Читаем без скачивания Семь мелодий уходящей эпохи - Игорь Анатольевич Чечётин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Будешь с нами? – спросили меня приятели, и я согласился, понимая, что мне нужно время для появления в моей воспаленной голове убедительного плана. Моя задача увести как можно быстрее в глубины двора всех ненужных свидетелей прихода в наш дом хороших немцев, которые при этом сильно похожи на фашистов.
– Ребя, а может в войну поиграем? – предложил я без особой надежды на успех. – Айда в танкистов?
– Танк с самого утра занят, не слышишь, какая пальба стоит.
Танком у нас был большой стол для домино. Грубый дощатый стол в глубине двора в окружении кустов сирени мог бы стать идеальным местом для реализации моего плана, но быстрые сухие выстрелы доминошных костей, грубые и резкие крики играющих сообщали окружающему миру, что битва у дворовых мужиков сегодня серьезная и надолго.
– Ребя, я тут прочитал, что самыми почетными на войне были фронтовые разведчики. Они в любое время уходили в тыл врага и добывали нужную информацию.
Я почувствовал, что план вылупляется в моей голове, а потому стал красноречив и убедителен:
– Давайте быстренько вооружимся и уйдем в разные стороны на задания.
– А какие могут быть задания?
Оружие у всех было при себе, ребята бросили банку от гуталина в кусты и собрались вокруг меня.
Задания я придумал очень быстро, разделив неполный взвод на две группы. Одна группа должна незаметно подобраться к танку и украсть у расслабившихся танкистов гранаты. Другая группа, состоящая из меня одного, должна попытаться взять «языка» для допроса. Без особых препирательств наш небольшой отряд выдвинулся выполнять поставленные задачи.
– Привет, Игор!
Немцы сразу узнали меня, сойдя с трамвая. Снова щегольская офицерская форма, портфель в руке Гюнтера и аккуратный букет тюльпанов вместо опрокинутой курицы в огромной руке Ганса.
– Это есть твой комраден?
Гюнтер легким взмахом руки поприветствовал бойцов нашего отряда, которые успели вернуться от танка и ожидали меня у подъезда. Их подвиг был мелок и даже постыден на фоне моего триумфального шествия с двумя «языками» вражеской армии. На двоих у бойцов была пустая бутылка от Вермута и веселая ничейная собачка Альма, которую они решили забрать у доминошников.
– Я сейчас отведу офицеров в штаб на допрос. Ждите меня у подъезда с информацией, – сообщил я братьям по оружию, радуясь уже тому, что из многих человеческих способностей у них на данный момент присутствовали всего две, да и с теми они справлялись не совсем правильно: дышали часто без извлечения звуков, а глаза просто держали открытыми, явно не понимая картины увиденной, возможно, плохо представляя при этом и время и место.
Проводив пленных до дверей квартиры и сдав их родителям, я немедленно выскочил во двор для объяснения со своими приятелями и вероятным продолжением нашей многолетней дружбы.
Оправдываться долго не пришлось, хотя ребят удивила моя скрытность и неожиданная игра в разведку.
– А что, правильно было бы так: «Братва, немцы по Винокурова идут!», «Гестапо вошло в третий подъезд!»? Орали бы на весь двор. Опозорили бы и СССР и ГДР.
Ребята подумали и согласились, что именно так бы оно и было. Мы договорились встретиться позже, и я вернулся в квартиру создавать массовость и полнокровность советской семьи.
Звучал Моцарт, немецкая речь с русским акцентом, русская речь с немецким. На кухне бабушка намазывала пирог и разговаривала сама с собой совсем удобными для себя словами: «Немчура, какая была, такая и осталась. Ни хрена сделать вкусного не могут. Ладно в войну чай из моркови делали, подошвы из картона. Столько лет прошло – конфет человеческих налепить не умеют.
Бабушка в процессе работы пила чай из большой любимой кружки, а сладким побаловаться у нее не получилось.
– Смотри, немцы ваши какие конфеты делают – срам один!
На столе лежал надорванный красивый пакет, полный разноцветных подушечек.
– Уже целую жменю в рот положила, а сладости нет никакой, как будто из замазки оконной их сделали или из резины.
В следующий момент мне открылся весь ужас произошедшего. Моя бабушка одной своей жменей лишила весь наш двор доброй недели яркого солнца и радостного настроения. В красочном пакете были не конфеты, а самая настоящая жевательная резина в цветастых подушечках – неожиданное детское счастье, даже с учетом потерь от неслабой бабушкиной горсти!
Жвачка из ГДР ребятам понравилась, а потому можно и не говорить, что в нашем дворе «наших» немцев полюбили. Они еще несколько раз приходили к нам в гости, но военную форму больше не надевали.
Скромные материальные ресурсы нашей семьи не позволяли проводить еженедельные встречи, а потому немцев передали еще одним приятелям нашей семьи по литературному институту. Встречи у нас дома стали реже, но не в ущерб их качеству.
– Фрау Анна! Льюблю фаша русская картошка на маргарин, – каждый раз, прощаясь, декларировал Ганс, стараясь поцеловать полную руку моей бабушке. Бабушка всегда обижалась на его слова, но Ганс упорно называл сливочное масло маргарином.
В военной форме наших немцев мы их увидели только на Белорусском вокзале в день отъезда. Это был массовый отъезд курсантов на родину после окончания обучения, а потому перрон перед поездом был густо заполнен шумными представителями советских и немецких братьев по социализму. Впрочем, многие курсанты обрели за время учебы не только братьев, но и сестер, а потому не только смех, непременная «Катюша» с немецким акцентом, но и слезы и даже поцелуи, вероятно, обратили в недоумение местных носильщиков и пассажиров других направлений.
Sancta simplicitas, или тонкие грани советского интернационализма
Москва середины 80-х, автобус номер 199, задняя площадка. На последнем сиденье, которое на колесной арке, спиной по ходу движения сидит одетая куcтодиевская тетка лет тридцати, задумчиво глядит в окно, не забывая отщипывать при этом от новомодной французской булки, что торчит из пакета с пищевой едой, лежащего у нее на коленях. На площадке возле кассового аппарата два мальчика лет восьми сосредоточенно пыхтят от обоюдного физического напряжения. Напряжение мальчиков определяет незатейливая малоподвижная забава, где один мальчик старательно пытается выкрутить руку другому, а второй мальчик настойчивым мышечным сопротивлением ему в этом препятствует. По всей вероятности, данная фаза игры наскучила обоим, и они перешли к более активной ее части.
Они недолго попинали ногами друг друга в голени и, наконец, один из них засветил другому кулаком по лбу.
– Ну, ты, чего делаешь, гондон! – мальчик обиженно стал тереть лоб.
– А ты еврей!
– Мама, меня Санек евреем обозвал.
В следующий момент стало ясно, что женщина с булкой едет при детях и один из них – ябеда.
– Саша, так нельзя говорить! – женщина перестала смотреть
