Читаем без скачивания Лесная невеста. Проклятие Дивины - Елизавета Дворецкая

Смоляне, как и прочие племена славянского языка, жили небольшими родовыми поселками. Населенные родичами и расположенные поблизости друг от друга веси составляли гнездо. В начале лета смоляне вырубали подходящие участки леса, на следующий год сжигали высохшую древесину и сеяли в теплую золу просо, рожь, лен. Били зверя, собирали мед, ловили рыбу, плавили железо. Когда род слишком разрастался, а пашни в округе истощались, семейство младшего сына отделялось и уходило дальше в леса – снова рубить, палить и сеять. Старший оставался у очага пращуров, хранить «старший род», главе которого подчинялись все, кто происходил от того же предка, включая глав младших ветвей. Эти главы родов, нарочитые мужи и старейшины, иной раз держали под своей рукой десятки весей, разбросанных на много дневных переходов, где жили сотни людей.

Они и решали, советуясь с толковыми головами, все дела и судили споры. Если возникали дела, касающиеся нескольких поселков, то их обсуждали на праздничных сборах возле гнездовых святилищ. Порой вспыхивали споры из-за угодий, и тогда начинались долгие рассуждения и воспоминания «чей топор первым в том лесу ходил». Если разговоры не помогали, мужики, случалось, брались за те самые топоры. Сам князь лишь являлся «старшим над старшими», как прямой потомок основателя и пращура всего племени – Тверда, а через него Крива, Перуна и Сварога.

В самых верховьях Днепра стало труднее. Веси встречались реже, а некоторые, знакомые Зимобору по походам прежних годов, оказались покинуты: бросив истощенные лядины, целые роды уходили искать свободные угодья. Тут одно было хорошо: дружина размещалась на ночлег в брошенных избах, банях и овинах, топила давно простывшие печи. Иной раз не успевали засветло дойти до жилья, и тогда кмети и вои рубили жерди, устраивали шалаши, покрывали их еловым лапником и закидывали снегом, сооружая подобие берлоги, разводили длинные, медленно горящие костры, так что одному боку лежащего возле них было жарко, зато другой подмерзал. Утром несколько десятков отправлялось на охоту, выслеживать по свежему снегу лосей, оленей, кабанов. Удачей было найти медвежью берлогу: этакой тушей, отъевшейся за лето и осень, можно было накормить разом всю дружину, а медвежьим жиром растереть простудившихся. Правда, медведи добром не сдавались, поэтому на охоте Зимобор потерял одного человека, да еще Предвару лесной хозяин чуть не вырвал глаз.

На Вазузе полюдье встречали хмуро, почти как врагов. Сюда смолянский князь захаживал редко, и чтобы обосновать свое право на дань, приходилось долго разбирать с местными старейшинами их предков, вычисляя, кто над ними «старший род». Но и эти изыскания не всегда помогали: много было пришлых, потомков голяди и совсем чужих, ведущих свой род от иных пращуров.

– Нет у нас хлеба, княже, не взыщи, – отвечали старосты, сурово хмурясь и не глядя в глаза. – Сам знаешь, какие дурные годы боги послали – лебеду едим.

– Ну, поделитесь лебедой, нам и то сгодится, – отвечал Зимобор, и кмети начинали поиски.

Под злобными взглядами оратаев перетряхивали погреба, овины, хлевы. Из зерновых ям, прикрытых соломой и засыпанных землей, выгребались все запасы, и Зимобор, приказав все перевесить и перемерить, забирал десятую часть.

– Чтоб тебе с голоду околеть самому, проклятый, как ты детей наших губишь! – кричали ему бабы и плевали трижды, призывая лихо и немочь на головы грабителя. Кмети пытались их унять и вытолкать прочь, мужики молчали.

Связываться с дружиной и целым войском из сотни вооруженных воев оратаи не могли, но и любви к князю не испытывали. В одной веси избу, где он устроился на ночь, пытались поджечь. Дозорные кмети перехватили поджигателя еще у тына: ведро смолы и горшок с горячими углями явно обличал, зачем тот явился. Зимобор его помнил: у мужика он велел забрать корову, потому что охота не удалась, а дружину надо было чем-то кормить.

– Повесить его надо, княже, и вся недолга! – сказал Красовит и сплюнул. – Чтобы другим неповадно было. – А лучше в холопы забрать.

Но Зимобор не мог лишить семью еще и кормильца: перемрут, и с кого на другой год спрашивать? До отъезда он велел посадить мужика в пустую зерновую яму, а потом его, надо думать, выпустили родовичи. На душе было гадко: он шел по своей собственной земле, как по чужой и враждебной, но что оставалось делать? Не собирать дань – обречь на голод и развал дружину, подвергнуть Смолянск опасности нападений. Для того чтобы иметь возможность завтра защитить этих людей, сегодня Зимобор был вынужден их обирать.

За Вазузой была чужая земля, и от нее повернули на юго-восток. На реке Касне вообще давненько не видели никаких сборщиков дани, поэтому в двух поселках появление дружины стало полной неожиданностью. Жители только изумленно таращили глаза, когда Зимобор разъяснял старейшинам, кто он и чего хочет.

– Нет у нас ряда со смолянскими князьями, чтобы дань платить, – отговаривался старейшина Росляк, из тех, чьи деды пришли в эти места издалека уже много лет спустя после Тверда, и он не считал себя потомком Крива. Однако, как неглупый человек, он понимал, что хоть по крови смолянский князь над ним и не старший, живут они на земле, до которой он может дотянуться, и спорил только для очистки совести. – Мы на Днепр не ходим… Отцы наши Смолянску не платили и деды не платили…

– Все когда-то в первый раз случается, – отвечал Зимобор. – Давайте по белке с рала и приезжайте в Смолянск торговать, плывите мимо нас вниз хоть до Греческого моря – добро пожаловать.

– Мы на Днепр не ходим, Велес с ним, с Греческим морем! Бывает, с Юл-реки торговые гости приезжают…

– Так что ж, хазарскому кагану дань платить хотите? – презрительно бросил Красовит. – Перед дедами не стыдно, а, борода?

Что касняне торговали через Юл-реку, было истинной правдой. Велев обыскать весь, Зимобор вскоре в этом убедился. Везде были приготовлены меха – лисы, куницы, бобры, мед в кадушках.

– Кому приготовили? – спрашивал Зимобор. – Неужто правда хазарам платите?

Эти товары, явно назначенные на вывоз, его сразу насторожили. Если у смолянского князя есть соперник в этих местах, дело осложняется.

– Платить не платим, – отвечали хозяева. – А хазарские гости да булгарские, бывает, торгуют.

Это походило на правду: у некоторых женщин и девиц в ожерельях висели арабские дирхемы с приклепанными ушками – новые, полученные, как видно, в обмен на товары совсем недавно. Рассудив, что для продажи касняне приготовили излишки, Зимобор забрал из них половину и под угрюмыми взглядами приказал грузить на сани. Касняне ворчали, что пока у него не заключен ряд с каснянскими родами, на поборы он не имеет права, и Зимобор в душе признавал их правоту, но не имел времени на долгие переговоры.