Читаем без скачивания Старинная шкатулка - Василий Еловских

Вечером Валя смотрела телевизор, точнее, смотрела и не смотрела, так… сидела, а он читал книгу по астрономии и, радуясь, что не пошли в филармонию, и в то же время чувствуя себя виноватым, заговаривал с женой, стараясь придать голосу веселость и теплоту:

— Какие все же страшные расстояния у вселенной. Ужас! До Туманности Андромеды, например, около двух миллионов световых лет. Но это еще ничего. Вот я тебе зачитаю фразу, послушай: «Современные средства астрономических наблюдений — мощные телескопы и радиотелескопы — охватывают огромную область пространства радиусом около двенадцати миллиардов световых лет». Двенадцать миллиардов световых лет — невозможно представить. Мне кажется, что скорость света не является предельной. Слишком уж мала она в сравнении с необъятными размерами вселенной.

Прочитав страницу, он снова заговорил:

— Почему-то думается мне, что во вселенной нет больше разумных существ, кроме нас, землян.

Валя сказала вялым, скучным голосом:

— Ну что мне, слушай, до твоей Андромеды и гравитации, до твоих пульсаров и белых карликов. Все куда-то на небо глядишь. Ты посмотри, как живут хотя бы мои подруги. Валя или Нонна, к примеру. А мы?..

— Ну ходи одна. Любишь ходить — и ходи.

— А у меня что… мужа нет?

Это был не такой уж легкий разговор. В сущности, это был тягостный разговор, хотя оба делали вид, что просто так, о том о сем беседуют.

«Она, конечно, честный человек, — размышлял Андрей, глядя на постное и все еще по-девичьи свежее, красивое лицо жены. — Ведь ее так ценят на работе. Кучу грамот понадавали. Ее любят. А я? Разве кто-нибудь осмелится сказать, что я где-то когда-то совершил бесчестный поступок? Меня тоже хвалят. Даже медалью «За трудовую доблесть» наградили. Если б один из нас был злым, ленивым или развратным, все было бы ясно. А то… мучается она, мучаюсь я…» Где-то, кажется у Достоевского, он вычитал фразу, которая удивила и озадачила его: «…Несчастны только злые». «Едва ли оправдана такая категоричность».

…Он продолжал вспоминать. В воскресенье, уступая просьбам жены, поплелся с ней на окраину города, куда-то, бог знает куда, — за овраги, заваленные навозом и мусором, и через пустошь, к знакомой фельдшерице, которая вместе с матерью жила в собственном доме с садиком, палисадником и огородом, на тихой, как в деревне, травянистой улице. Славные, милые женщины, на диво похожие друг на друга, хотя одна молодая и грамотная, а другая старая и неграмотная. Весь вечер угощали: «А пирог-от с яблоками хоть пробовали? Туто-ка, я вам скажу, теста совсем малехонька, яблоки больше». — «Берите малинового варенья. Ягоды мы сами собирали. А вот тертая черная смородина. Разрешите, я вам положу. Нынешний год, слава богу, выдался урожайным».

Андрей с удовольствием глядел на Валю; она ела быстро, легко, как-то незаметно. Все нравилось ему в этом доме: устойчивая тишина, нежное постукивание старых золоченых ложечек о стаканы, ласковые женские голоса и печальное поскрипывание ставней. В общем, все шло как нельзя лучше, до тех пор пока не заявилась ватага людей с баяном — соседи и приятели фельдшерицы, возвращавшиеся с именин, когда дом задрожал от пляски, крика и музыки.

Мрачный носатый мужик, вынув из внутреннего кармана пиджака поллитровку, подошел к Андрею:

— Дерни-ка давай. Да ладно, не кобенься.

Неприятный голос. Неприятные слова. Андрей где-то видел этого человека, возможно на заводе. Все же как несовершенна память: знает — видел, лицо определенно знакомо и смутно напоминает что-то тягостное, неприятное, но кто этот человек, как его фамилия — убей! — не помнит.

— Всю бутылку н… не дам. На, стакашек пропусти.

Пришлось «пропустить».

В голосе мужика покровительственные интонации, он ведет себя слишком уж самоуверенно, будто делает одолжение, разговаривая и предлагая выпить, — сразу видно хама и себялюба.

— Вы на заводе работаете?

— Да, я начальник участка. Моя фамилия Федотов. Честь имею представиться.

Слева от Андрея сидела толстая некрасивая женщина с добрыми телячьими глазами — жена Федотова, на лице которой были усталость и покорность. Справа восседала другая, с пьяно застывшей бессмысленной улыбкой, она без конца притопывала ногами и что-то хрипло выкрикивала над ухом Семена.

А все же они крепко наклюкались, эти мужики и бабы, ишь как бойко отплясывают, хохочут по всякому поводу и без повода, поют и спорят о чем-то, что-то кричат, охают, ахают и вздыхают.

Потом Федотов плясал, изображая «таборного цыгана», похлопывая себя по ляжкам и подергивая плечами.

Вальсировали. Все, кроме Андрея и старой хозяйки дома.

А Валя-то, Валя!.. Оживилась, глаза сияют, что-то бойко говорит, говорит, улыбается и хохочет, тоже как пьяная, и не подумаешь, что час назад она никого из этих людей и знать не знала. Все в ней стало неприятно Андрею, и он почти с ненавистью глядел на ее пышные волосы, которые шевелились на лбу, когда она танцевала, на ее веселое лицо и не мог понять, что происходит с ним, почему он вдруг так изменился к ней.

Федотов снова подошел к Семену:

— Давай-ка ишо лину. Ладно, и я с тобой. Выпить, конечно, можно. Но нужно держать себя в норме.

В смысле приличия.

«В смысле…» О, вспомнил! Весной дело было, на профсоюзном собрании. Федотов выступал в прениях вторым или третьим и, рьяно критикуя кого-то, сказал: «Давайте рассмотрим этот вопрос в смысле текучести кадров». Фраза эта, помнится, рассмешила Андрея. Да, это он. Только почему же «начальник участка»? Он же бригадир. За что его ругал тогда главный инженер, выступавший последним? Нет, не вспомнить. Да и не все ли равно, за что.

Улучив момент, Андрей шепотком сказал жене:

— Слушай, пора домой. Уже поздно.

— Неудобно, Андрюша. Подождем маленько. А то бог знает что подумают.

Но он видел: не в этом дело, ей нравилось тут, а значит, она неискренна, и это было хуже всего, раньше он не замечал за нею такого.

— Поговори вон с женой Федотова (уже и фамилию узнала!). Она скучает. Она, между прочим, учительница.

Федотов танцевал только с Валей, разговаривал только с ней, приподняв голову, как-то странно скособочиваясь и кривя губы в непривычной улыбке, — изображал элегантного.

«Разные бывают нахалы. Этот смешон».

Валя забавно поджимала верхнюю губу, которая слегка уходила под нижнюю, получалось нечто вроде улыбки, но улыбки особой — иронической, и Андрей понял, что жена забавляется: Федотов и в ее глазах выглядит смешным.

А все же как душно и жарко тут, потолок у избы низкий, кажется, вот-вот провалится, противно пахнет водкой, по́том и кислой капустой. Андрею было скучно, ему всегда скучно и неприятно в пьяной горластой компании.

Улочка тиха, пустынна, дорога и тропинка у дома синеют от лунного света. Интересно: среди многоэтажных домов, уличных фонарей, бесконечных автомашин и троллейбусов как-то не замечаешь луны, она там тускнеет, стушевывается, она там жалка, а в деревнях, на глухих окраинных улочках городов, где деревянные домики, слепые амбарушки, сараи и огороды, частая грязь летом и постоянные сугробы зимой, луна царствует над землей.

Холодно. Ветер. Андрей поднял воротник плаща.

— Ты как попал сюда? — Перед ним стоял шофер Матюшкин. Он подошел совсем незаметно. — Ты чо здесь шатаишься?

Андрей ответил.

— А я думаю, кто тут бродит. У нас ведь тоже, бывает, грабют. На той неделе у соседки какой-то парень сумку вырвал и убег. Она орать, конечно. Пока подбежали люди, то да се, парня того и след простыл. Может, ко мне зайдешь? Я тут поблизости…

Андрей отказался.

— Слушай, не оставляй свою с пьяными. Прижмет где-нибудь в темном углу. Пра… Долго ли…

— Да хватит тебе!

— Ну-ну! — обиделся Матюшкин. — Давай-давай! Броди-броди!

Андрей обрадовался, когда тот ушел.

На душе было тягостно, неуютно. Во дворе напротив скулила собака.

— Что с тобой? — недовольно спросила Валя, подходя к нему. — Ушел, ничего не сказав. Уж не приревновал ли?

— К кому? К этому идиоту Федотову?

— Он, конечно, неприятен. Как и всякий, кто перепьет.

— Он одинаков и пьяный, и трезвый. Позер. Гипертрофированное чувство собственного достоинства. Малограмотен, а жену взял с дипломом. Тихую и покорную.

— Ну не все ли равно — с дипломом или без, — вяло возразила Валя. — Кто в наше время смотрит на это!

— Да, да!.. Но такие, как Федотов, женятся непременно на тех, у кого диплом. И у кого есть какое-то положение. Этим они как бы приподнимаются в собственных глазах и в глазах окружающих.

— Ты зол сегодня.

— Не более чем вчера и неделю назад.

— Да нет!..

— Неужели тебе нравилось там?

— Ну… веселые… — ответила она неопределенно.

Какой у нее убитый голос и тяжелая, почти старческая поступь. Он никогда не видел у Вали такой поступи и не слышал такого голоса и опять почувствовал себя виноватым, без вины виноватым; хотелось как-то загладить свою вину, а как загладить, что делать, он не знал. «Боже, помоги мне, — взмолился он и поморщился: — Что со мной? Как примитивная богомолка». Взял Валю за руку. Рука холодная, будто неживая. Стало до слез жаль жену, захотелось сказать ей что-то необычно ласковое, теплое, но какое-то отупение нашло на него, он молчал, а потом проговорил ни к селу ни к городу: