Читаем без скачивания Вот идeт мессия!.. - Дина Рубина

Пока пастух перегонял мимо «караванов» свое стадо, пес стоял рядом с хозяйкой, дрожа от возбуждения и полаивая – вероятно, оскорблял большую пастушью собаку, рыжую, короткошерстую и молчаливую…

– А я могла бы его убить? – спросила вдруг женщина сама себя. И самой себе ответила твердо: – Да. Теоретически…

Тень уже поджималась к сваям вагончика, вот-вот нырнет под него и вынырнет по другую сторону. Солнце палило дорожку, выметая над нею бабочек и мух. Гудение пчел стало тихим и сонным.

Зяма захлопнула «Иудейскую войну», поднялась и занесла в вагончик табурет.

– Ну, – сказала она, надевая соломенную шляпу. – Надо и честь знать. Вспомним долг матери семейства.

И они стали подниматься в гору под палящим солнцем, то и дело останавливаясь, вываливая языки и шумно дыша…

В лавке Арье гудел кондиционер и было необычно многолюдно для середины дня, целых три человека. Солдат, строительный подрядчик Шрага (в поселении медленно строился комплекс из нескольких двухэтажных домов. В зависимости от хода очередного этапа мирных переговоров правительство то замораживало все стройки в поселениях, то приоткрывало щелку) и постоянный рабочий Муса, араб из Рамаллы. Вид у него был крайне истощенный: не так давно закончился великий пост, мусульманский праздник Рамадан, и Муса еще не отъелся. Он стоял рядом со Шрагой, в пакетике у него отвисали картонная пачка с какао, булка и три помидора.

Все что-то оживленно обсуждали.

Зяма не застала начала разговора, так как минуты три уговаривала Кондрата подождать ее у входа. Арье не терпел собак в лавке.

– А что, Муса, – спрашивал Арье, – между собой твои жены-то не ругаются?

– Ругаются, – вздохнул Муса. – Все время ругаются.

Солдатик (он был здесь новеньким, во всяком случае, Зяма его не знала) уже заплатил за пачку сигарет, но не уходил, с любопытством прислушиваясь к разговору.

– Да на черта тебе две жены! – воскликнул Шрага.

– А зимой хорошо, – ответил араб, – тепло между ними…

И мужчины расхохотались…

Зяма взяла тележку и покатила ее в глубь магазина, к холодильникам. Ей многое нужно было купить.

Когда она подкатила полную тележку к кассе, Арье уже был один, сидел на высоком круглом табурете и что-то считал на калькуляторе. В детстве, по-видимому, он перенес полиомиелит – у него были туловище нормального мужчины и несоразмерно короткие руки и ноги. Тем не менее Арье был женат на миловидной женщине по имени Малка.

Он стал считать Зямины покупки, поминутно поднимая глаза от кассы на дверь, в солнечном проеме которой сидел, изнывая, пес.

– Смотри, – сказал Арье, продолжая считать, – у этого араба две жены и семнадцать детей. У меня всего одна жена. Сколько за свою жизнь я могу сделать детей? Пять. Ну семь. Потом: мы же всем хотим образование дать… – Он вздохнул, выбил чек. – Они говорят – демография. Вот тебе и демография.

– По-моему, он симпатичный, – сказала Зяма, – я его все время здесь вижу.

– Симпатичный, – согласился Арье. – Главное, спиной к нему не поворачивайся…

Кондрат уже ныл и переминался с лапы на лапу. Ему было жарко.

– Иду, иду… – сказала ему Зяма.

– Зьяма, ты разбираешься в русских? – спросил Арье.

– Немного.

– Тут один бешеный русский на днях пристал ко мне с этим… называется «Группенкайф»… Что это, не знаешь?

Она пожала плечами.

– Что-нибудь из секса?

– Не думаю, – сказала она. – Это препарат, таблетки. И порошок. Вроде из тибетских трав.

– Из каких?

– Из тибетских. Тех, что растут в горах Тибета.

– Тибет – это страна исхода твоей собаки? – спросил он подозрительно.

– Ммм… до известной степени… – сказала она, забирая с прилавка тяжелые сумки.

– Я б тебе дал тележку, но ты ее перевернешь под гору.

– Не надо, – сказала она, выходя. – Они не такие уж тяжелые.

– Зьяма, – окликнул он ее, – ты со своим псом говоришь по-русски или нормально?

– И так, и эдак, – сказала она. – Он владеет двумя языками…

Сумки были тяжелыми, но она все-таки сделала крюк до белого домика, который все называли «секретариат». Туда доставляли почту и расфасовывали ее по деревянным ячейкам. Сто двадцать три ячейки, по числу семей, живущих в поселении.

Она достала из номера девяносто девятого очередной «Информационный листок», написанный от руки крупным почерком и размноженный на ксероксе. Писем, к сожалению, не было. Счетов, к счастью, тоже. Не стоило делать крюк.

Дома она быстро начистила картошки, поставила кастрюлю на плиту и так же быстро перекинула на сковороде несколько отбивных. Готовила она всегда просто, быстро и вкусно. Голодными не держала никогда.

Минут через сорок из школы должна была явиться дочь – тоже отнюдь не покладистый человек, по кличке Мелочь. Она не выносила голода совсем, поэтому к ее приходу тарелка с дымящейся едой должна была уже стоять на столе, так, чтобы с порога за ложку, иногда даже минуя мытье рук, особенно если дома не было отца – врача и педанта. Сегодня в больнице у него было сдвоенное дежурство.

Между тем время подбиралось к двум, и скоро надо было ехать. Зяма уже с полчаса непрерывно об этом помнила.

В ожидании Мелочи они с Кондратом завалились на диван читать «Информационный листок», эту домашнюю стенгазету, которую Зяма всегда читала вслух и с выражением.

Для двенадцати русских семей его переводила с иврита Хана Коэн, это было ее добровольное участие в деле обихаживания новичков, многие из них еще не читали на иврите. Здесь это называлось «мицва» – понятие более объемное, чем просто «благое дело» или «долг». На русский это короткое слово следовало бы перевести так: «благой поступок, совершаемый по добровольному, но неотменяемому долгу души».

Русский язык Хана Коэн успела за двадцать лет не то чтобы забыть, но подогнать его под законы грамматики иврита; переводила она, в точности копируя обороты ивритской речи, и в этом смысле «Информационный листок» очень напоминал Зяме перевод «Иудейской войны» Иосифа Флавия, с той только разницей, что содержание «Листка» ей нравилось больше, чем сочинения блистательного ренегата.

– Так, – объявила она псу, – сначала, как в приличной передовой: попугать и пригрозить. «Решения комиссии „За безопасность поселения“:

а) По закону, все здоровые мужчины от 18 до 60 лет должны нести охрану Неве-Эфраима.

б) Дежурства должны быть распределены между всеми по справедливости…»

– Ты слышишь? – спросила она пса. – Опять справедливость. Вот евреи!

«в) Все, кто не вышел на стражу или не разбудил следующего за ним, получит двойное дежурство, и его имя будет опубликовано».

«Проверка оружия (исправность и чистота), в четверг, в 13. Для желающих почистить! У склада оружия (возле ясельков) будет с пятницы поставлена бочка с маслом для чистки».

«В понедельник в 10 состоится демонстрация протеста жителей Голан перед кнессетом. Просьба ко всем – присоединимся к братьям. На сей раз никто не может сказать: „Со мной это не случится“. Ибо настанет день, и преступное правительство левых погонит свой народ из его домов».

«Пожертвования: перед „ужасными днями“ (так Хана Коэн буквально переводила с иврита понятие „Дни Трепета“) деньги будут разделены поровну: 1) нуждающимся в Неве-Эфраиме, 2) семье из Офры, отец которой погиб в цвете лет (отдал жизнь за страну) и оставил вдову с 9 детьми, плюс усыновленных им трое детей.

Чтобы не быть неблагодарными, мы обязаны помочь им. Рав Яаков Ройтман».

«Семья Гортман приглашает в пятницу вечером всех на рюмку в честь рождения дочери Авиталь».

«Парикмахерская открыта по утрам в понедельник и среду. Очередь заказывать у Руги Музель, а краску приносить с собой».

«Благословенны приехавшие жить в Неве-Эфраим, семья Воробьевых и двух их детей! Они пережили Чернобыль, и рав Яаков Ройтман лично обращается к каждой семье – помочь, чем возможно, этим людям».

«Частные уроки по математике, все классы, удобные цены. Юдит Гросс».

«Добро пожаловать, Нурит Шамра, девушка из „национальной службы“, она вселилась вчера в „караван“ 57. Все, кто имеет лишнюю мебель, картину и т. д., – приносите ей!»

– Ага, Кондрат, у нас появилась соседка. Надо зайти и подарить ей наш складной столик…

«Базар: в среду распродажа головных уборов у Сары Элиав. Стоит-таки взглянуть, есть чудные шляпки, и недорого».

«Просим жителей поселения реагировать насчет собак. Сообщите – за или против».

– Ну вот, – сказала Зяма псу. – Хорошо бы нас выгнали из-за тебя, Кондратий… Мы перестали бы митинговать у кнессета, ездить через арабов и жить в картонной коробочке. Правда, ты бы потерял возможность носиться как угорелый и удобрять участок Наоми Шиндлер… Гулял бы на ниточке. И в этом есть немало привлекательного. Так ведь не выгонят. Побузят и отстанут… Все? Нет, вот, на обороте:

«Малка Рот, Номи Франк, Руги и Шейна Крейгель, и все другие, что добровольно и бескорыстно помогали новеньким в последние два года, – будьте благословенны, а плату получите от Всевышнего!»