Читаем без скачивания Зеленая гелевая ручка - Элой Морено

Зеленая ручка прямо у меня на столе, в двадцати сантиметрах от моих глаз, гелевая, только руку протяни. Моя. Ключами от машины сделал на ней небольшую зарубку: почти незаметную, но безошибочно узнаваемую полоску.

Я настолько погрузился в процесс, что даже не заметил того, кто из-за спины восхитился моими трудами.

Я услышал сдержанный смех.

Я обернулся, подпрыгнув как ужаленный и выронив ключи от машины на стол.

– Смотрю, ты себе ручку новую прикупил, – сказала она с улыбкой. – В этом месяце сколько уже таких посеял?

– Замолчи! – громко пробормотал я. – Замолчи! Ты хочешь, чтобы все сразу узнали?

– Ого, так она зеленая, вот это круто!

И ловким движением она выхватила у меня ручку из рук.

Начала водить ею по бумаге, рисуя бессмысленные черточки, несколько раз написав свое имя под разными наклонами: вертикально, горизонтально, через всю страницу. Наконец, поставив подпись, покончила с этим варварским расходованием чернил.

– Да, зеленая, так что, если кто-нибудь опять приделает ей ноги, я смогу его тут же вычислить, – оправдался я.

– Что ж, хорошая идея, мистер Холмс, – продолжала она смеяться.

Мой убийственный взгляд не возымел должного эффекта, равно как и мое свирепое «Замолчи!» и последующие объяснения. Поэтому дальше случилось то, чего я больше всего старался избежать.

– Хави, посмотри, что он себе купил, – сказала Сара, все еще держа мою ручку в своих руках.

«Хави, нет», – подумал я про себя.

«Хави, нет», и Хави со стаканчиком еще дымящегося кофе тут же возник перед моим столом.

– Новая ручка, а? Зеленая? Круто! Ну-ка, как пишет?

И, поставив кофе на стол, он взял ручку у Сары.

Он нарисовал несколько каракулей на бумаге, написал полностью свое имя и, наконец, три раза подписался: Хави, ХАВИ, Хави.

* * *

В то утро часы неторопливо отстукивали время усталой жизни – моей жизни. Моя новая зеленая гелевая ручка пока что оставалась на месте: внутри стаканчика, внутри главного убежища от чужих рук. Никто ее не брал, никто не крал ее у меня.

И эта бесценная иллюзия начала постепенно терять свою власть надо мной, пока не превратилась в полную нелепицу. Пристально, почти на грани помешательства, проследив за ней последние два часа, я вдруг понял, что уже не знал, чего от нее жду: чтобы она не исчезла и навсегда осталась со мной или наоборот.

Только полуденный голод смог вырвать меня из этих размышлений.

Мы всегда обедали в небольшом баре в трех кварталах от офиса – съездить домой, чтобы поесть, и вернуться обратно с таким рабочим графиком было просто невозможно. В меню за десять евро, включая НДС, входила исключительно домашняя еда: салат по-валенсийски, или большая порция чечевицы, или горячий суп, или тушеное мясо с овощами на первое; картошка с рыбой, курицей или стейком на второе. По четвергам подавали паэлью. И все это дополнялось свежим хлебом из пекарни – единственной в этой районе, которая пекла еще в настоящей печи. На десерт всевозможные домашние сладости и выпечка, которые умела готовить только донья Роза – повариха и владелица заведения.

Обычно мы садились за столик рядом с окном. В тот день, пока все болтали о своем, я не переставал думать о том, что оставил свою ручку наверху одну, беззащитную перед всеми, кому только придет в голову ее забрать.

В тот вторник – хотя, может, это было в другой день, но отдаленные воспоминания порой так тесно переплетаются друг с другом – донья Роза удивила нас десертом из прошлого «Пижама» – ананас и персик в сиропе с шариком ванильного мороженого и яичным заварным кремом.

– Какая вкуснятина! – сказала ей Сара. – Но я, пожалуй, откажусь.

– Не говорите глупостей, чего вам бояться: вы тоще лапши.

Все пятеро уплетали за обе щеки, с каждой ложкой возвращаясь в собственное детство. Несколько минут стояла полная тишина. Но вскоре детские воспоминания уступили место коллективным.

– А помните прошлогодний корпоративный ужин? – спросил Хави, пытаясь зубами ухватить последний кусочек мороженого. – Ну тот, что устраивали на Рождество…

– Как забыть, – отозвался Рикардо. – Пришел домой и еще полночи бутербродами с колбасой отъедался.

Мы все рассмеялись. Всем пятерым вспомнился тот вечер, когда руководство компании захотело произвести на нас впечатление, и, черт возьми, ей это удалось. Жалобы организаторам сего действа сыпались, как пули из пулемета.

– Новая кухня, которой вы никогда не пробовали, – продолжал историю Рикардо, – вот уж точно.

Мы снова рассмеялись.

– Новая кухня, – подхватил Хави, – огромные тарелки и порции для воробьев. По-моему, даже Сара голодная ушла, а?

И Сара, сражавшаяся с последним кусочком десерта, который было сложнее всего достать из тарелки, лишь рассмеялась в знак согласия.

– Месье! Держите, наше фирменное блюдо, – усмехнулся Годо, уже закончивший десерт и демонстрирующий нам пустую тарелку, на которой лежала одинокая оливка, пронзенная зубочисткой.

Мы снова разразились смехом.

– Месье! И вдобавок наш особый десерт: капля растаявшего мороженого с крошкой из ананасовой мякоти, – продолжал он, показывая теперь уже свою тарелку с кусочком недоеденного ананаса в лужице мороженого.

И опять дружный смех.

– Обидно, что нас держат за дураков, – сказала Сара. – Хуже всего то, что, положив четверть порции, они берут за нее втридорога.

– Не выбрасывай остатки, Сара, из этого я смогу приготовить целых пять десертов новой кухни. Сейчас увидите…

И Годо забрал у нее тарелку. Он взял кусочек персика, отрезал от него пять крошечных квадратиков, отодвинув остальное в сторону. Положил на каждый из них по капле заварного крема, в конце присыпав солью.

– Персиковые квадратики, украшенные воздушным облаком из заварного крема и дымкой из соли!

Он снова поставил тарелку перед Сарой.

Мы зааплодировали.

Какое-то время мы не могли перестать смеяться. Это был один из лучших и последних моментов, которые мы провели вместе. Я буду скучать по ним по всем.

* * *

Тот разговор теперь так далеко от меня. Так далеки теперь призрачные тени того, что могло бы еще быть, как будто в течение последних нескольких месяцев я только и делал, что бежал.

Я помню, как в последний раз нам с Реби удалось забронировать местечко на краю рутины: один из тех столиков, за которыми еще возможны объятия, поглаживания рук, смешение взглядов. Один из тех столиков, которые мы раньше так легко находили, а теперь с трудом отыскивали только на определенные даты.

Теперь я знаю, что, когда в жизни появляются «определенные даты», все остальные дни просто исчезают. Если предлогом для совместного ужина становится определенная дата, все остальное уже потеряно.

Такой «определенной датой» стал ее прошлый день