Читаем без скачивания Лебединая охота - Алексей Николаевич Котов

глядь, сзади него яркий свет. Оглянулся человек – а Жар-Птица опять на ветке сидит. Вот только поймать ее нечем – сгорела сеть. Покачал человек головой, вздохнул и говорит: «Хитра ты, Жар-Птица, ишь как ловко от меня освободилась». Та ему отвечает: «Глупый ты человек!.. Я каждый вечер сгораю и воскресаю из пепла. Если бы я в твоем доме сгорела, сгинул бы ты вместе со мной».

С приходом татар кончились сказки Тихомира, кончилась и мирная жизнь. Хоть и стар, а все равно ходил на стены монах, пока не задела его в плечо злая татарская стрела.

15.

… Скрипнула не запертая дверь и Андрей сказал:

– Ну, здравствуй, дядя Илья.

Никак иначе Андрей никогда дядю не называл. А сам Тихомир с этим и не спорил.

– Попить бы… – Андрей оглянулся и увидел ковшик с водой на узком подоконнике. – Свежая?

– Крещеная, – улыбнулся Тихомир. – Увидел – пей.

– Для себя принес?

– Для тебя. Как снег пошел, понял, передышка будет, зайдешь.

Андрей залпом выпил воду. Повертев ковшик в руке, он поставил его на место.

Тихомир сидел за столом и чинил старую сеть. Лучина давала мало света, старик подслеповато щурился, отчего казалось, что он улыбается своим мыслям.

– Поговорить я пришел, – глухо сказал Андрей, присаживаясь за стол напротив дяди.

– Вижу, – Тихомир кивнул.

– Второго дня… – Андрей запнулся. – В общем… Не знаю, как сказать… Еська Грудной своих детей порезал. Двух мы отбить успели, а остальных… – Андрей замолчал, уткнувшись взглядом в стол. – Не в себе Еська был… Кричит: лучше, мол, я сам, чем над ними татарва измываться будет. Ну, связали мы его… Жена Еськи, Болеслава, в истерике заходится, младший сынишка кровью исходит… Данила велел людей прогнать, чтобы не видели такого. Оно и верно. Днем все это случилось, я смотрю, а у меня в глазах темнеет… – Андрей долго рассматривал стол, а потом спросил: – Как жить, дядя Илья?

Старик отложил сеть и взглянул на потупленное лицо племянника.

– Когда татары в город войдут? – без выражения спросил он.

– Скорее всего, завтра. Данила всех наших утром за ворота поведет – камнеметы рушить и таран жечь, кое-кто на стенах останется…

– Не удержите город?

– Против такой силы – нет, – Андрей поднял глаза. – Времени мало осталось, может быть до завтрашнего утра, но и это время еще прожить нужно. Вот я и хочу тебя спросить, как и где Бог? Еську мы в сарае связанным оставили, он не успокоился и – грудью на косу. Я слышу, в сарае кто-то то ли хрипит, то ли плачет. Дверь приоткрыл, а Еська на коленях стоит и на косу, как жук на иголку, сам себя нанизывает. Кровью исходит, плачет, а на косу грудью давит. Я его трогать не стал… И, может быть, потому что впервые в жизни у меня сердце, как заячий хвост, задрожало.

Старик вздохнул, приподнял сеть и стал рассматривать ее ячейки. Он уже не щурился, а его темные глаза казались застывшими и незрячими, как у слепого. Андрей ждал ответа. Старик молчал.

– Дядя Илья…

– Что? – Тихомир положил сеть на стол, но не взял иглу, а смотрел на нее и думал.

– Давно спросить тебя хотел, вот ты говоришь, Бог… – уголок рта Андрея повела вверх кривая усмешка. – Ладно, я тебя не спрашиваю, где Он и почему все так в жизни происходит. Задавал я уже как-то раз такие вопросы попу Сергию, а он мне в ответ только: «На все воля Божья и никто не ведает промыслов Его». Отойти не успел, гляжу, к нему Бажена, дочка Ивана Смольняка, спешит. У нее трое детей, а мужа еще в начале осады убили. Короче говоря, бабенка вся слезами исходит, и тот же – мой! – вопрос задает: почему все так?.. как жить?! Сергий снова в ответ: «На все воля Божья». Если бы еще кто к нему сунулся, то поп…

– А что он еще сказать-то вам может? – оборвал племянника старик.

– Что, если Бог – един, то и ответ – один? – недобрая усмешка Андрея стала шире. – Завтра татарва моих детей, жену и ее мать резать начнут – и на то Божья воля?

– Нет.

– А чья тогда? – Андрей подался вперед и навалился грудью на стол. – Тебя жизнь трижды на землю валила, все отняла, а Бог где был? К тому же, Он ведь вроде как Троица, но хотя бы один из них тебе помог? Никогда не задумывался, а теперь спрошу: что это за Троица такая, а? И почему именно Троица? У нас зимой дети снежную бабу лепят: внизу большой снежный шар, посередке – меньше, а наверху, с морковкой и угольками вместо глаз – совсем маленький. И вроде как единым все у детишек получается, а одним словом – снежная баба. С Богом все так же, что ли, или сложнее?..

Тихомир молчал.

– Нет, ты мне объясни! Если я пойму, как Бог устроен, может мне легче станет? Может быть, я тогда пойму, почему Ждане с еще не рожденным малышом завтра умирать придется. Что это за такой Тройной Бог у нас, а?

Лучина на столе замигала, и Тихомир долго и осторожно поправил ее. В свете крохотного пламени задумчивое лицо старика казалось строгим и чистым.

– Я, Андрей, много на своем веку повидал: и людей, и мест, но как устроена Троица не знаю. А скажу тебе так, к примеру, на солнце можно и не смотреть, а понять, где оно – над головой или у горизонта, утро сейчас или вечер – любой человек может. Вот так и с нашей Троицей… Если по-человечески судить, Бог-Отец – как великое море. Ты его не видел, а это море жизнь всей земле дарит, потому что жизнью дышит. Дух Святой – как облака в небе, где прольется дождь – там и благодать. Утром пар над землей или туман видел?.. То и есть жизнь – ее Дух. Ни трава, не пшеница не поднимется, если земля паром исходить не будет, и облака не поплывут. Жизни вода нужна…

Андрей слушал, глядя в сторону и опустив глаза.

– Бог – как вода, значит? Ладно, воду я вижу. А Христос, по-твоему, где?

Старик чуть заметно улыбнулся:

– Ты когда ко мне пришел, воду пил?

– Ну, пил.

– То и есть Христос. Бога только снаружи не бывает. Ведь ты и страдаешь от того, что в тебе Бог есть. А не было бы Его, разве у тебя душа болела?

Андрей вскинул голову.

– А завтра?.. Может