Читаем без скачивания Комдив. От Синявинских высот до Эльбы - Борис Владимиров

— Ложись, огонь! — подал я команду.

Увидев и услышав нас, бегущих навстречу немцам с автоматами в руках, бойцы быстро развернулись в цепь, легли и начали стрелять. Встретив ответный огонь, гитлеровцы залегли, ведя, как всегда, интенсивный огонь из пулеметов, автоматов и минометов. Их танки продолжали медленно двигаться вперед. Отделение разведчиков со связками гранат и бутылками с горючей смесью выскочило навстречу танкам и заняло позиции за деревьями. Недалеко от разведчиков оказался один из танков 98-й бригады с неисправной ходовой частью. Скоро с вражескими танками было покончено: один из них подожгли наши разведчики, а два других были подбиты неисправным танком.

Гитлеровцы несколько раз поднимались и бросались в атаку, но, теряя людей, снова ложились. Помощник начальника штаба бригады молодой лейтенант В. Я. Авдеев, который только что прибыл из госпиталя после ранения, по собственной инициативе отправился на командный пункт 3-й гвардейской дивизии к генералу Мартынчуку и привел солдат комендантского взвода дивизии. Теперь мы почувствовали себя бодрее. В прибывшем взводе оказался ручной пулемет, и находился он в руках мастера своего дела. Пулеметчик вел огонь уверенно, ровными очередями, без единой задержки. Его меткая стрельба косила и прижимала противника к земле. В этот момент неравного боя чеканная дробь нашего пулемета, словно музыкальный инструмент в руках виртуоза, доставляла истинное наслаждение.

Мы с комиссаром, сержантом разведроты и двумя бойцами оказались в центре цепи и со всеми вместе вели огонь по противнику. Комиссара бригады легко ранило, но он, превозмогая боль, оставался с нами. Ранение в грудь получил сержант-разведчик, который тоже отказался уходить в тыл и, отплевываясь кровью, заряжал диски наших автоматов. Поднимая цепь бойцов в атаку, я был ранен двумя пулями. В горячке боя не ощущалось особой боли, и я продолжал вести огонь и командовать группой бойцов и офицеров. Последний раз мы сошлись с немцами на расстояние броска гранаты. Наши бойцы дрались с удивительной отвагой. Ни один из раненых не оставил поле боя. Около двух часов шел очень упорный бой. Не выдержав нашего натиска, немцы стали поспешно отступать, оставляя убитых и раненых. Глядя на удирающих немцев, я радовался благополучному исходу боя, в котором у противника был десятикратный перевес в силе. В тот момент я вспомнил одно очень верное изречение, рожденное из опыта многолетней боевой практики: «На войне до последней минуты нельзя отчаиваться в успехе»[10]. Действительно, малейшее проявление неуверенности или слабости могло привести к печальным результатам.

От большой потери крови я начал терять сознание. На следующий день, находясь в медсанроте бригады, я получил очень теплое письмо от командира корпуса генерала H. A. Гагена, в котором он, в частности, писал: «Побили фрицев здорово, они не ожидали». А в приписке комиссара корпуса полковника А. Лопатенко говорилось: «Ваша бригада дерется геройски».

Удар противника по командному пункту 140-й бригады наносился одновременно с ударом по 5-му и 9-му полкам 3-й гвардейской дивизии, достигшим к этому времени южной опушки рощи «Клин», а также по частям 311-й стрелковой дивизии из района Дубовика силами до 300 человек. Контратака противника была отбита, но разрозненные группы немцев просачивались в тыл, нападали на одиночных бойцов, нарушали связь, пытаясь дезорганизовать управление войсками.

«17 мая для усиления удара в северном направлении и прочесывании леса в тылу боевого порядка корпуса распоряжением командарма 54-й армии в действие вводится 311-я стрелковая дивизия с подчинением ее командиру 4-го корпуса. В результате действий 3-й гвардейской и 311-й дивизий наши части овладели южной опушкой рощи „Клин“ и вышли к берегу ручья Черновской»[11]. Части корпуса перешли к обороне, а затем стали выводиться в армейский резерв для укомплектования. На этом закончилась Любанская операция 54-й армии.

«Войска 54-й армии во взаимодействии с войсками Волховского фронта дрались в крайне тяжелых условиях местности и обстановки в целом. Высоких моральных качеств, отваги и огромного физического напряжения требовала от них эта борьба. И, несмотря на все трудности, армия сумела прорвать оборону противника и продвинуться в глубину до 25 км, поставив противника в критическое положение. И несомненно, что только в результате недочетов в организации наступления, допущенных командованием Волховского фронта и 54-й армии Ленинградского фронта, крупная вражеская группировка, оборонявшая район Кириши — Чудово — Любань, избежала окружения и уничтожения»[12].

Итак, тяжелые бои под Любанью закончились. Соединения 54-й армии перешли к обороне на достигнутых рубежах. В конце мая 311-я стрелковая дивизия, совершив по приказу командования армии 65-км марш и сменив части 44-й дивизии, заняла оборону на рубеже: юго-восточный берег болота Соколий Мох — берег реки Волхов, в 2 км севернее Новых Киришей. Справа оборонялась 115-я стрелковая дивизия, а слева, за рекой Волхов, — 310-я стрелковая дивизия 4-й армии. Во втором эшелоне за левым флангом 311-й дивизии заняла оборону 140-я отдельная стрелковая бригада.

Как дивизия, так и бригада немедленно приступили к укреплению оборонительного рубежа, проводили санобработку личного состава, ремонт оружия, техники, обмундирования и обуви. Противник, надломленный продолжительными боями, вел себя тихо.

Нашу бригаду часто посещал командир корпуса Николай Александрович Гаген и подолгу оставался у нас, помогая организовывать боевую подготовку. Особое внимание он обращал на обкатку танками бойцов, сидящих в траншее.

Здесь хотелось бы вернуться назад и остановиться на наших взаимоотношениях с командиром корпуса, рассказать немного о нем.

Когда в марте бригада прибыла из Сибири в район г. Волхова, мы с комиссаром бригады Б. М. Луполовером явились к H. A. Гагену с докладом. Он нас подробно расспросил о боеспособности бригады. Несколько раз он сам бывал в частях на занятиях и учениях, чтобы лично убедиться в правильности информации. Проверки проходили без существенных замечаний.

Ко мне вначале, как мне казалось, он относился с изрядной долей неприязни и недоверия. Я объяснял это тем, что Гагена беспокоил вопрос, справлюсь ли я с бригадой, не имея еще опыта участия в боевых действиях в этой войне. Когда соединения корпуса совершали марш к линии фронта по бездорожью и глубокому снегу, генерал Гаген, контролируя каждую ночь передвижение частей корпуса, несколько раз обрушивался на меня, недовольный тем, что части бригады растягивались на марше. В целях маскировки от разведки противника с воздуха соединения корпуса двигались только в ночное время и до наступления рассвета должны были успеть выйти в район дневного привала в густой лес. Бригада с трудом, но все-таки успевала сосредоточиться в указанном нам районе. Опасаясь, что части бригады не успеют затемно выйти в назначенный район дневного привала, генерал Гаген, подогреваемый офицером Генерального штаба полковником Васильевым, человеком по натуре склочным, нервничал и все чаще допускал окрики и оскорбления в мой адрес. За 20-летнюю службу в армии я не имел ни одного замечания и к такому обращению не привык. Да и сам Гаген по натуре не был грубым человеком. Как-то раз на КП комкора я докладывал командиру корпуса о состоянии бригады и выходе в назначенный мне район дневки. При этом присутствовал полковник Васильев, который всюду, как тень, сопровождал генерала Гагена. По какой-то пустяковой причине Гаген обрушился на меня с грубой бранью, не сдерживаясь в выражениях. На этот раз я не выдержал и резко ответил, что старший начальник имеет право наказывать и отдавать подчиненных под суд за провинность, но права оскорблять человека никому не дано, тем более когда для этого нет причин. Меня поддержал комиссар бригады Б. Луполовер.