Читаем без скачивания Князь Лавин - Ольга Погодина

Время перед рассветом в " Доме цветущей сливы" – время открытий. Иной и не чаял провести здесь ночь, – и вот просыпается, ощупывает отощавший кошелек и женщина, лежащая рядом, кажется ему вовсе не столь привлекательной, как совсем недавно. Иной же, напротив, обнаруживает неожиданную стойкость чувств и, полный решимости, направляется к " почтенной даме за ширмой", чтобы немедленно выкупить приглянувшуюся красавицу. Таким, разумеется, ломят несусветную цену и, сгорая со стыда, они чаще всего покидают дом свиданий, не попрощавшись. Спустя какое-то время обнадеженная обещаниями девушка, напрасно вслушиваясь в шаги каждого проходящего, отчаянно клянет лживого возлюбленного. Певички постарше утешают бедняжку, и, как всегда в таких случаях, дают многочисленные советы. Ссоры и ревность забываются до случая. Но бывает и наоборот, – бывает, что на рассвете иная певичка заметит своего бывшего постоянного гостя, милующегося с другой, – и тут случается постыдное нарушение покоя! Певички вцепятся друг другу в волосы, отчаянно визжа, а гость, подобрав полы халата, улепетывает восвояси. Остальным – то-то потеха, кроме, конечно, " госпожи", – она уже спешит разнимать дерущихся, отвешивая оплеухи без разбора: расквашенные носы и выдранные косы сулят ей убыток!

Хэбэй на своей лодчонке издалека услышал, что за красными деревянными воротами с облезшей кое-где краской вовсю бушует ссора.

Он стукнул в окошко невозмутимому привратнику, который узнал его, сунул кривому Баню мелкую монетку, и бочком протиснулся в ворота, волоча на себе перекинутую через плечо женщину. Ему пришлось еще раз оглушить ее, чтобы без проблем довезти – очнувшись, змея умудрилась развязать веревки и могла бы даже убить его, однако пожалела. Эта мысль вызывала в Хэбэе, чувства, совершенно противоположные благодарности: стыд и ярость за свое бессилие, которое он постарался заглушить, нанося вновь пойманной пленнице умелые, не оставляющие следов удары. Теперь ее руки безвольно свисали, при каждом шаге раздражающе стукая его по спине.

Взору его открылось поразительное зрелище: по всему двору метались растрепанные женщины, а сама почтенная тетушка Е-сан, словно простая поденщина, заливисто голося, цеплялась обеими руками за полы киноварного халата важного усатого табэя, который раздраженно отмахивался от ее пухлых, унизанных перстнями рук. Помимо табэя, во дворе находилось еще по меньшей мере десяток солдат, с увлечением гонявшихся по двору за певичками.

Хэбэй проклял свою несчастливую звезду и попятился: чем бы ни было происходящее, оно пахло чем угодно, но только не выгодной сделкой.

Однако кривой Бань, злорадно ухмыляясь, встал у него на дороге. Будь Хэбэй не обременен своей ношей, ему бы хватило ловкости и злости вцепиться мерзавцу в горло, но это бы означало бросить свою надежду на обогащение. Его глаза заметались по сторонам, ища возможности выхода. Он уже прикинул, что по толстой ветке старой сливы, росшей у стены, он сможет унести ноги. Но тогда опять же придется бросить задаром свою законную добычу, свою надежду закончить свои дни в покое!

Тем временем цепкий взгляд госпожи Е-сан уже остановился на нем и его ноше.

– Вот, сиятельный господин, – отчаянно завопила она, – Возьмите ее, это новенькая, которая сбежала!

У Хэбэя от такой наглости отнялся дар речи. Усатый табэй не спеша пересек двор и, бесцеремонно подвинув Хэбэя, заглянул в лицо бесчувственной пленнице.

– Не уродина, – скучающе протянул он, – По мне так сойдет!

– Мне за нее еще не заплатили, – заныл Хэбэй, опасаясь, впрочем, протестовать чересчур громко: у него была достаточно долгая жизнь, чтобы понимать, что самая величайшая справедливость является таковой только будучи подкреплена соответствующим раскладом сил.

– Эй, цу Чэн! – окликнул табэй ближайшего командира десятки, – Вот тут человек говорит, что ему не заплатили. А это нехорошо, верно?

Цу, широко улыбаясь, повернулся к Хэбэю, на ходу вытаскивая свою плеть:

– Верно, нехорошо, господин табэй! Должно быть, мы должны обойтись с этим наглым оборванцем по справедливости!

Хэбэй понял теперь, что, когда он подавил свое первоначальное желание сигануть по ветке за ограду, это было неверным решением. Как и все, абсолютно все в этот воистину несчастливый день.

Как говорится, из огня спасают самое ценное. Поэтому, плюнув на все, Хэбэй скинул свою ношу в грязь и сам повалился на колени, прижавшись щекой к красному узорчатому сапогу.

– Пощадите, господин табэй! – завопил он с нотками натурального ужаса, – Я всего лишь посыльный!

Табэй с удовольствием сплюнул на согнутую у его ног фигуру, попав Хэбэю точнехонько в плешь.

– Так и быть, я тебя прощаю, – милостиво сказал он, – А тебе, Е-сан, надлежит рассчитаться с этим человеком. Я, пожалуй, зайду это проверить. Надеюсь, та девственница-бьетка, что ты мне обещала, к тому времени уже будет здесь?

И-Лэнь, первая фрейлина Ее величества императрицы-матери, Госпожи Хризантем, сидела рядом со своей госпожой до того неподвижно, что казалось, в прическе у нее спрятана наполненная до краев чаша. Конечно, все они уже знали, почему нынче лицо Первой Фрейлины столь бесстрастно: известие о том, что ее дочь, бессменная и единственная фаворитка императора, впав в немилость и не выдержав горя, покончила с собой, разнеслась со скоростью пожара.

Ко всеобщему изумлению, господин Шафрана был безутешен. Он немедленно изгнал Ло Фу, с которым в тот злополучный вечер соизволил играть в шашки, мотивировав это тем, что бедняга " потакал его бессердечности". Несколько дней не принимал, переполошив весь двор, и даже теперь, спустя почти половину луны после случившегося, распорядился поменять свои покои, в которых жил последние пять лет, на комнаты, принадлежавшие его отцу, покойному императору… " Здесь все слишком напоминает мне о ней" – заявил он слегка ошарашенному этим взрывом скорби Цао.

Тело утопленницы искали несколько дней, но безрезультатно. Наконец, чтобы унять безбрежную скорбь, завладевшую Солнцем Срединной, Цао осмелился в самых возвышенных выражениях предложить господину воздвигнуть пагоду на месте гибели своей возлюбленной " дабы имя ее и несравненная любовь к ней величайшего из императоров остались в веках". Шуань-Ю на это только рассеянно кивнул.

Госпожа Хризантем все это время была с И-Лэнь приветлива, будто с родной дочерью. С милостивой улыбкой позволяла нести веер, отпускала, заботливо повелев " отдыхать". Однако И-Лэнь понимала отчетливо: очень скоро ей начнут подыскивать замену. Она потеряла всякий интерес для своей госпожи. Даже удивительно, что императрица не избавилась от нее столь же быстро, как Шафрановый Господин удалил от своей персоны господина Тоя.