Читаем без скачивания Армадэль. Том 1 - Уильям Коллинз

Опять человеколюбие мистера Брока пересилило его осторожность. Он решил — надо ждать и посмотреть, что выйдет из этих отношений.

Дни проходили, яхта была оснащена, состоялась поездка на уэльский берег, и таинственный Мидуинтер остался все тем же Мидуинтером. Поездка на маленькой яхте не представляла большой привлекательности для человека в летах, но мистер Брок отправился все-таки на яхте, только бы не отпустить Аллэна одного с его новым другом.

Не заставит ли во время их поездки тесная беседа трех человек разговориться Мидуинтера о его собственных делах? Нет. Он охотно говорил о других предметах, особенно если Аллэн начинал о них разговор, но у него не вырвалось ни одного слова о себе самом. Мистер Брок пробовал задавать ему вопросы о его недавнем наследстве и получил в ответ то же, что слышал когда-то в сомерсетширской гостинице. Мидуинтер называл странной случайностью то обстоятельство, что положение мистера Армадэля и его неожиданно изменилось к лучшему в одно и то же время, но тут сходство и кончалось. Ему досталось небольшое состояние, хотя это достаточно для его потребностей. Наследство не примирило его с родными, потому что деньги были даны ему не из доброты, а по праву. Что же касается до обстоятельства, которое привело его к общениям с друзьями, то о нем не стоило упоминать, потому что временное возобновление отношений не дало положительных результатов. Из этого ничего не вышло, кроме денег, а с деньгами появилось беспокойство, которое волновало его иногда, когда он просыпался рано утром.

При этих последних словах он вдруг замолчал, как будто раз в жизни его осторожность изменила ему. Брок воспользовался этим случаем и прямо спросил, какого свойства это беспокойство могло быть. Не относилось ли оно к деньгам? Нет, оно относилось к письму, которое ждало его много лет. Получил он это письмо? Нет еще. Оно было поручено одному из партнеров фирмы, управлявшему делами по его наследству. Этот партнер находился в отсутствии, и письмо, запертое между его собственными бумагами, нельзя было достать до его возвращения. Его ждали в последних числах, и, если бы Мидуинтер знал наверное, куда привезет его яхта к концу этого месяца, он написал бы, чтобы ему туда переслано было письмо. Не имел ли он каких-нибудь семейных причин для беспокойства? Никаких, сколько ему было известно. Ему любопытно было видеть, что ждало его столько лет, и более ничего. Так он отвечал на вопросы ректора, повернув свое смуглое лицо к низкому борту яхты и держа в своих гибких смуглых руках удочку.

При попутном ветре и благоприятной погоде маленькая яхта делала чудеса в своем пробном рейсе. Прежде чем прошло время, назначенное для рейса, яхта дошла уже до Голигзда, и Аллэн, жаждая приключений в еще не известных ему областях, смело объявил, что путешествие продолжится до острова Мэн. Удостоверившись от людей, опытных в этом деле, что погода обещает благоприятное плавание и что в случае какой-нибудь непредвиденной необходимости для возвращения до железной дороги легко доехать на пароходе из Дугласа до Ливерпуля, мистер Брок согласился на предложение своего воспитанника. В тот же час написал он к нотариусам Аллэна и в свой пасторат, чтобы все письма присылались в Дуглас, на острове Мэн. В почтовой конторе он встретил Мидуинтера, который только что опустил письмо в ящик. Вспомнив, что он сказал на яхте, Брок заключил, что они оба приняли ту же предосторожность, и распорядился, чтобы его корреспонденция присылалась туда же.

В этот же вечер они отправились на остров Мэн. Несколько часов все шло хорошо, но с заходом солнца появились признаки наступающей перемены. С темнотой ветер стал свежеть, и вопрос о том, крепкое ли морское судно построил Аллэн со своими работниками, в первый раз подвергся серьезной пробе. Целую ночь, напрасно стараясь направиться к Голигэду, маленькая яхта оставалась в открытом море и храбро выдерживала свое испытание. На следующее утро показался остров Мэн, и яхта благополучно пристала у Кэстльтоуна. Осмотр показал, что все повреждения легко исправить в одну неделю. Путешественники остались в Кэстльтоуне. Аллэн следил за ремонтом, Брок осматривал окрестности, а Мидуинтер каждый день странствовал в Дуглас и обратно пешком, справляясь о письмах. Первый получил письмо Аллэн.

— Опять надоедают эти нотариусы! — вот все, что он сказал, когда прочел письмо, и, сказав, сунул его в карман. Потом пришла очередь ректора. На пятый день пребывания их в Кэстльтоуне Брок нашел письмо из Сомерсетшира, ждавшее его в гостинице. Его принес Мидуинтер, и оно заключало в себе известия, совершенно расстроившие все планы мистера Брока. Пастор, взявшийся заменить его во время отсутствия, был неожиданно отозван домой, и мистеру Броку ничего более не оставалось (это было в пятницу), как отправиться на следующее утро из Дугласа в Ливерпуль и возвратиться по железной дороге в субботу вечером, чтобы поспеть к воскресной службе.

Прочтя это письмо и покорившись перемене своих планов так терпеливо, как только мог, ректор перешел к следующему вопросу, требовавшему также серьезного обсуждения. Озабоченный тяжелой ответственностью в отношении Аллэна и сознавая, что его недоверие к новому другу Аллэна не уменьшилось, он спрашивал себя, как он должен поступить в этом непредвиденном случае относительно молодых людей, бывших его спутниками в этой поездке.

Брок задал себе этот вопрос в пятницу и все еще напрасно отыскивал ответ один в своей комнате утром в субботу. Был только конец мая, а пребывание дам в Торп-Эмброзе, если только они сами не вздумают сократить его, должно было продолжиться до половины июня. Даже если бы работы на яхте были кончены (а этого не было), под каким предлогом торопить Аллэна воротиться в Сомерсетшир? Оставалось одно: оставить его тут, то есть, другими словами, в самом опасном периоде его жизни на произвол судьбы, оставить с человеком, с которым он встретился в деревенской гостинице и который до сих пор был для него совершенно чужим и малоизвестным.

Отчаявшись придумать что-либо лучшее для разрешения этого трудного вопроса, Брок стал соображать, какое впечатление произвел собственно на него Мидуинтер во время последней беседы на яхте.

Несмотря на свою молодость, отставной учитель, очевидно, вел разгульную и разнообразную жизнь. Он видел и наблюдал в ней более, чем многие люди, вдвое его старше. Разговор его содержал странную смесь здравого смысла и нелепости: в одно время — суровой серьезности, а в другое — причудливого юмора. Он мог говорить о книгах как человек, истинно наслаждавшийся ими. Он мог браться за руль как моряк, знавший свои обязанности. Он мог петь, рассказывать истории, стряпать, взбираться на мачты, накрывать стол для обеда со странным насмешливым восторгом от своей собственной ловкости. Эти и другие подобные качества, по мере того как его веселость оживлялась во время этой поездки, делали понятным причину, в чем заключалась его привлекательность для Аллэна. Но разве на этом останавливались все открытия? Разве этот человек не проявил случайно своего характера в присутствии ректора? Очень немного, и это немногое выставило его нравственно в весьма непривлекательном виде. Он, очевидно, жил в разных сомнительных местах, знакомство с мошенническими штуками бродяг обнаруживалось в нем время от времени, слова в неприятно сильных выражениях срывались с его языка, а что было еще более тревожным признаком — он обыкновенно спал легким и подозрительным сном человека, привыкшего смыкать глаза с недоверием к тому обществу, которое находится под одной кровлей с ним. До самой последней минуты, в которую ректор видел его — до этого самого вечера, — его поведение было постоянно скрытным и непонятным в высшей степени. Когда он принес в гостиницу письмо мистеру Броку, он таинственно исчез из дома, не велев ничего сказать об этом своим спутникам и не показав никому, получил он сам или нет письмо. С наступлением ночи он украдкой возвратился в темноте — Аллэн поймал его на лестнице, горя нетерпением рассказать о перемене в планах ректора, — выслушал новость, не сделав никакого замечания, и с угрюмым видом заперся в своей комнате. Что можно было сказать в его пользу против таких признаков характера, как подозрительный взгляд, упорная сдержанность в обращении с ректором, зловещее молчание о его родных и друзьях? Мало или ничего: весь итог его достоинств начинался и кончался его признательностью Аллэну.

Брок встал с постели, зажег свечу и, погрузившись в свои мысли, рассеянно смотрел в темноту. Перемена места не принесла с собой новых идей. Воспоминания о прошлой жизни вполне убедили ректора, что его настоящая ответственность основывалась не на одних причудливых причинах, и, дойдя до этой мысли, он, стоя у окна, не мог придумать ничего. В голове было пусто и темно, тревожное сострадание соответствовало беспросветной темноте ночи.