днем меня вызвали к начальнику штаба полка, подполковнику. Он уже не летал, отрастил такой живот, что не вместился бы в кабину истребителя.

— Почему не хочешь быть механиком? — спросил меня подполковник.

— Я плохой механик.

— Тебе еще год служить. Научишься.

— За год ничему нельзя научиться.

— А кем ты хочешь стать после армии?

— Учителем.

— А мог бы стать авиационным инженером.

— Мог бы… но был бы плохим инженером.

— Первый случай в моей практике… обычно вызываешь полного идиота, говоришь ему: ты ни на что не годишься, а он толкует: я справлюсь, я буду стараться.

— В полку говорят, что вы очень умный и вас провести невозможно.

То, что начштаба очень умный, я придумал, а то, что провести его невозможно, в полку об этом говорили.

— Не понял…

— Прежде чем меня вызвать, вы же наверняка узнали, какой я механик.

— Конечно, узнал, — подтвердил подполковник. — Механик ты никудышный, но есть и хуже… В штабе двенадцать печей. Топят углем. Плохим.

И я понял, что подполковник принял решение.

— Я всю жизнь топил дома печь.

— Ты деревенский?

— Почти. Из райцентра. Поселок.

— Ладно. Сегодня выходи топить печи. С инженером полка я разберусь.

Так я с помощью Альтермана стал истопником в штабе. После его демобилизации я стал тренировать по боксу полковую команду. Таких, как я, в лагерях для заключенных зовут «придурками». В эти полтора года я много читал. Печи топились не меньше четырех часов, значит, за чтением я провел примерно тысячу двести часов, а это больше двухсот книг. Такого запаса мне хватило лет на десять.

Альтерман свел меня с заведующим клубом, который готовил новогодний концерт художественной самодеятельности. Я предложил ему свои «Полеты». Еще в средней школе я обнаружил, что у меня есть дар копирования, который при определенной шлифовке становился пародией.

На полетах я сидел возле приемника и слушал, как переговариваются летчики и руководитель полетов.

Руководил полетами майор — татарин. Летчики ошибались, иногда паниковали, особенно во время ночных полетов. Татарин кричал, матерился — иногда только мат мог вывести из стрессового состояния молодого летчика.

Пародировать не так уж и трудно. Надо выделить характерные интонации, иногда довести их почти до абсурда, что достигалось повторами к месту и не к месту, когда через каждые три слова повторяешь «понимаешь», или «значит», или «понял», — пародировать татарина или грузина легче, меньше работы, основой становятся даже не интонации, а акцент.

Из армии от уполномоченного армейской контрразведки я получил стандартную и довольно уничижительную характеристику: «Как авиационный механик очень средний, может выявлять и исправлять только самые простые характерные неисправности. Службу считает потерянным временем, поэтому при первой же возможности перешел в истопники штаба. Много читал, в том числе и военной литературы. Участвовал в художественной самодеятельности, владеет даром подражания и пародии, собирается поступать на актерский факультет. К дальнейшей военной службе в военно-воздушных силах желания не проявил. Вступил в кандидаты КПСС, считая, что членство в партии поможет поступлению в Институт кино. Расчетлив. Спиртных напитков практически не употребляет. Осторожен и, возможно, труслив. В самовольных отлучках не был замечен».

Я согласился почти со всеми выводами армейского контрразведчика, кроме пункта о трусости. Я точно не был трусливым.

КИНО

Свои «Полеты» я рассказывал и на вступительных экзаменах в Институт кинематографии. Члены приемной комиссии хохотали. На экзамены я надел солдатскую форму с синими летными погонами — так мне посоветовал Альтерман, который уже закончил первый курс, он учился на товароведа в Институте торговли.

За всю службу в армии у меня не было ни одной женщины, и поэтому, когда я демобилизовался и приехал в Хабаровск, — а уже наступил июнь, я шел по улицам, смотрел на женщин и думал: и эту бы, и эту, и эту. Но тогда я еще не знал, что женщину можно купить, деньги у меня были, а солдату, наверное, сделали бы скидку, но я еще не умел выделять из женщин гостиничных и вокзальных проституток. Все женщины казались мне прекрасными и недоступными. Я не поехал домой в Красногородск, в Риге меня тоже никто не ждал. Я заранее написал Альтерману в Москву, он подготовил мне место в общежитии Торгового института и устроил грузчиком в ближайший универсам.

Мы поехали с ним в пивной бар. Он спросил меня:

— С чего бы ты хотел начать?

— С бабы. У меня два года никого не было.

— Распирает?

— Я ни о чем другом не могу думать.

— Понятное состояние. Но не проблема. Сегодня вечером будешь иметь.

— Она согласится?

— Естественно. Я ей заплачу.

Уловив мои сомнения, он рассмеялся:

— Ничего не подхватишь. Она чистая. Обслуживает в основном иностранцев и только через презерватив. Можешь не покупать, у нее есть хорошие, из-за бугра.

— А наши плохие?

— Наши надежные, но грубые.

— А что ей принести?

— Ничего. За все будет уплачено. Позвони ей завтра с утра. Утро у проституток и творческих людей в Москве начинается в одиннадцать. Спусти дурную кровь, и начнем операцию под кодовым названием «Институт кинематографии». Основные данные я узнал, шанс у тебя есть. Но подготовка потребуется.

Альтерман дал мне номер телефона и адрес женщины, которая должна была меня принять. Я позвонил ей в одиннадцать, услышал приятный женский голос, сказал, что я от Альтермана.

— Жду вас в семь. И пожалуйста, не опаздывайте, я начинаю нервничать, когда опаздывают, и от этого у меня портится настроение. Дотерпите до семи?

— Постараюсь.

— Уж постарайтесь. — Она засмеялась и положила трубку.

Я приехал за полчаса, нашел дом, вошел в подъезд, квартира оказалась на шестом этаже, спустился, посидел в скверике соседнего дома, выкурил две сигареты и ровно в семь позвонил.

Дверь открыла высокая блондинка в шелковом халате, улыбнулась мне, на осмотр меня у нее ушло не больше двух секунд. Я был в полном порядке. В фирменных джинсах, легкой светлой куртке из плащевки, легких летних ботинках из желтой кожи.

— Учитывая ваше нетерпение, идите в ванную. Чистое полотенце слева, желтое с синими полосами.

Я забыл все наставления, что женщину надо подготовить, что должна быть прелюдия. Она даже ахнула от неожиданности, а я уже работал. Секунд через пятнадцать у меня все закончилось. Она погладила меня и сказала:

— Иди в ванную, солдатик, и передохни. Презерватив брось не в унитаз, а в корзинку.

Я еще стоял под душем, когда у меня снова встал. Я вышел с торчащим.

— О! — сказала она, как мне показалось, восхищенно, загасила сигарету, достала следующий пакетик с презервативом. Прежде чем начать, я посмотрел на электронные часы. Я не спешил, второй акт продолжался почти сорок минут. Она чувствовала, чего я хочу, — я только прикасался к ее бедрам, чтобы повернуть на живот, она, как хорошо отлаженная машина, тут же вставала на колени и локти. В какой-то момент она попыталась заспешить, чтобы я быстрее кончил, но я прижал ее к себе и заставил подчиниться моему ритму, и она тут же под чинилась.