Читаем без скачивания Чужая осень (сборник) - Валерий Смирнов

Когда я только начинал работать в фирме Горбунова, довелось побывать на даче одного ответственного работника, разносящего закусон и водку в кабаке средней руки. Там-то между ним и Венькой состоялась беседа, естественно, проходившая в теплой и дружественной обстановке. Тем не менее мы, боевая гвардия Горбунова, держались не расслабляясь и были готовы в любой момент защитить своего шефа, который явно нарывался на неприятности.

Симпатичному официанту с замашками патриция прислуживал скромный парень с погонами майора, что должно было доказать Горбунову серьезность сложившейся обстановки. Только твой Венька, Мариночка, был спокоен, это благодаря ему я научился искусству подводить противника к заранее предусмотренному ответному ходу.

Требовал тогда этот половой свою долю от какой-то операции, но Веня упорно стоял на своем: чуть позже, сейчас свободных денег нет. Официант расхохотался прямо в лицо Горбунова: «Ты сделал очередную большую покупку?» Венька только и ждал подобной фразы.

— Да, — спокойно ответил он, — я купил обком.

— Всего лишь, — почувствовал, что Веня может и не шутить, противник, и ему ничего не оставалось делать, как продолжать разговор на веселой ноте, — а почему не попытался заполучить самого…

— Лучше синица в руках, чем журавль в небе, — не отдал инициативы Горбунов при помощи заранее приготовленной игры слов таким убедительным тоном, что у мента от изумления чуть звезды с погон не упали. Он, наверное, считал себя самым большим человеком, которого можно купить. Дурачок, нет человека, которого бы нельзя было прибрать к рукам, способов для этого — масса. Просто один стоит дорого, другой еще дороже, третий на бабе сломится, четвертый друга кинется выручать. И так далее.

Веня не блефовал тогда, говоря о довольно большой покупке. Правда, умолчал, что сделал ее по приказу Леонарда. Дед предпочитал оставаться в тени, независимо от уровня очередного приобретения, ни дать ни взять — капитан Немо, помноженный на Ханта. Горбунов тоже в накладе не оставался, официанту долго пришлось ждать своих денег, нервы у него не выдержали. А от несдержанности до гражданской панихиды — всего один шаг. Нашел с кем тягаться…

С Горбуновым пытался разделаться даже генерал, которого кормили все торгаши города, однако Веня нажаловался старику. Вышегородский выдал мудрый совет: если даешь льву, не обращай внимания на лай шакалов. Своей доли от антикварной фирмы этот генерал, прозванный нами «двенадцатилапым мусором», не получил. И более того, после неудачной попытки повлиять на Горбунова при помощи своих соколов со стандартными стрижками, получил ультиматум: или генерал уезжает из города, или переезжает из своей шикарной квартиры на третье кладбище. Перед выставлением ультиматума Горбунов отправил кое-кому несколько неплохих холстов, и нашего доблестного мента перевели бороться с преступностью в края с менее теплым климатом. После этого случая акции Горбунова в деловом мире возросли до небес, потому что все были уверены: мент сбежал из-за страха получить очередную правительственную награду уже посмертно. Вообще-то правильно: государственная награда, но у нас принято говорить и писать — правительственная. А какое правительство — такие и награды.

Вон Сашка рассказывал, что не только доходные места продаются, но и награды к ним, соответствующие креслу. Плати — и хоть Звездочку на грудь цепляй. Так что пока у нас коррупция, взяточничество и лицемерие в ранге государственной политики, лично мне честно работать — просто смешно. Конечно, я бы мог трудиться по-другому, но зачем, мне и так хорошо.

— По-другому я просто не умею, Маринка. А ты…

— Я женщина.

Сучка ты, а не женщина. Спишь с мужиком, старше тебя на целую жизнь, а другим нотации пытаешься читать, чтобы самой себе чище казаться. Или просто от безделья, боишься, что уйду, и снова одна останешься. Ведь для женщины одиночество просто неестественно. Она же создана для того, чтобы заботиться, сыпать нравоучениями, просто быть рядом, так отчего столько одиноких баб вокруг? Но Марина одинока и рядом с Горбуновым. А предки ее из дома выперли, когда узнали, что их функции по снабжению дочери фирменными шмутками, косметикой и прочим барахлом взял на себя их сверстник.

— Ты не просто женщина, Марина, ты прелестная женщина, очень красивая. А красота сродни таланту: не часто рождается. Вот смотрю я на тебя и даже как-то радостно делается.

— При Вене почему-то стараешься не смотреть, — вызывающе-иронично подметила Марина.

Играешься, девочка, это ничего, это в тебе еще пионерские костры горят. В ответ принимаю напряженную позу, придаю лицу самое серьезное выражение и глухо спрашиваю:

— Ты не догадалась почему?

Теперь главное, не упустить инициативы, разве идя сюда я предвидел такой ход, просто зашел развлечься. Так оно и есть. Марина, правда, оказывается не круглая дурочка, но быть может это к лучшему.

— Веня приедет завтра, — продолжила свою игру Марина, вызывая на откровение: что ж, попробуй, бывший сторожевой пес хозяина, украсть сахарную косточку, приготовленную для первого блюда, попробуй, что ты медлишь. Боишься, вдруг не выйдет, узнает о неудачной попытке Горбунов, наживешь неприятности. И рассчитать все времени не оставила, что ж, как говорится, риск благородное дело, хотя и невелик он, но все-таки играть я привык наверняка.

Наш поцелуй длился долго, несмотря на то, что целоваться я не люблю. Что делать, но так положено, любимая, неужели это свершилось, черт тебя возьми, язык же разболеться может…

На Бельмондо я не очень похож, разве что телосложением. Зато черты лица у меня правильнее. Не зря Шелест как-то добродушно-завистливо отметил, что с моей внешностью он пополнял бы свою коллекцию более высокими темпами. Впрочем, для подобных анализов время уже ушло в нули, мои пальцы шустро пробежались по пуговкам белоснежной блузки девушки, без особого труда обнажили слегка загоревшие плечи: с Горбуновым по пляжам не разойдешься. Марина прикрыла свои кукольные глазки, откинула головку на спинку кресла и, словно наизусть заученную еще в школе теорему, повторяла «Не нужно, ну, пожалуйста, не нужно», одновременно прогибаясь, чтобы мне было удобнее расстегнуть застежку кружевного французского бюстгальтера. Именно бюстгальтера, у этой девочки, оказывается, не грудь, а бюст, хоть в музее выставляй. Почему так принято восхищаться белизной холодного мрамора всяческих Фрин и Венер, когда вот она, красота, в плоти, классическая, словно открылась, овеянная легендами извечная женская загадка, любуйтесь, люди. Нет, так уж в наши головы вдолблено, искусство — оно в музее, а рядом — голая до неприличия девка. Восхищаться ею не принято, обладать — другое дело. Сами себя в скотов превращаем, воспитание для этого получили соответствующее.

Невольно опять вспоминаю Шелеста, такие трусики в его коллекции — редкость, подлинный «голден стар», что еще раз доказывает: Веня всем платит щедро. Заученным движением Марина сгибает ноги в коленях, и безо всякого почтения к такой дорогой вещи я отбрасываю почти невесомое белье в сторону, легко подымаю девушку на руки, иду к дверям-вешалке, поддеваю их носком ноги, и вот она уже лежит в опочивальне своего хозяина, девочка, купленная не за подлинную цену, постоянно ждущая, когда среди прочих дел до нее дойдет черед, а потому… Потому или по другому — разницы для меня, по крайней мере, нет. Марина внезапно проявляет инициативу, она мягко толкает меня в грудь, резким движением расстегивает «молнию» джинсов. Давно меня не раздевали с такой поспешностью, но порыв ее активности угасает так же внезапно, как и начался, и она опускается рядом, уступая мне лидерство в сложившейся ситуации.

Находясь с женщиной, я часто задумываюсь: отчего мужчины платят им, а не наоборот. Ведь уверен, они от этого получают больше удовольствия. Вот сейчас Марина и хрипит, и подушку покусывает, и так сдавливает ногами мою поясницу, что приходится мышцы напрягать, а по мне — хоть бы скорее все это закончилось. Зачем я это сделал? Сам не знаю. Подобная ситуация даже в мыслях не предусматривалась. Хотя, если бы человек мог объяснить абсолютно все свои поступки, он бы не стал этим загадочным для себя сапиенсом. В конце концов я мужчина со всеми его инстинктами.

— Тебе хорошо? — проникновенным голосом спрашиваю Марину, которая, казалось бы, лежит без сознания. Ответа нет, ее рука скользит по моей груди, пальцы слегка касаются набухшего красной полосой давнего шрама.

— Что это?

— Это нож.

— Он мог убить тебя?

Что тебе сказать, девочка? Мог, разумеется, но я, как всегда, оказался удачливее, однако ведь когда-нибудь, рано или поздно, удача отвернется. Конечно, лучше бы поздно, но кто это знает, кроме его величества Случая: единственное, во что я верю в этой жизни.