Читаем без скачивания Война роз. Троица - Конн Иггульден

Из-за болезни все еще погрязшего в дремоте Генриха на это Рождество не намечалось публичного исцеления с выходом больных всех мастей и лобзанием руки короля. Тем не менее самые отчаявшиеся из них все равно сошлись: больше обратиться все равно было некуда. На улицах трезвонили колокольчики прокаженных и калек, собравшихся в стайки (так безопаснее, а то в одиночку или по двое можно попасться под кулаки несердобольных горожан: наваляют так, что мало не покажется).

Особы благородной крови надменно проезжали мимо лавок с зазывалами и ярмарочных шутов, что кривлялись за монеты. Эти персоны направлялись прямиком в уют, уготованный им в самом замке. Может, герцог Йоркский и правил страной из Лондона, но решать, кто из знати поедет отмечать Рождество в Виндзор, он был не властен. Выбор гостей замка был прерогативой исключительно королевы Маргарет, а потому не случайно среди персон, приглашенных от сорока четырех благородных домов, не значились ни Йорк, ни Солсбери, ни еще с полдюжины семейств, связанных с Невиллами. Какое-то время Маргарет подумывала выслать приглашение Ричарду Невиллу-младшему, графу Уорику. С ним она познакомилась во время памятной лондонской осады, когда в столицу ввел свое войско мятежный Джек Кейд. Тогда Уорик ее впечатлил, но вот досада: его отец был канцлером у Йорка, и королева решила, что на лояльность Уорика ее влияние не простирается.

Один или два гостя прислали письма с витиеватыми извинениями, что они-де для такого путешествия слишком стары или больны. Тем не менее за три истекших дня в Виндзор прибыли тридцать восемь лордов в сопровождении слуг – знак неугасшего почтения к королю, что доставило Маргарет несказанное удовольствие. Тех, в чьей поддержке она нуждалась более всего, королева выходила приветствовать лично, прилюдно воздавая им скромную хвалу. Согласитесь, это отнюдь не мелочь, когда монаршая особа сама идет к вам навстречу, а не вызывает к себе, так что вельможи польщенно рдели лицами, а их жены горделиво улыбались.

При прибытии каждого из пэров Дерри Брюер оказывался поистине неоценим. На нем были простой темный камзол и шоссы с сапожками, а сам он неброско стоял среди королевской свиты, безучастно и вежливо улыбаясь всему, что видел, и в то же время не упуская ни единой мелочи.

С самого рассвета слуги в цветах благородных домов бежали вдоль дороги, громогласно возвещая о прибытии своего господина или госпожи, еще задолго до появления оных. Кто-то успел заслать своих дворецких вообще загодя. К той минуте, как глава того или иного дома торжественно въезжал в величественные ворота, Дерри успевал нашептать на ухо королеве о нем целый ворох сведений. Никаких учетных записей он при себе не держал, а просто реагировал на вопросительно поднятую бровь Маргарет и томно склонялся к ее уху. Временами услышанное вызывало на щеках королевы тонкий румянец, а иногда ее брови образовывали насмешливый острый треугольник – в зависимости от сказанного. И откуда он только все это знал?

Среди всех королеве определенно запомнился барон Грэй. Впереди себя он никого не посылал, а из города прибыл со своей несколько худосочной женой, едущей рядом верхом. Следом поспевали двое румяных молодцов в одинаковых табардах. Они вдвоем несли увесистый сундучок. Маргарет сразу почувствовала к этому гостю симпатию, но застыла лицом, когда заслышала шепот Дерри:

– Содомит и педераст почище греков. К жене своей привязан, но охоч до смазливых бедных юношей, как коршун до цыплят. Рассудителен, но весьма скрытен. Гордыня как у дьявола, и примерно такая же жестокость.

В то время как барон Грэй приближался, Маргарет незаметно для окружающих скользнула по своему осведомителю взглядом. В знатных гостях Дерри не скупясь указывал ей пикантные особенности – от подозрений в давней краже до попранного обещания жениться и обесчещенной девицы, которой плачено за молчание. Нередко в его голосе проскальзывали глумливо-шутливые нотки, но ни разу не звучало личного суждения, а лишь сухое перечисление старых грехов и слабостей. Тем не менее сейчас, по приближении лорда Грэя, в глазах Дерри мелькнуло что-то неприятное – буквально на мгновение, – что-то пустое и убийственно хищное, как у охотничьего ястреба.

Барон Грэй отвесил королеве поклон. Его глаза вполне соответствовали звучанию фамилии – мелковатые и острые, на мясистом розовом лице они смотрелись серыми буравчиками. Жена барона присела в глубоком реверансе, при этом ее голова оказалась скрыта изящным раздвоенным энненом. Слова как-то покинули Маргарет, и она лишь безмолвно протянула гостю свою изысканно худую руку, глядя на него странно искрящимися глазами. Сказать по правде, до этого дня значение слова «педераст» было ей толком неизвестно. Но краткое описание Дерри вызвало у нее в уме крайне неприятные образы, отчего она едва не содрогнулась, когда Грэй на миг припал к ее ладони своим красным сочным ртом. Но этот момент миновал, и барон прошествовал дальше (его жена, идя следом, оглянулась на всех с чопорной тонкогубой улыбкой). Маргарет, словно очнувшись, заставила себя вдохнуть и с насупленной внимательностью вслушалась в ремарки Дерри о каких-то там оловянных рудниках, в то время как перед ней с гибкостью танцмейстера склонился пожилой – на вид вдвое старше ее – барон.

День уже мутно синел, наливался сумерками, когда Маргарет на одеревенелых от усталости ногах наконец ретировалась в свои покои. В течение дня она урывками все же отдыхала, но от приема пищи и даже отрадного сидения на стуле ее то и дело отрывало новое прибытие кого-нибудь из именитых гостей. Однако за ее усталость они щедро платили своим расположением, а значит, и время, и силы были потрачены не зря. Ну а за двенадцать предстоящих дней и ночей можно будет достаточно близко сойтись со всеми приглашенными в замок, и дамами и господами. Так что все идет как надо.

Кое-кто из высоких гостей относился друг к другу с тяжелой придирчивостью. При посредстве Дерри тех из них, что испытывали друг к другу закоренелую неприязнь, удалось разместить на достаточном взаимном отдалении. Получилось даже потрафить болезненной чувствительности одной пожилой графини: без нужды подозрительная и наблюдательная, эта особа постоянно вскипала желчью при виде своей прелестной молоденькой кузины (мужчины, видите ли, выказывали ей возмутительную симпатию). По предложению Дерри Маргарет милостиво пошучивала с бароном Одли – старым седобородым воякой, который от этого внимания просто млел. А вот когда в замок прибыл барон Клиффорд, шпионских дел мастер внезапно поугрюмел и даже повернулся так, чтобы при его проходе находиться к нему по возможности спиной.

– Любой уступленный дюйм лорд Клиффорд расценивает как слабость, – тревожной скороговоркой прошептал он. – Дайте ему хотя бы мизинчик, миледи, и он отхватит вам руку по самый локоть. Этот человек различает лишь овечек и волков, и ничего между. Надо ли даже говорить, что овец он презирает.

На этих словах своего осведомителя королева Маргарет гордо подняла голову, не намеренная демонстрировать какую бы то ни было слабость, и барона Клиффорда приветствовала с высокомерным холодком. Не остался в долгу и тот, натянуто кивнув и проследовав за слугами в отведенные ему комнаты подальше от главных залов.

Нескончаемое огорчение у королевы вызывало отсутствие среди гостей одной-единственной персоны: ее дорогого и верного друга Сомерсета. Сама мысль о том, что он томится в тюрьме, вызывала у нее в душе пламенное страдание. Безусловно, графский титул позволял ему в Тауэре определенные вольности, несмотря на то что он ждал суда. Тем не менее выпустить его из тюрьмы хотя бы на время праздников Йорк отказался, на запрос Маргарет ответив напыщенным письмом с рассуждениями о высокопоставленных преступниках, посягающих на жизнь государственных мужей прямо при отправлении оными служебных обязанностей. Подписанный своей паучьей подписью свиток Йорк, перед тем как прислать, скрепил личной печатью ее мужа. Вообще лучше было гнать от себя мысли о том злобном удовольствии, какое лорд-протектор, должно быть, испытывал, делая это. Задумываясь о Йорке чересчур глубоко или чересчур надолго, Маргарет подчас ловила себя на том, что стоит с намотанным на палец локоном, причем намотанным так туго, что уже посинел палец. О Сомерсете она теперь уже думала со скорбным смирением – утрата, что сродни еще одной брошенной в костер можжевеловой ветви; огонь, что неодолимо горит внутри и который она тщательно пытается скрыть от посторонних глаз.

Виндзорский замок гудел хлопотами так, как еще никогда в этом году. Гостей здесь развлекали роскошными, поистине королевскими выездами на охоту, вперемешку с представлениями лицедеев, фокусников и музыкой по вечерам. Настроение среди гостей царило легкое и непринужденное, несмотря на присутствие изрядного количества вооруженной стражи и слуг – что поделать, таков уж дух времени. Даже в королевском замке среди гуляний и забав есть место страху.