Читаем без скачивания На дне Одессы - Лазарь Осипович Кармен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Где я был?! Весь мир объехал! В Нагассаках был, на Цейлоне, в Порт-Артуре, в Марселе, Херсоне, Николаеве, а такого скрипача, как ты, не слышал!
Гости и пяти минут не давали отдыху Сашке и требовали:
— Сашка! Играй «Исса!»[14] Ой исс-са, ис-са-а!
— «Шик, блеск, иммер элегант»!
— «Муж, расставаясь с красоткой женой»!
— «На дворе живет сапожник, а на улице портной»!
— «Квартирные деньги»!
— «Олтаехан»!
— «Зетц»!
— «Минуты забвения».
— «Пой, ласточка, пой»!
Громче всех был слышен пронзительный голос экономки в персидской шали на плечах, с розой на страшной груди и с масляными глазами, сидевшей в приятной компании кучера и пароходного кока (повара). Она кричала:
— «Маргариточка-цвиточек»!
А какой-то жлоб басил:
— «Було на вострове гулянье»!
Сашка всех удовлетворял. Он играл все и с фокусами. Скрипка у него то жалобно плакала, то хохотала, как ведьма с Лысой горы, пела петухом, мяукала кошкой, мычала коровой, трещала, как канарейка в спальне новобрачных, злилась, радовалась, молилась и прочее, прочее.
К Сашке подошел мужчина в красном шарфе на шее и попросил сыграть «Реве та стогне Днипр широкий».
Сашка заиграл.
Надя, успевшая выпить по настоятельной просьбе Яшки и Сеньки шесть кружек пива и охмелевшая, ловила звуки скрипки с напряженным вниманием. Ей казалось, что вот-вот близко катится Днестр и ревет и стонет.
Надя заморгала отяжелевшими веками, уронила голову на стол и заплакала.
— Чего ты? — спросил Яшка.
— Днестр вспомнила, — ответила она сквозь слезы.
— Какой Днестр?.. Плюнь!..
Сашка настроил публику на тихую грусть. Все сидели с опущенными носами.
Но вот Сашка заиграл такой веселый румынский мотив, что носы у гостей моментально взлетели кверху и у всех затряслись поджилки. Все стали передергивать плечами.
Надя подняла заплаканное лицо, улыбнулась и почувствовала, что какая-то сила поднимает ее. Она поднялась, стала раскачиваться, как маятник, и подбирать юбку для того, чтобы ноги не путались в ней и ей можно было бы перебирать ими.
— Садись, — сказал Яшка. — Не срами.
— А я не хочу, — ответила она, путая языком.
Яшка силой усадил ее.
* * *
После седьмой кружки Надя совсем охмелела. Все — бочки, кружки с пивом, горчичницы, официанты, Сашка со скрипкой, фортепиано, фисгармония, люстры — завертелось перед нею в бешенной пляске.
Глаза ее подернулись влагой и потухли, косынка скатилась на плечи.
Яшка посмотрел на нее, подмигнул Сеньке и сказал со смехом:
— Охфен (готово), дядя.
— Что?… Что ты сказал? — спросила она.
— Готово, говорю, — ответил Яшка.
Надя остановила на нем свои потухшие глаза, сощурилась, облизнула кончиком языка губы, как это делают пьяные, и бессвязно залепетала:
— Готово?… Что — готово?… Ты думаешь, я пьяная? Я тверезая… А на хозяйку мне наплевать… Пусть попробует достать за 4 рубля служанку… Как тебя звать?.. Чего ты смеешься?… Скажи, чтоб играли «Маргариточка-цвиточек».
— Харашмо, — сказал Яшка и усмехнулся…
* * *
В половине первого ночи Яшка распростился с Сеней и вместе с Надей оставил погреб.
Надя еле держалась на ногах и, если бы Яшка не поддерживал ее, она непременно полетела бы на землю и расквасила бы себе нос.
Надя была отвратительна. Так отвратительна, как только может быть пьяная женщина. Она лепетала:
— Это ничего, что я пьяная… А мне плевать на хозяйку… Скажи ему, чтобы он играл «Маргариточка-цвиточек».
— Харашмо, — твердил Яшка.
Лепет свой Надя часто прерывала тихим, бессмысленным смехом.
Яшка с трудом усадил ее на дрожки. Когда он усадил ее, она на минуту протрезвилась, посмотрела на него испуганными глазами и спросила:
— Кто ты?
— Яшка, Тпрутынкевич. Не узнаешь?
— Какой Тпрутынкевич? — спросила она.
— Та будет тебе марафеты (фокусы) строить, — рассердился он.
— Мара-феты? — повторила она.
Она по-прежнему посмотрела на него испуганными глазами, рванулась вдруг вперед и взмахнула руками, намереваясь соскочить с дрожек. Яшка удержал ее за руки.
— Тпру-у!
— Пусти меня!… Пусти!.. Я хочу домой! — завопила Надя.
— В четверг после дождичка!… Извозчик, Нежинская гостиница, зашкваривай!
Извозчик зашкварил и лошадь пустилась вскачь.
Надя тупо посмотрела на Яшку, который больно наступил ей на ногу и сильно сдавил рукой талию, умолкла, покорно нагнула голову и как бы задремала. И сквозь дрему она потом услышала, как дрожки перестали громыхать и почувствовала, как Яшка снимает ее с дрожек, ведет к дверям, освещенным круглым фонарем, волочит ее по грязной, узкой лестнице с запахом кислой капусты наверх мимо гиганта в фуражке с желтым околышком, как он вводит ее в крохотную, душную комнату и как она катится в какую-то глубокую-глубокую бездну, над которой стоит ее дядя Степан и грозит ей пальцем…
* * *
Светало, когда Яшка с Надей оставили гостиницу.
Надя находилась в прежнем дремотном состоянии. Яшка усадил ее в дрожки и набросил на ее голову косынку.
— Ах, как у меня голова болит, — пролепетала она.
— Пройдет, — спокойно сказал Яшка.
— Где я? — спросила она немного погодя.
— На Дегтярной улице.
— На Дег-дег-дегтярной улице?
Надя наморщила лоб, силясь что-то припомнить.
— Хочешь быть моей барохой? — спросил Яшка.
— Бароха? А что такое бароха?
— Любовница, — пояснил он.
— Н-не, — и Надя отрицательно покачала головой.
— Ну, вот еще! Я одену тебя, как принцессу, — стал напевать ей на ухо Яшка. — Будешь у меня в шелках ходить. Гейшу куплю тебе, ботинки на высоких подборах с пуговичками, гамаши, перчатки, кольца, серьги, шляпу с пером и лентами. Все тебе будут завидовать. Будем каждое воскресенье в «трезвость» ходить и до «Гамбринуса». Хочешь? Скажи.
— Хочу, — отвечала она с закрытыми глазами и блаженно улыбнулась.
Она находилась в забытьи несколько минут, потом вдруг открыла глаза, истерически разрыдалась, забилась в руках Яшки, как пойманная птица, и залепетала:
— Что ты со мной сделал?
Яшка нахмурил брови я сердито сказал:
— Та ну, зекс (молчи)! Чего тарарам (шум) делаешь. Я тебе бабки (лупки) дам и из дрожек выкину.
Надя притихла.
X
КОРОЛЬ ЛИР
После описанной ночи, Надя бросила хозяйку и сделалась барохой Яшки.
Яшка сдержал свое слово. Он одел ее как «принцессу». И Надя, как предвидел Яшка, возбудила сильную зависть в барохах его товарищей.
У Соньки Боцман, Лельки Кособокой, Маньки Кондуктор и Нинки Добровольный флот глаза лезли на лоб и лица делались зелеными, когда Надя важно шествовала по улице
