Читаем без скачивания Библиотечка журнала «Советская милиция» 3/69/1991 г. - Виталий Смирнов

— Ну, какой же из меня свидетель, Михаил Федорович, — довольно добродушно возразил Загоруйко. — К сожалению, я вряд ли что смогу добавить к тому, о чем рассказывал товарищу капитану.

Еще намечая примерную схему ведения допроса, и Рокотов, и Безуглый решили остановиться на такой тактике, которая, скорее всего, привела бы Загоруйко к заведомой лжи. Поэтому первый вопрос сформулировали так: «Когда вы в последний раз видели Курбатова?».

Загоруйко ответил сразу же, не раздумывая, что последний раз видел шеф-повара примерно часов в восемь вечера, накануне убийства.

— Так и запишем, Валентин Осипович, — откликнулся Рокотов и сделал соответствующую запись в протоколе.

Такая покладистость следователя и его манера тут же записывать ответ несколько смутили Загоруйко. Из предыдущего опыта он знал, что следователи, задавая вопросы, получая ответы, обычно не спешат с записями и только когда доберутся до чего-то, по их мнению существенного, до подробностей, которые укладываются в их версию, тогда только начинают делать записи, часто опуская второстепенное. Все это позволяло Загоруйко в прежние времена быстро разгадывать, куда клонит следователь.

Теперь же получалось, что даже самый первый его ответ следователь принял за факт существенный и поспешил зафиксировать. «Тут что-то не так…» — подумал Загоруйко и насторожился.

Рокотов, уткнувшийся в бланк протокола, не заметил легкого волнения Загоруйко, но это не ускользнуло от Безуглого, и он чуть приметно удовлетворенно хмыкнул.

— А теперь, Валентин Осипович, — продолжал Рокотов, — расскажите подробно, где вы были и что делали в день убийства с четырех до восьми часов утра?

«Да ведь он проверяет, есть ли у меня алиби!.. — всерьез обеспокоился Загоруйко. — И, значит, я для него никакой не свидетель, а самый настоящий подозреваемый. Это меняет дело!».

Но несмотря на смятение, вызванное неожиданным открытием, он постарался сохранить на лице выражение добродушия, и теперь уже, правда, несколько неестественным равнодушным тоном спросил Рокотова:

— Интересуетесь моим алиби, Михаил Федорович?

— Да. Приходится, знаете ли, проверять всех, — миролюбиво ответил Рокотов.

— Ну-ну…

Ответ на этот вопрос у Загоруйко, конечно, имелся, причем ответ, который он, на всякий случай, заранее согласовал с Ниной.

— Тут, знаете, Михаил Федорович, есть эдакий нюанс…

Рокотов кивнул:

— Понимаю: женщина.

— Вот именно.

— Уж не Нина ли Семеновна Курбатова? — подал голос капитан Безуглый.

Загоруйко вроде бы смутился.

— Так как же? — повторил вопрос Безуглого Рокотов. — Она?

— Она… — будто бы с трудом выдохнул Валентин.

— Как же это так получается? — спросил Рокотов.

— А так, гражданин следователь. Виктор Сергеевич в лес, на пробежку, а я к ней — к Нине — беса тешить.

«Ого! — отметил про себя Рокотов, — вот я уже и не «Михаил Федорович», а «гражданин следователь». Значит, как говорят, лед тронулся. Но вслух спросил о другом:

— Значит, вы видели его утром, — Виктора Сергеевича?

— Тут я, извините, неправду сначала сказал. Последний раз я его видел не вечером накануне, а утром, в день убийства. Не хотелось, знаете, женщину впутывать.

— Извините, Михаил Федорович, — вмешался Безуглый. — У меня есть вопрос к Валентину Осиповичу. Где вы были, когда увидели Виктора Сергеевича Курбатова?

— Где? — впервые переспросил Загоруйко, видимо, выгадывая время для обдумывания ответа. — В соседнем подъезде дежурил.

— И вас там никто не видел?

— Так было же очень рано! Все добрые люди еще спали.

— Странно, — покачал головой Тимур. — А вас в это время за городом, на синем «Москвиче» видели…

— Меня? — натянуто улыбаясь, вроде бы удивился Загоруйко. — С кем-то спутали. Бывает!

— Тут дело-то серьезнее, чем вы думаете, Загоруйко. Три человека могут подтвердить, что ваш «Москвич» был припаркован сбоку от дороги на ключаровские дачи еще раньше, чем Виктор Сергеевич пробежал мимо вас и, следовательно, вы не могли видеть его из соседнего подъезда. Вы видели его в лесу.

— Это надо еще доказать, гражданин капитан!

— И докажем, Загоруйко.

Наступила неприятная пауза. Прервал ее Рокотов.

— Ввиду того, что вы, Валентин Осипович, по-видимому, не готовы давать правдивые, чистосердечные показания, а собранные следствием факты позволяют думать о вашей причастности к убийству Курбатова…

— Это клевета, гражданин следователь! — закричал Загоруйко. — Милиция со мной счеты сводит!

— Посмотрим, посмотрим, — отозвался Рокотов, — а пока я вынужден взять вас под стражу.

— Я буду жаловаться, — неожиданно успокаиваясь, угрюмо сказал Загоруйко.

— Это ваше право, Валентин Осипович, — ответил Рокотов, — а сейчас подпишите протокол допроса.

Когда конвоир увел подследственного, Рокотов посмотрел на Безуглого. Тот сидел и молча улыбался.

— Ты чего? — удивился следователь.

— А ведь порядком подзапутался гражданин Загоруйко, — отозвался Тимур. — Допрос получился коротким, но весьма и весьма результативным.

В это время зазвонил телефон. Безуглый взял трубку. Это из Марьина звонил Левин. Выслушав его, Тимур приказал ждать Пряхина с машиной.

— Ну вот, — сказал он, положив трубку на место, — прояснилось и с человеком в резиновых сапогах. Это некто Василий Трофимович Трегубов, житель села Марьино, недавно вернувшийся из мест заключения…

Рокотов помассировал подбородок, уголки тонких губ у него опустились, на лице появилось выражение невозмутимого спокойствия, граничащего с безразличием.

— Считаешь, нужно брать? — спросил он Безуглого.

Тот кивнул головой:

— Конечно.

— Ну что ж, постановление на арест я подготовлю.

В тот же день в квартире Загоруйко и в его добротном, кооперативном гараже был учинен обыск. В квартире ничего интересного для следствия по делу об убийстве Курбатова обнаружено не было, кроме загадочной расписки: «Дана настоящая в том, что я три косых получил полностью». Под текстом стоял оттиск, скорее всего, большого пальца, выполненного с помощью пасты из авторучки самым что ни на есть кустарным способом.

Когда об этом спросили Загоруйко, тот ответил, что о расписке знать ничего не знает.

— Шкаф я купил по случаю, на базаре. Привез. Поставил к стене. Посмотрел — чистый. Ну, я туда все свои пожитки и посовал. Может быть, от старого хозяина кусочек бумаги остался.

Расписка была обнаружена в платяном шкафу, на полке для головных уборов. В самом дальнем уголочке.

— Посмотрим, посмотрим… — ответил по обыкновению Рокотов.

В гараже оперативникам повезло больше. Под кучей хлама, В ближнем к двери углу, они обнаружили завернутый в грязную тряпку государственный номерной знак с угнанных «Жигулей» ЭОЛ 27–49.

— Ну, а это у вас откуда, Валентин Осипович? — спросил Рокотов.

— Подобрал на дороге, — зло сверкнув глазами, ответил Загоруйко. — Какой-то олух потерял, а я сдуру подобрал.

Но, когда в другом углу гаража, под двумя запасными колесами обнаружился довольно бесхитростный тайник, и из него Левин и Пряхин извлекли целый ящик бутылок с самогоном под этикетками «Арзни», Загоруйко махнул рукой и отвернулся.

— Ваша взяла, гражданин следователь! Проклятый Горбов!

— За что компаньона ругаете, Валентин Осипович? — поинтересовался Безуглый.

— А за то, гражданин капитан, что дурака свалял. Клюнул на червяка. Не зря Виктор Сергеевич возражал.

— Против чего возражал Виктор Сергеевич, Загоруйко?

— Против этого самого «Арзни», черт бы его побрал. Горбову-то сейчас ветер в спину. Он выкрутится — виноватым во всем будет Загоруйко. А Горбов даже выиграет — весь кооператив под себя подомнет…

«Однако лихо он уводит нас от обстоятельств дела по убийству к обстоятельствам своих внутрикарманных дрязг. И очень это у него естественно получается. Ну и отношения у них там, как у пауков в банке! — невольно подумал Безуглый. — Из-за лишнего рубля готовы поедом есть друг друга».

А вечером Пряхин и Левин вместе с инспектором уголовного розыска Пригородного райотдела внутренних дел, с санкции прокурора области, провели обыск в доме гражданки Трегубовой Ксении Яковлевны, проживающей в селе Марьино. Под кроватью, на которой еще утром валялся Васька, были обнаружены резиновые сапоги с характерными угольчато-ребристыми канавками на подошвах и старенькая куртка-бушлат, в которой старый пастух позднее без труда признал «ту самую». Ксения Яковлевна ничего пояснить не могла. Она только скорбно охала и вздыхала. На прощанье Пряхин взял у нее адреса всех родственников и показал ей фотокарточку Загоруйко. Она его тут же узнала: