Читаем без скачивания Супердвое: убойный фактор - Михаил Ишков

На красочной афише было броско начертано: «Едет Мессинг!!!» — ниже, мелким шрифтом: «Встречайте в городской филармонии!».

Одесса, приготовив подобный сюрприз, одним махом заставила меня забыть о долге, о необходимости следить за иностранным шпионом. Во мне проснулся мальчишка, когда-то страстно увлекавшийся тайнами фотографических портретов. В сравнении с психологическими опытами Мессинга охота за Шеелем показалась мне скучным и даже отвратительным мероприятием. Протрезвев, в отместку за навеянное капитулянство я решил потребовать у Вольфа Григорьевича контрамарку.

А то и две.

Как только натиск торговок ослаб и мне наконец удалось выбраться из-за тумбы, я направился к трамвайной остановке. На ходу принялся стряхивать грязь с плаща, и в этот момент до меня донеслись звуки музыки. Я поднял голову — со стороны Привоза к вокзалу приближалась армейская колонна. Скоро стали различимы слова:

Школа красных командиров!Комсостав стране своей кует!Смело в бой вести готовыЗа трудящийся народ!..

Прежде, чем остолбенеть, я еще успел подумать — вот как тебя, Николай, встречают в солнечной Одессе! В следующее мгновение до меня дошло, что направляющим во втором ряду вышагивает разыскиваемый по всей стране шпион и террорист Василий Неглибко, он же Алексей Шеель, во все горло распевавший:

Эй, комроты, даешь пулеметы!Даешь батарей,Чтоб было веселей!

В те годы я уже считал себя тертым калачом и, как бы это не выглядело нелепо, готов поклясться — Шеель пел от души. Особенно ему, умело схоронившемуся в военном училище имени Клима Ворошилова, удавался лихой посвист в конце припева. По пути в управление, осмысливая чудеса и загадки, которыми с первых минут пребывания щедро одарила меня прекрасная Одесса, я пришел к выводу, что с этим певуном необходимо держать ухо востро. Этот Шеель-Неглибко был тот еще фрукт. Он не то, что причастность к шпионажу, шило способен в мешке утаить.

Прибавьте к этим двусмысленностям ворох других фактиков. В агентурной записке, представленной информатором, внедренным в училище, сообщалось, что курсант Неглибко перед самым отбоем убеждал товарищей по казарме «в важности скорейшего овладения безвоздушным пространством, без чего пролетариату не добиться победы во всемирном масштабе» (источник «Минарет»). В другом документе внимание куратора обращалось на курсанта Н., который в споре — как долго продлится надвигающаяся война и успеют ли они, курсанты попасть на фронт? — заявил: «Успеем, ребята. Навоюемся досыта и, возможно, на своей территории». Курсант Неглибко поправил скептика: «Война будет скоротечная и победоносная. Главное, успеть отличиться и получить орден» (источник тот же).

Была ли это умелая маскировка или Шеель искренне верил в непобедимость Красной Армии, со стороны судить было трудно. В любом случае нам будет о чем поговорить на Лубянке.

Что касается Мессинга, он охотно поделился со мной контрамарками. Одну из них я предложил Шеелю-Неглибко, который, играя на своем рабоче-крестьянском происхождении — нас, мол, в детстве кофием не поили! — упорно и не без скрытого ехидства отстаивал тезис о том, что все проделки знаменитого экстрасенса не более чем «ловкость рук» и «обман публики», так как ни Маркс, ни Ленин, ни тем более Сталин нигде, ни в одной из своих работ, не упоминали о возможности опознавать мысли на расстоянии. Особый скепсис вызвала у него способность предсказывать будущее, чего с материалистической точки зрения быть не могло. Я, оказавшись в тот момент в курилке, поинтересовался — почему? Марксизм четко разграничивает непознанное от непознаваемого, и если мы твердо стоим на научных позициях, надо внимательней относиться к тайнам человеческой психики. Я предложил Шеелю лично убедиться в удивительных возможностях приехавшего экстрасенса.

Признаюсь, бросив наживку, я тешил себя надеждой — глядишь, в разговоре по душам, намеченном после посещения концерта, Шеель сболтнет что-нибудь лишнее — например, насчет Дюссельдорфа, где его еще мальчишкой поили кофием и где ему, дворянскому отпрыску, посчастливилось побывать на выступлении Мессинга. Если не проговорится, хотя бы намекнет. Ведь должны же быть слабые места у этого еще очень юного нелегала, иначе как к нему подступиться?

Как вывернуть ему нутро?..

Ясно, что это нельзя сделать с помощью выдирания зубов или беспробудного бдения, когда подследственному несколько суток не давали спать. Такие методы у нас практиковались, но чаще всего следствию вовсе не надо было прибегать к подобным неординарным методам — охотников помочь органам всегда находилось предостаточно. В их число я включаю и самих подследственных, которые «в интересах партии», захлебываясь, клеветали на самих себя. Полезность физического воздействия вообще сомнительна и выявляется только в тех случаях, когда следствию приходится иметь дело со слабыми в психическом отношении субъектами. Шеель был не из таких, это был факт и с ним надо было считаться. Руководящим тезисом для меня изначально было предположение, что всякое насилие в общении с Шеелем исключалось напрочь. Чтобы склонить его к сотрудничеству, я мог рассчитывать исключительно на доверие, на общность взглядов или, на худой конец, на согласие трудиться сообща. Как ни живуч в человеке страх, я был уверен, — этот парень за столько лет сумел притерпеться к нему, тем более приноровиться к нависшему над ним приговору. Будь он трусом, он давно сошел бы с ума или прибежал к нам с повинной, как однажды поступил Минарет, он же курсант Авилов. Это случилось после окончания средней школы, когда распоясавшиеся подростки, выпив в первый раз в жизни вина, позволили себе в форме анекдотов глумиться над Советской властью. Их было трое. Авилов первым примчался в райотдел. Двоих отправили на поселение, а скороходу, успевшему получить в военкомате направление в военное училище, предложили «во искуплении вины» бдительно следить за настроениями будущих красных командиров.

Авилов работал грубо, неумно. В деле, заведенном в Одесском управлении НКВД, хранились, например, написанные Неглибко стихи, посвященные прекрасной даме. У дамы было странное имя — Магдалена. Вряд ли кто-нибудь, кроме меня, мог догадаться, кем была эта Магдалена, однако этот факт неожиданно вызвал у куратора пристальный профессиональный интерес. Нет ли в этом вызывающе буржуазном имени какой-либо контрреволюционной подоплеки? Иначе зачем такой выпендреж?

Позже на следствии Шеель признался — когда обнаружилось, что из его тумбочки исчезает сахар, он для страховки решил вычислить воришку и заодно проверить его на причастность к органам. Проследить, кто именно копается в чужих вещах, не составило труда. Он написал стихи и спрятал эту политическую наживку в тумбочке. Отсюда вывод — курсант Неглибко был не глуп и не прочь поиздеваться над органами, так что с этим фруктом еще работать и работать. Кроме того, эта история выявила определенные недоработки в руководстве осведомителями.

Неглибко с нескрываемой радостью согласился отправиться в филармонию. Весь взвод жутко завидовал ему. Авилов даже рискнул задать провокационный вопрос — с какой стати Ваське такая честь? Я объяснил, курсант Неглибко — отличник боевой и политической подготовки, поэтому преподавательский состав должен с особой чуткостью относиться к отличникам. Во-вторых, в сомнениях товарища Неглибко присутствует искреннее желание разобраться в научной стороне проблемы, связанной с тайнами непознанного, и для того, чтобы в дальнейшем он выступал не голословно, а умел отстаивать свою позицию, я беру его с собой.

Легкомысленный выпад белобрысого, мешковатого Авилова я оставил без последствий — молодо-зелено, однако, как оказалось, тот куда серьезней отнесся к странной позиции, выказанной прикомандированным к училищу особистом, и, проявив незаурядную бдительность, накатал на меня донос. Я лично ознакомился с этим сигналом и серьезно поговорил с заместителем начальника управления, посвященным в тайну моей командировки, без расшифровки Неглибко, естественно. Я подсказал заму, что не стоит, где надо и не надо, выпячивать свою «бдительность» и казаться «революционнее», чем ты есть. Я потребовал напомнить куратору Минарета, чем должен заниматься его подопечный — наблюдением, но ни в коем случае не хищением сладкого. Я потребовал напомнить, что прежде чем расставлять галочки в агентурных справках, привлекающих внимание начальства к якобы контрреволюционным стишкам, надо думать. Кто позволил Авилову проявлять инициативу? Кто разрешил ему собирать сведения на комсостав? Я предложил вправить им обоим мозги, иначе мне придется принять свои меры.

Червоточина в психологическом облике Минарета угадывалась с первого взгляда. Учился Авилов неважно, однако был очень силен физически и неглуп практически. Свою будущую карьеру он наивно связывал с поддержкой, какую оказывали ему органы, полагая, что за каждый дополнительный донос ему без обязательной выслуги будут присваивать очередное звание. К сожалению, он уже был задействован в операции, и я не мог вычеркнуть его из списков тех, кто дал согласие отправиться в подмосковный город на курсы подготовки командиров диверсионно-разведывательных взводов.